Кори снова засмеялась.
– Это что, неопровержимое доказательство ее ума? Боже мой, но это ведь просто мужской шовинизм!
Он нахмурился.
– – Я не хотел, чтобы это прозвучало именно так. Камаль Бандор – необычный человек. Даже ты одобрила бы его. – И чем же он так необычен.
Он пожал плечами.
– Просто необычен, и все.
– Нет, мне правда интересно. – Ее глаза горели любопытством. – Скажи мне.
– Чтобы ты и его могла использовать против меня?
Этот вопрос больно ранил ее. Она как-то забыла о своей первоначальной цели, захваченная силой его обаяния и заинтригованная тем, что узнавала о нем. А с другой стороны, оно и к лучшему, что он сам напомнил ей о ее замысле, подумала Кори. Она выдавила из себя улыбку.
– Возможно. Но ведь ничего страшного не произойдет, если ты расскажешь мне о Камале, не так ли?
– Наверное, нет. – Он кивнул оставшемуся слуге, чтобы тот наполнил бокалы вином, и слуга мгновенно бросился выполнять приказ. – Мы вместе учились в частной школе во Франции. Камаль по натуре миротворец, и за шесть лет он приложил немало усилий, чтобы меня не выгнали из школы за нарушение дисциплины. – Он мрачно улыбнулся. – Или чтобы я кого-нибудь там не убил.
– Это уж точно его огромная заслуга перед человечеством, – фыркнула Кори.
– Для меня это стало чем-то вроде придания лоска. Если ты считаешь меня дикарем сейчас, то видела бы ты меня до того, как Камаль сделал из меня приличного человека, подправив некоторые острые углы!
– Я никогда не называла тебя дикарем, – Медленно ответила Кори. – Обычно ты сам себя так называешь.
– Самозащита, – криво усмехнулся он. – Я давно понял, что называть себя дикарем самому не так больно, как услышать это от кого-то другого.
– Больно?
Он гордо вскинул голову.
– Я не очень удачно выразился. На самом деле они вызывали во мне не боль, а гнев.
Нет, это была именно боль, с каким-то внезапным уколом совести осознала Кори. Она ясно представила себе, как он, выросший в этой атмосфере почти божественного поклонения, попадает в жесткий западный мир, где его презирают не только за то, что он не похож на них, но и за то, что он богаче их, за его взрывной характер, за огненный темперамент… Да, ему трудно было учиться в Европе.
– Но почему твои родители не позволили тебе вернуться в Кашмеру?
– Моя мать умерла, когда мне было два года, а отец – вскоре после того, как я пошел в школу. – Дэймон поднял бокал к губам. – Отец назначил опекунов для меня, а моя личная безопасность была в руках всех вождей племен Эль-Зобара. Он знал – они не допустят, чтобы со мной что-нибудь случилось. – Он снова отпил вина и поставил бокал обратно на стол. – Я мог бы свободно вернуться домой, если бы захотел.
– Почему же ты не вернулся?
Его рука крепко сжала хрупкую ножку бокала.
– Я понимал, что мне нужно учиться. Эти знания были необходимы Эль-Зобару. Моя страна, перегружена средневековыми традициями, которым нет места в современном мире. Я должен был знать, что нам может дать Запад, чтобы выбрать лучшее для своего народа. У меня свои обязанности по отношению к стране.
И чтобы выполнить эти обязанности, он не колеблясь позволил вырвать шесть долгих лет из своего детства, подумала Кори.
– Мне кажется, можно было найти какой-нибудь иной способ добиться своего, чем приговорить себя к частной школе с жестокой муштрой, – мягко возразила Кори.
Он покачал головой.
– Нет. была еще одна причина. Я отнюдь не слеп к своим недостаткам. Я знаю, что бываю дик и безрассуден, а в детстве это проявлялось гораздо сильнее. Я знал, что мне нужна самодисциплина, которой я мог там научиться. И, хотя Камаль скажет тебе, что я мало чему научился, этот опыт помог мне.
Она смотрела на него с изумлением. Простота, с которой он рассказывал обо всем этом, сама по себе могла послужить предметом отдельного репортажа. Он даже не осознавал, насколько невероятным было встретить подобное самопожертвование в ребенке. Эль-Зобар нуждался в знаниях – и Дэймон учился. Эль-Зобару нужен был дисциплинированный правитель – и маленький Дэймон добровольно обрек себя на шесть лет болезненных унижений, чтобы добиться требуемого.
– Наверное, действительно такой опыт может помочь… – Она задумчиво рассматривала рубиновое мерцание вина в бокале. – Но все же это было довольно жестокое решение.
– Я Бардоно, – тихо проговорил он. – Это было необходимо. – Он допил залпом остатки вина и поставил бокал на стол. – Вот за что я ценю моего друга Камаля. Ну как, удалось тебе узнать что-либо полезное, что могло бы помочь в борьбе против меня?
Она подумала, что причиняет боль только себе, все больше узнавая о Дэймоне. Иначе откуда еще у нее появляется чувство щемящей необходимости утешить и защитить его, словно он был таким же ее ребенком, как маленький Майкл.
– Сначала я должна изучить улики, а потом уже принимать решение, – небрежно ответила она.
– Ты всегда была очень предусмотрительна. – Какое-то мгновение на лице Дэймона застыло сдержанное выражение, затем он заставил себя улыбнуться. – И никогда не выдавала, что делается у тебя внутри. Наверное, мне уже пора бы привыкнуть к этому. Выпей вина, думаю, оно тебе понравится.
Она отпила из бокала.
– Да, вино превосходное, – рассеянно похвалила она, думая о его последних словах. – Нет, я не так уж предусмотрительна в отношениях с людьми. Я знаю, насколько важно уметь отдавать.
И, поскольку он продолжал выжидательно смотреть на нее, она добавила с вызовом:
– И я отдаю, черт возьми!
– Может быть. – Он пожал плечами. – Наши отношения это, к несчастью, не затронуло.
Двери отворились, и в комнату вошли двое слуг с серебряными подносами.
– Но теперь это уже не важно, – добавил Дэймон. – Забудем о прошлом.
Кори пыталась добросовестно следовать этому совету в течение всего обеда, но его слова постоянно всплывали у нее в сознании и были словно соль для открытой раны. Щедрость духа всегда была исключительно важна для нее, и ей было неприятно, что Дэймон считает ее черствым человеком. "Что бы Дэймон ни думал обо мне, это абсолютно неважно", – убеждала она себя. Что бы она ни чувствовала по отношению к нему раньше, это было потеряно, поглощено временем и ее обидой после того, как он столь самодовольно и небрежно лишил ее Майкла.
– Ты совсем затихла. – Дэймон поднес к губам чашку кофе и посмотрел на нее поверх золотистого ободка. – И поела ты очень мало, хотя и говорила, что голодна.
– Я съела достаточно. – Она помолчала немного, а потом взорвалась:
– Я отдаю! Спроси кого угодно из моих друзей, спроси моего сына!
– Мы что, снова вернулись к этой теме? Я и не сомневался, что ты хороший друг и превосходная мать. Но в отношениях с ними ты не чувствуешь никакой угрозы по отношению к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39