– Ее Величество была бесподобна: «Я только хочу верить, что вы будете служить интересам короля так же горячо, как вашим собственным…» Я думала, что несчастный умрет на месте.
Рассказы об унижении Ришелье распространились широко. Мадам де Сенлис нахмурилась.
– Думаю, что у королевы были плохие советчики, – сказала она. – Король высоко ценит кардинала.
– Это несомненно, – резко бросила Анна. – Король заговорил со мной за три дня только один раз и то, чтобы сказать: «Рекомендую вам монсеньера кардинала».
Мадам де Сенлис пожала плечами.
– Ваше Величество может оскорблять, кого ей вздумается, но мне очень жаль, что вы сделали кардинала своим врагом.
Королева повернулась к ней.
– Меня не интересует ваше мнение, – холодно сказала она. – Оставьте нас и ждите в приемной. – Повернувшись к Мари де Шеврез, она заявила с горящими щеками:
– Терпеть не могу эту женщину. Уверена, что она шпионка короля.
– Очень вероятно, – согласилась Мари. – Но не можете же вы завоевать все сердца, Мадам. Кто-нибудь возле вас все равно будет ревновать и завидовать. Не думайте о ней. Вы были совершенно правы, когда поставили кардинала на место. И вам нечего бояться.
– Почему я должна бояться? – возмутилась Анна. – Кто он, как не ничтожество, вылезшее на свет благодаря моей свекрови? Какое он имел право предлагать мне свое покровительство! Это было отвратительно!
– Вы уязвили его в самое сердце, – сказала герцогиня. – Повторяю вам, Мадам, что вы одержали победу над этим проходимцем. С самого начала он преследовал вас, как преданный пес, – сияющие глаза и молчаливая страсть! – Она сделала пренебрежительный жест. – Как будто подобный выскочка может надеяться приблизиться к вам. Конечно, – добавила Мари, – он может оказаться полезен, если вы согласитесь слегка пойти ему навстречу. Он может убедить короля быть помягче с вами, но не думаю, чтобы вы хотели его заступничества, Мадам. Думаю, вы чувствовали бы себя оскорбленной, если бы вам пришлось сказать приятное слово этой змее, – зная, что он осмеливается думать о вас!
– Я лучше уйду в монастырь, – заявила Анна. – Скорее умру, чем заговорю с ним. И, конечно, я не верю ни одному вашему слову о том, другом деле: вы легкомысленны, Мари, и вам кажется, что каждый в кого-нибудь обязательно влюблен. Этот человек не способен на чувство. Вспомните все его хитрости, вспомните, как он маневрировал между Людовиком и королевой-матерью, так что в конце концов оба они не могли без него обойтись. А теперь он – Первый министр и приглашается к королю раньше принцев крови! Слышали вы об этом? Он, должно быть, полагает себя новым де Льюинем.
– Ему следует помнить, что случилось с моим первым мужем, – сказала герцогиня. – Если бы тот не умер от антонова огня, его бы убили, как Кончини. Дело шло к этому. И король был более чем готов. Он никогда не был никому верен, Мадам. Если кардинал думает, что он попал в милость надолго, то он глупец – король его бросит!
Анна взглянула на маленькие, украшенные драгоценностями часики, висевшие у нее на талии.
– Идемте, Мари. Последний раз, когда я опоздала, моя дорогая свекровь сделала мне выговор в полную мощь своего голоса.
– Только не в присутствии герцога Орлеанского, – возразила, улыбаясь, Мари.
Внимание, уделяемое Анне смазливым младшим братом короля, стало предметом общих шуток. Его ухаживания были приятны и, в качестве благожелательно настроенной сестры, не налагали на нее никаких обязательств. А Людовика все это приводило в бешенство.
Она поднялась, и Мари поспешила распахнуть перед нею двери. Остальные дамы во главе с мадам де Сенлис ждали в приемной. Но не успели они выйти в общий коридор, как вдруг появился паж в королевской ливрее и, низко поклонившись, протянул герцогине записку, адресованную королеве.
Анна молча сломала печать, подошла к канделябру, висевшему на стене, и прочитала несколько строк, нацарапанных неряшливым почерком Людовика. Медленно сложив записку, она какое-то время просто стояла в кругу своих дам, а ее драгоценности сверкали в свете факелов.
– Король разрешил мне не появляться на балу этим вечером, – сказала Анна. Она повернулась и пошла назад в свои комнаты. Одна за другой фрейлины потянулись за ней. Запрет короля распространялся на них так же, как и на их госпожу. Мадам де Сенлис взглянула на герцогиню де Шеврез.
