Какого черта Гудман поинтересовался, знают ли они, где я? Никто не знал, если подумать об этом.
— Как умер Джим? — спросил он меня.
— Похоже, что из-за сердечного приступа...
— Умер, — произнес он. — Как ужасно!
— Еще хуже. Он был убит.
Он тупо посмотрел на меня.
— Убит? Но вы сказали...
— Это только выглядит, как сердечный приступ. Капитан Уэйд сказал мне, что этот способ уже применялся дважды при убийствах комми. — Я продолжал говорить, но размышлял о другом. Когда я беседовал с Джимом в пятницу, он сказал: «Придется кое-что поменять...» Я решил, что он говорит о книге. Но что, если он имел ввиду издателя?
Я почувствовал, как мое сердце колотится все сильнее и сильнее. Стараясь выглядеть безмятежным, я продолжал:
— Как бы то ни было, он мертв. Вы все еще собираетесь издать его книгу? Если получите рукопись?
— Изд... Конечно, но ведь... если она будет найдена, естественно, я издам ее.
— Почему я, собственно, спрашиваю... Мы с Джимом были очень близки. Месяц назад он сказал, — я бессовестно лгал, — что передаст оригинал, черновики или что-то в этом роде, мне. Я не знаю, когда точно, но Джим сказал, что устроит так, чтобы я получил их, если с ним что-нибудь случится.
— Отлично! Мистер Скотт, отдайте их мне, и вы можете быть уверены, что я прослежу, чтобы они будут опубликованы.
— Я рассчитываю получить черновики через день-два. Я принесу их вам как только мы с Эймосом Уэйдом и Отделом по расследованию убийств внимательно их изучим.
Гудман ходил по ковру взад-вперед, держа правую руку в кармане.
— Нет, — произнес он. — Лучше, если вы принесете их сразу сюда. Я... по правде говоря, вам это не понравится, но... несколько местных офицеров полиции упоминаются в этой книге. Я не видел рукописи, но слышал об этом от Джима, — его лицо побагровело. — Я не знаю, кто именно — он скрывал имена. Но слишком много невинных репутаций может быть погублено. Может и к лучшему, если рукопись пропадет, если, впрочем, этого еще не произошло. Вы принесете ее сюда. К черту, я ее издам. Это меньшее, что мы можем сделать для Джима.
Он был действительно сильно взволнован.
Я медленно произнес:
— Я не смогу этого сделать. Мне бы хотелось, но предварительно она должна быть внимательно проверена. Очень важно узнать, кто...
Он повернул лицо ко мне:
— Это книга важна сама по себе! Вы принесете ее мне! Это слишком важно! — он направил на меня левую руку, руку, сжатую в кулак, оттопыренный мизинец указывал прямо на меня.
Я наполовину ожидал этого, и пытался развязать ему язык, чтобы укрепить свои подозрения, но все равно был настолько потрясен, что проговорился:
— Льюис Толлман!
Еще до того, как я произнес фамилию, его правая рука появилась из кармана, сжимая короткоствольный пистолет. Я уже поднимался из кресла, рука метнулась за револьвером под пиджак, но он меня поимел.
И он знал это. Его лицо неожиданно стало жестче, старше.
— Ты дурак, — сказал он. — Жалкий дурак.
Я произнес глухо:
— Ты убил Джима.
— Конечно. — Он был спокоен, человек, разговаривающий с трупом. — Не лично, естественно, это сделала Донна, затем сожгла рукопись и копии. Она прирожденная актриса. Тебе невероятно повезло. — Он рассмеялся. — Шансы, что Брэндон узнает меня, были один к миллиону. Годы назад были предприняты меры, чтобы Национальный Комитет был проинформирован, если кто-то будет наводить справки в клинике «Мерриман» про Льюиса Толлмана или Артура Харриса. — Он помолчал, жестоко ухмыляясь мне в лицо. — Национальный Комитет. Вот насколько я значительная фигура, Скотт.
Я выругался, почти готовый выхватить свой револьвер в надежде, что сумею сделать хотя бы один выстрел. Но, сидя в этом глубоком кресле, я был слишком стеснен, чтобы делать резкие движения.
Толлман-Гудман спокойно произнес:
— Мне бы не хотелось стрелять в тебя в своем доме и затем куда-то перетаскивать. Но придется, если ты меня вынудишь. — Он подождал, пока до меня дойдет, потом продолжил: — Достань свое оружие. Левой рукой. Двумя пальцами, Скотт.
Я сделал, как он сказал; он знал свое дело. Он приказал мне встать, свести руки за головой, и я подчинился. Он выглядел самодовольным, когда злорадно начал рассказывать мне про себя. Сначала мне показалось, что он бахвалится, стараясь поднять себя в своих собственных глазах, но затем я понял, что у Барни Гудмана просто до сих пор не было возможности рассказать кому-либо о своей значимости. Всего несколько высокопоставленных коммунистов, возможно, только в Национальном Комитете, знали о том, кем он является на самом деле. Должно быть, ему часто чесалось рассказать другим то, что он поведал сейчас мне.
— Льюис Толлман умер в тот день, когда я переступил порог клиники «Мерриман». Я получил новое лицо, помоложе, свидетельство о рождении было подделано. Моя рука была прооперирована. Я обрел полностью новую личность и перебрался в Лос-Анджелес. Меня снабдили достаточной суммой, чтобы открыть издательскую фирму. Ты должен признать, что я был осторожен. Ни единой промашки.
— Неверно. Ты забыл о парнях вроде Джима Брэндона. И не все было полностью учтено, например твоя дурацкая привычка. И ты лжешь сам себе. Сам по себе, без поддержки партии, без их инструкций, ты никто.
Он засмеялся.
— Не будь таким наивным, Скотт. Ты знаешь, что это неправда. Впрочем, человек имеет право на свое мнение, в этой стране ведь демократия. — Он снова рассмеялся.
Я поддерживал разговор, пытаясь тянуть время. Но Гудман приказал мне пихнуть револьвер к нему. Не сводя с меня глаз, он наклонился, поднял мой 38-й и положил себе в карман — и тут я вспомнил про пистолет Джима.
Я совсем позабыл про маленький 32-й Джима, до сих пор лежащий в кармане моего пиджака. Я весь напрягся. Мне нужно было, чтоб он отвел взгляд от меня всего на мгновенье, и тогда я выхвачу пистолет. Но он был профессионалом. Неожиданно за окном позади его я уловил на мгновение блеснувший свет фар. Кто-то подъезжал к дому. Или проехал мимо.
Гудман продолжал говорить:
— Кроме того, вскоре я буду в Сенате.
— Сначала тебя должны избрать.
— Все уже рассчитано, Скотт. Число голосов, которые я получу, все. Все спланировано на ближайшие двадцать лет. Меня изберут.
Я размял, как смог, руки за головой.
— Кажется, кто-то подъехал, Гудман.
Он продолжал улыбаться. Я понадеялся, что я прав, и автомобиль в самом деле подъехал к дому. Потому что прервут нас или нет, но я собирался попытаться выхватить 32-й. Я представил Барни Гудмана в Сенате, при поддержке пропагандистской машины, о которой писал Джим, это казалось вполне вероятным. Через десять, пятнадцать лет, он вполне сможет стать советником президента.
Входная дверь хлопнула. Брови Гудмана взметнулись, но пистолет оставался недвижим, и он не сводил с меня взгляда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47