– Через пять минут у меня будет новый клиент. Может, вечером?…
Хотел бы, дорогая, обнадежить тебя, но не могу. Кто знает, где я буду вечером? При такой работе, как у меня, вариантов достаточно – от мягкой постели до жесткого деревянного макинтоша.
– Только не сегодня. И не завтра, – предупредил я ее второй вопрос. – Думаю, за недельку – максимум! – мы управимся. И тогда – гад буду! – брошу все, и мы махнем на юга. Как ты смотришь на это?
– Ой! Я двумя руками «за»!
– И я об этом. А пока у меня есть к тебе одно дельце…
– Ну вот… – Счастливая улыбка Ксаны завяла прямо на глазах. – Я так и знала…
– Вот такой я негодяй… – Я обнял ее и на секунду сильно прижал к своей груди. – Все время ищу в наших с тобой отношениях какую-то личную выгоду. Прости подлеца. Я исправлюсь.
– Точно?
– Зуб даю.
– Вот другому бы не поверила, а тебе почему-то верю.
– Потому что я положительный. Где меня положишь, там я и буду лежать.
Ксана рассмеялась зовущим грудным смехом и сказала:
– Тогда ты просто лентяй и лежебока.
– Есть такой грех. Почти все мужчины выросли из колыбели Обломова. Такая у них планида.
– Нужно за тебя серьезно взяться.
– Возьмись. Буду не просто рад, а счастлив.
– Умеешь ты девушек уговаривать. Почти как Дон Жуан. А с виду не скажешь.
– Я хорошо маскируюсь. Притворяюсь невзрачным, тихим, смирным и застенчивым, а потом налетаю, как горный орел на добычу, – и привет, пыльца невинности уже на моих губах.
Ксана снова заулыбалась, а потом спросила уже серьезным тоном:
– Так что там за дельце? Давай в темпе, а то мне перепадет на орехи за решение личных проблем в рабочее время.
– У тебя есть знакомые во втором роддоме? Это тот, который по улице Серова.
– Вот те раз… – Ксана нахмурилась. – Неужели какая-то из твоих подруг вознамерилась рожать?
– Рожала. Где-то двадцать семь лет назад.
– Ну ты даешь… Это же сколько тогда тебе было лет?
– По этим делам я вундеркинд. Ладно, все это шутки, а мне нужна протекция. Хорошо бы найти сотрудников роддома, которые работали там с начала восьмидесятых. Возможно, у тебя есть там знакомые, которые помогли бы мне в этом вопросе.
– В общем, есть… Ну, не знаю…
– Что тебя смущает?
– Там работает нянечкой баба Нюра. Я у нее когда-то комнату снимала. Она строгая, но добрая. Ей уже неизвестно сколько стукнуло. Говорят, что она работала в этом роддоме еще до войны, как только его построили. Но, может, врут. А сама баба Нюра на эту тему никогда не распространяется. Разговоры о возрасте ее просто бесят. Она говорит, что человеку сколько лет, на столько он выглядит.
– Она что, под молодуху шарит?
– Вовсе нет. Просто баба Нюра шустрая как веник. Она в прорубь зимой ныряет. «Моржиха» со стажем. Если судить по ее лицу, то бабе Нюре можно дать лет шестьдесят-шестьдесят пять. Хотя она, конечно же, старше…
Бабу Нюру я нашел быстро. Вернее, она сама на меня наткнулась. Я узнал ее сразу. Баба Нюра тащила перед собой целый ворох постельного белья, и когда я нечаянно оказался на ее пути, она тут же меня обругала:
– Ходют тут, ходют… Покоя от вас нету. Чавой зенки-то вылупил? Не мечи икру, родит твоя жонка, куды денетси. Бабы народ крепкий, не то, что мужики. Хорошо хоть цветы не принес… Нельзя им этого. Передачи принимают внизу. Зачем сюды забрел? Иди, иди, милай, иди по холодочку. Врач увидит, неприятность тебе будеть.
– Баба Нюра, я пришел к вам.
– Чавой? Али я ослышалась? Мы вроде не знакомы…
– Значит, познакомимся. Меня прислала к вам Ксана. Помните такую?
– Помню. Я еще при здравой памяти. Хорошая девочка. Но уж больно доверчивая… – Баба Нюра окинула меня с головы до ног скептическим взглядом. – Зачем пришел?
– Во-первых, передать гостинец… – Я всучил бабе Нюре пакет с большой коробкой конфет – по рассказу Ксаны, старушка была сластеной; конечно же, конфеты я купил сам. – А во-вторых, мне нужно кое о чем вас расспросить.
– За гостинец благодарствуем… – Баба Нюра не выдержала и заглянула в пакет, после чего сразу подобрела. – Ходи за мной…
Мы спустились на первый этаж, а затем в полуподвальное помещение, где у нее была, как оказалось, вполне приличная каптерка. Усадив меня на хлипкий стул – я решил не очень на него полагаться, и больше держался на согнутых и напружиненных ногах, нежели сидел – она присела напротив, надела круглые очки в роговой оправе и спросила:
– Ну, и чавой тебе надыть? Говори, соколик.