– Как я и говорила, дорогая герцогиня. У королевы были плохие советчики.
Люксембургский дворец королевы-матери принимал в этот вечер восемьсот гостей. Был устроен банкет в честь короля и его младшего брата Гастона Орлеанского, а затем королева-мать заняла свое место на возвышении рядом с троном сына, и бал начался. Отяжелевшая, с ненасытным аппетитом, королева-мать была в молодости хорошенькой, оживленной и дружелюбной девушкой. В зрелые годы нрав ее испортился, она стала вульгарной и подозрительной. Она не забывала старых обид и все время вспоминала о времени, когда они с Людовиком были врагами. Свое обещание старая королева сдержала и жестоко отомстила сыну и его стране за ссылку в Блуа. Гражданская война вернула Марию Медичи ко Двору благодаря искусным интригам кардинала и оружию ее сторонников. Она стала членом Королевского совета, ей угождали и с нею считались в решении любого правительственного дела. Но она тем не менее ненавидела старшего сына и с трудом переносила даже иллюзию его власти.
Маленькие зеленые глазки Марии перебегали от одного танцора к другому, в то время как толстые пальцы играли жемчужинами ожерелья. Она непрерывно ерзала на месте, время от времени пробуя сладости или виноград и сплевывая зернышки на пол. И при этом ни на секунду не прерывала своих реплик и жалоб.
Ее сын Гастон прошел мимо, ведя за руку племянницу герцога Ла Валетты. Сын был юноша приятной наружности, занятый только собой и своей внешностью. Все его капризы и взбалмошные выходки всегда поощрялись безответственной матерью. Проходя вблизи от нее, он улыбнулся, и лицо Марии Медичи смягчилось в ласковой улыбке.
– Как хорошо он танцует, – заметила через плечо королева-мать.
Ришелье стоял рядом, слушая ее непрерывную болтовню и следя за танцами, в которых он не мог принять участие. Он видел, как Гастон и его мать демонстрировали привязанность друг к другу. Они обожали делать это на глазах у других. Оба были эксгибиционистами по натуре и получали огромное удовольствие от досады, которую они вызывали своим поведением у короля. Последнему королева-мать никогда не улыбалась и не махала рукой, когда тот проходил мимо. Для Людовика у нее была только злобная гримаса.
Делая в танце грациозный поворот, Гастон низко поклонился матери, и та послала ему воздушный поцелуй.
– Какое мастерство!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Рассказы об унижении Ришелье распространились широко. Мадам де Сенлис нахмурилась.
– Думаю, что у королевы были плохие советчики, – сказала она. – Король высоко ценит кардинала.
– Это несомненно, – резко бросила Анна. – Король заговорил со мной за три дня только один раз и то, чтобы сказать: «Рекомендую вам монсеньера кардинала».
Мадам де Сенлис пожала плечами.
– Ваше Величество может оскорблять, кого ей вздумается, но мне очень жаль, что вы сделали кардинала своим врагом.
Королева повернулась к ней.
– Меня не интересует ваше мнение, – холодно сказала она. – Оставьте нас и ждите в приемной. – Повернувшись к Мари де Шеврез, она заявила с горящими щеками:
– Терпеть не могу эту женщину. Уверена, что она шпионка короля.
– Очень вероятно, – согласилась Мари. – Но не можете же вы завоевать все сердца, Мадам. Кто-нибудь возле вас все равно будет ревновать и завидовать. Не думайте о ней. Вы были совершенно правы, когда поставили кардинала на место. И вам нечего бояться.
– Почему я должна бояться? – возмутилась Анна. – Кто он, как не ничтожество, вылезшее на свет благодаря моей свекрови? Какое он имел право предлагать мне свое покровительство! Это было отвратительно!
– Вы уязвили его в самое сердце, – сказала герцогиня. – Повторяю вам, Мадам, что вы одержали победу над этим проходимцем. С самого начала он преследовал вас, как преданный пес, – сияющие глаза и молчаливая страсть! – Она сделала пренебрежительный жест. – Как будто подобный выскочка может надеяться приблизиться к вам. Конечно, – добавила Мари, – он может оказаться полезен, если вы согласитесь слегка пойти ему навстречу. Он может убедить короля быть помягче с вами, но не думаю, чтобы вы хотели его заступничества, Мадам. Думаю, вы чувствовали бы себя оскорбленной, если бы вам пришлось сказать приятное слово этой змее, – зная, что он осмеливается думать о вас!