– Я знаю, что в роддоме вы работаете давно…
Заметив, что баба Нюра при этих словах нахмурилась, я быстро продолжил:
– По крайней мере, с конца семидесятых…
Лицо бабы Нюры, сухое, смуглое, но не настолько морщинистое, как можно было ждать, прояснилось. Я мысленно ухмыльнулся – потрафил все-таки! – и повел свою речь дальше:
– Может, вы помните, в начале восьмидесятых здесь рожала американка. Вы не должны бы, по идее, этот случай забыть. В те времена такая ситуация была событием из ряда вон выходящим.
Баба Нюра немного подумала, пожевала губами, затем скривилась, будто я сказал ей что-то неприличное, и ответила:
– Нет, ентого не помню. Не рожала она.
– То есть… как не рожала!?
– Мериканцы рожають у себе. Чавой им здеси делать? Нетути, не было такого случая. Точно говорю.
– Вы что-то путаете…
– Это ты путаник, мил человек. Брюхатых мериканок к нам не привозили, а ходить они здеси ходили. Помню одну. В аккурат, тады, када ты говоришь.
Я остолбенело уставился на старушку. Судя по ее ясным глазам и разговору, она была при нормальной памяти и вполне адекватной.
Мне была хорошо известна способность стариков забывать день вчерашний, но что касается далекого прошлого, тут они могли вспомнить все, до деталей. Значит, баба Нюра не ошибается. Тогда как?…
И тут меня осенило.
– Скажите, а в те времена происходило усыновление брошенных в роддоме детей иностранцами?
– Знамо, так. Было, – нехотя ответила баба Нюра; похоже, эта тема была ей неприятной. – Но очень редко!
– Понятно. Тогда еще только начинали торговать детьми. Не исключено, что американка получила в вашем роддоме и младенца, и соответствующие документы. Чтобы не связываться с официальными органами, она якобы родила. Я прав?
– Чтой ты к мине пристаешь с разными глупостями!? Я человек маленький. Мое дело пеленки-распашонки.
– Кто спорит… Всего вы знать и впрямь не можете. Такие дела обычно происходят втайне. Тогда скажите мне еще одно: как было насчет детской смертности в восьмидесятые? Я имею ввиду тот период, когда роддом посещала эта американка.
Баба Нюра закаменела лицом. Она долго молчала, затем глухо ответила:
– Мруть… И сейчас, и тогда было. Жалко мамаш…
– Значит, и тогда тоже… – Я в задумчивости прикусил нижнюю губу.
Мысль, которая фантомом вертелась в моей голове уже полчаса, вдруг начала обретать зримые очертания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Хотел бы, дорогая, обнадежить тебя, но не могу. Кто знает, где я буду вечером? При такой работе, как у меня, вариантов достаточно – от мягкой постели до жесткого деревянного макинтоша.
– Только не сегодня. И не завтра, – предупредил я ее второй вопрос. – Думаю, за недельку – максимум! – мы управимся. И тогда – гад буду! – брошу все, и мы махнем на юга. Как ты смотришь на это?
– Ой! Я двумя руками «за»!
– И я об этом. А пока у меня есть к тебе одно дельце…
– Ну вот… – Счастливая улыбка Ксаны завяла прямо на глазах. – Я так и знала…
– Вот такой я негодяй… – Я обнял ее и на секунду сильно прижал к своей груди. – Все время ищу в наших с тобой отношениях какую-то личную выгоду. Прости подлеца. Я исправлюсь.
– Точно?
– Зуб даю.
– Вот другому бы не поверила, а тебе почему-то верю.
– Потому что я положительный. Где меня положишь, там я и буду лежать.
Ксана рассмеялась зовущим грудным смехом и сказала:
– Тогда ты просто лентяй и лежебока.
– Есть такой грех. Почти все мужчины выросли из колыбели Обломова. Такая у них планида.
– Нужно за тебя серьезно взяться.
– Возьмись. Буду не просто рад, а счастлив.
– Умеешь ты девушек уговаривать. Почти как Дон Жуан. А с виду не скажешь.
– Я хорошо маскируюсь. Притворяюсь невзрачным, тихим, смирным и застенчивым, а потом налетаю, как горный орел на добычу, – и привет, пыльца невинности уже на моих губах.
Ксана снова заулыбалась, а потом спросила уже серьезным тоном:
– Так что там за дельце? Давай в темпе, а то мне перепадет на орехи за решение личных проблем в рабочее время.
– У тебя есть знакомые во втором роддоме? Это тот, который по улице Серова.
– Вот те раз… – Ксана нахмурилась. – Неужели какая-то из твоих подруг вознамерилась рожать?
– Рожала. Где-то двадцать семь лет назад.
– Ну ты даешь… Это же сколько тогда тебе было лет?
– По этим делам я вундеркинд. Ладно, все это шутки, а мне нужна протекция. Хорошо бы найти сотрудников роддома, которые работали там с начала восьмидесятых. Возможно, у тебя есть там знакомые, которые помогли бы мне в этом вопросе.
– В общем, есть… Ну, не знаю…
– Что тебя смущает?
– Там работает нянечкой баба Нюра. Я у нее когда-то комнату снимала. Она строгая, но добрая. Ей уже неизвестно сколько стукнуло. Говорят, что она работала в этом роддоме еще до войны, как только его построили. Но, может, врут. А сама баба Нюра на эту тему никогда не распространяется. Разговоры о возрасте ее просто бесят. Она говорит, что человеку сколько лет, на столько он выглядит.
– Она что, под молодуху шарит?
– Вовсе нет. Просто баба Нюра шустрая как веник. Она в прорубь зимой ныряет. «Моржиха» со стажем. Если судить по ее лицу, то бабе Нюре можно дать лет шестьдесят-шестьдесят пять. Хотя она, конечно же, старше…
Бабу Нюру я нашел быстро. Вернее, она сама на меня наткнулась. Я узнал ее сразу. Баба Нюра тащила перед собой целый ворох постельного белья, и когда я нечаянно оказался на ее пути, она тут же меня обругала:
– Ходют тут, ходют… Покоя от вас нету. Чавой зенки-то вылупил? Не мечи икру, родит твоя жонка, куды денетси. Бабы народ крепкий, не то, что мужики. Хорошо хоть цветы не принес… Нельзя им этого. Передачи принимают внизу. Зачем сюды забрел? Иди, иди, милай, иди по холодочку. Врач увидит, неприятность тебе будеть.
– Баба Нюра, я пришел к вам.
– Чавой? Али я ослышалась? Мы вроде не знакомы…
– Значит, познакомимся. Меня прислала к вам Ксана. Помните такую?
– Помню. Я еще при здравой памяти. Хорошая девочка. Но уж больно доверчивая… – Баба Нюра окинула меня с головы до ног скептическим взглядом. – Зачем пришел?
– Во-первых, передать гостинец… – Я всучил бабе Нюре пакет с большой коробкой конфет – по рассказу Ксаны, старушка была сластеной; конечно же, конфеты я купил сам. – А во-вторых, мне нужно кое о чем вас расспросить.
– За гостинец благодарствуем… – Баба Нюра не выдержала и заглянула в пакет, после чего сразу подобрела. – Ходи за мной…
Мы спустились на первый этаж, а затем в полуподвальное помещение, где у нее была, как оказалось, вполне приличная каптерка. Усадив меня на хлипкий стул – я решил не очень на него полагаться, и больше держался на согнутых и напружиненных ногах, нежели сидел – она присела напротив, надела круглые очки в роговой оправе и спросила:
– Ну, и чавой тебе надыть? Говори, соколик.
– Я знаю, что в роддоме вы работаете давно…
Заметив, что баба Нюра при этих словах нахмурилась, я быстро продолжил:
– По крайней мере, с конца семидесятых…
Лицо бабы Нюры, сухое, смуглое, но не настолько морщинистое, как можно было ждать, прояснилось. Я мысленно ухмыльнулся – потрафил все-таки! – и повел свою речь дальше:
– Может, вы помните, в начале восьмидесятых здесь рожала американка. Вы не должны бы, по идее, этот случай забыть. В те времена такая ситуация была событием из ряда вон выходящим.
Баба Нюра немного подумала, пожевала губами, затем скривилась, будто я сказал ей что-то неприличное, и ответила:
– Нет, ентого не помню. Не рожала она.
– То есть… как не рожала!?
– Мериканцы рожають у себе. Чавой им здеси делать? Нетути, не было такого случая. Точно говорю.
– Вы что-то путаете…
– Это ты путаник, мил человек. Брюхатых мериканок к нам не привозили, а ходить они здеси ходили. Помню одну. В аккурат, тады, када ты говоришь.
Я остолбенело уставился на старушку. Судя по ее ясным глазам и разговору, она была при нормальной памяти и вполне адекватной.
Мне была хорошо известна способность стариков забывать день вчерашний, но что касается далекого прошлого, тут они могли вспомнить все, до деталей. Значит, баба Нюра не ошибается. Тогда как?…
И тут меня осенило.
– Скажите, а в те времена происходило усыновление брошенных в роддоме детей иностранцами?
– Знамо, так. Было, – нехотя ответила баба Нюра; похоже, эта тема была ей неприятной. – Но очень редко!
– Понятно. Тогда еще только начинали торговать детьми. Не исключено, что американка получила в вашем роддоме и младенца, и соответствующие документы. Чтобы не связываться с официальными органами, она якобы родила. Я прав?
– Чтой ты к мине пристаешь с разными глупостями!? Я человек маленький. Мое дело пеленки-распашонки.
– Кто спорит… Всего вы знать и впрямь не можете. Такие дела обычно происходят втайне. Тогда скажите мне еще одно: как было насчет детской смертности в восьмидесятые? Я имею ввиду тот период, когда роддом посещала эта американка.
Баба Нюра закаменела лицом. Она долго молчала, затем глухо ответила:
– Мруть… И сейчас, и тогда было. Жалко мамаш…
– Значит, и тогда тоже… – Я в задумчивости прикусил нижнюю губу.
Мысль, которая фантомом вертелась в моей голове уже полчаса, вдруг начала обретать зримые очертания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75