– Я лучше уйду в монастырь, – заявила Анна. – Скорее умру, чем заговорю с ним. И, конечно, я не верю ни одному вашему слову о том, другом деле: вы легкомысленны, Мари, и вам кажется, что каждый в кого-нибудь обязательно влюблен. Этот человек не способен на чувство. Вспомните все его хитрости, вспомните, как он маневрировал между Людовиком и королевой-матерью, так что в конце концов оба они не могли без него обойтись. А теперь он – Первый министр и приглашается к королю раньше принцев крови! Слышали вы об этом? Он, должно быть, полагает себя новым де Льюинем.
– Ему следует помнить, что случилось с моим первым мужем, – сказала герцогиня. – Если бы тот не умер от антонова огня, его бы убили, как Кончини. Дело шло к этому. И король был более чем готов. Он никогда не был никому верен, Мадам. Если кардинал думает, что он попал в милость надолго, то он глупец – король его бросит!
Анна взглянула на маленькие, украшенные драгоценностями часики, висевшие у нее на талии.
– Идемте, Мари. Последний раз, когда я опоздала, моя дорогая свекровь сделала мне выговор в полную мощь своего голоса.
– Только не в присутствии герцога Орлеанского, – возразила, улыбаясь, Мари.
Внимание, уделяемое Анне смазливым младшим братом короля, стало предметом общих шуток. Его ухаживания были приятны и, в качестве благожелательно настроенной сестры, не налагали на нее никаких обязательств. А Людовика все это приводило в бешенство.
Она поднялась, и Мари поспешила распахнуть перед нею двери. Остальные дамы во главе с мадам де Сенлис ждали в приемной. Но не успели они выйти в общий коридор, как вдруг появился паж в королевской ливрее и, низко поклонившись, протянул герцогине записку, адресованную королеве.
Анна молча сломала печать, подошла к канделябру, висевшему на стене, и прочитала несколько строк, нацарапанных неряшливым почерком Людовика. Медленно сложив записку, она какое-то время просто стояла в кругу своих дам, а ее драгоценности сверкали в свете факелов.
– Король разрешил мне не появляться на балу этим вечером, – сказала Анна. Она повернулась и пошла назад в свои комнаты. Одна за другой фрейлины потянулись за ней. Запрет короля распространялся на них так же, как и на их госпожу. Мадам де Сенлис взглянула на герцогиню де Шеврез.
– Как я и говорила, дорогая герцогиня. У королевы были плохие советчики.
Люксембургский дворец королевы-матери принимал в этот вечер восемьсот гостей. Был устроен банкет в честь короля и его младшего брата Гастона Орлеанского, а затем королева-мать заняла свое место на возвышении рядом с троном сына, и бал начался. Отяжелевшая, с ненасытным аппетитом, королева-мать была в молодости хорошенькой, оживленной и дружелюбной девушкой. В зрелые годы нрав ее испортился, она стала вульгарной и подозрительной. Она не забывала старых обид и все время вспоминала о времени, когда они с Людовиком были врагами. Свое обещание старая королева сдержала и жестоко отомстила сыну и его стране за ссылку в Блуа. Гражданская война вернула Марию Медичи ко Двору благодаря искусным интригам кардинала и оружию ее сторонников. Она стала членом Королевского совета, ей угождали и с нею считались в решении любого правительственного дела. Но она тем не менее ненавидела старшего сына и с трудом переносила даже иллюзию его власти.
Маленькие зеленые глазки Марии перебегали от одного танцора к другому, в то время как толстые пальцы играли жемчужинами ожерелья. Она непрерывно ерзала на месте, время от времени пробуя сладости или виноград и сплевывая зернышки на пол. И при этом ни на секунду не прерывала своих реплик и жалоб.
Ее сын Гастон прошел мимо, ведя за руку племянницу герцога Ла Валетты. Сын был юноша приятной наружности, занятый только собой и своей внешностью. Все его капризы и взбалмошные выходки всегда поощрялись безответственной матерью. Проходя вблизи от нее, он улыбнулся, и лицо Марии Медичи смягчилось в ласковой улыбке.
– Как хорошо он танцует, – заметила через плечо королева-мать.
Ришелье стоял рядом, слушая ее непрерывную болтовню и следя за танцами, в которых он не мог принять участие. Он видел, как Гастон и его мать демонстрировали привязанность друг к другу. Они обожали делать это на глазах у других. Оба были эксгибиционистами по натуре и получали огромное удовольствие от досады, которую они вызывали своим поведением у короля. Последнему королева-мать никогда не улыбалась и не махала рукой, когда тот проходил мимо. Для Людовика у нее была только злобная гримаса.
Делая в танце грациозный поворот, Гастон низко поклонился матери, и та послала ему воздушный поцелуй.
– Какое мастерство!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72