В эту пору их лондонской жизни бывали долгие периоды, когда разговоры Марчера и мисс Бартрем не вызвали бы у стороннего слушателя и тени любопытства, но в какой-то миг тема «истинной правды» вдруг всплывала на поверхность, и уж тут вышеупомянутый слушатель, конечно, насторожился бы – о чем, скажите на милость, толкуют эти двое? Они давно и твердо решили, что, к счастью, живут в обществе на редкость ограниченных людей, поэтому у них вошло в обычай не считаться с ним. Все же иногда особенность их отношений обретала почти первоначальную свежесть, и причиной тому большей частью была какая-нибудь фраза Мэй Бартрем. Эти фразы повторяли друг друга, но произносила она их очень не часто.
– Знаете, что спасает нас? Полнейшее внешнее сходство наших отношений с таким привычным явлением, как дружба женщины с мужчиной, до того уже повседневная, что стала как бы обязательной.
Поводов для подобных замечаний было достаточно, но в разные времена она по-разному их развивала. Нам особенно важен оборот, который придала одному из них Мэй Бартрем в день своего рождения, когда Марчер пришел поздравить ее. Было это в воскресенье, в ту пору года, которая отмечена густыми туманами и беспросветной мглой, что не помешало Марчеру явиться к ней и, по обыкновению, с подарком: их знакомство было уже такое давнее, что он успел обзавестись уймой мелких обыкновений. Этими подарками Марчер всякий раз доказывал себе, что не погряз в грехе эгоизма. Почти всегда он дарил какую-нибудь безделушку, но неизменно изящную; к тому же он старательно выбирал для нее вещи, которые, по его мнению, были ему не по карману.
– Вас по крайней мере эта повседневность спасает – и понятно почему: в глазах пошляков вы сразу становитесь таким же, как они сами. Что особенно характерно для большинства мужчин? Их способность проводить бездну времени с заурядными женщинами. И они, наверное, даже скучают при этом, но охотно мирятся со скукой, не срываются с поводка и, значит, все равно что не скучают. Я – ваша заурядная женщина, часть того самого хлеба насущного, о котором вы молитесь в церкви. И наилучший для вас способ замести следы.
– Ну, а вам что помогает заметать следы? – спросил Марчер; рассуждения его заурядной женщины пока что казались ему только забавными. – Я отлично понимаю, что так или иначе, но вы спасаете меня во мнении окружающих. Давно это понял. А вот что спасает вас? Я, знаете ли, частенько об этом думаю.
Судя по выражению лица, она тоже нередко думала об этом, но под несколько иным углом.
– Спасает во мнении окружающих, вы это хотите сказать?
– В общем, вы так безраздельно в этом со мною потому – да, лишь потому, что я так безраздельно в этом с вами. Я хочу сказать, что бесконечно вас ценю и нет меры моей благодарности за все, что вы для меня сделали. Но иногда я спрашиваю себя – а честно ли это? То есть честно ли было вовлечь вас и, смею добавить, так по-настоящему заинтересовать? Мне даже кажется иногда, что у вас больше ни на что не остается времени.
– Ни на что, кроме настоящего интереса? – спросила она. – Но что еще человеку нужно? Я, как мы когда-то условились, вместе с вами «на страже», а это занятие поглощает все мысли.
– Ну разумеется, если бы вам не было так любопытно… – заметил Джон Марчер. – Но не кажется ли вам, что годы идут, а ваше любопытство не слишком вознаграждено?
Мэй Бартрем помолчала.
– Может быть, вы потому спрашиваете об этом, что и ваше любопытство не вознаграждено? То есть вы слишком долго ждете?
Он понял ее – еще бы ему было не понять!
– Слишком долго жду, чтобы случилось, а оно все не случается? Зверь так и не прыгнул? Нет, для меня ничего не изменилось. Я ведь выбирать не могу, не могу отказываться или соглашаться. Тут выбора нет. Что боги припасли, тому и быть. Человек во власти своего закона, с этим ничего не поделаешь. И закон сам решает, какой образ ему принять и каким путем совершиться.
– Вы правы, – согласилась мисс Бартрем, – да, от судьбы не уйдешь, да, она свершается своим особым образом, своим особым путем. Но, понимаете ли, в вашем случае и образ, и путь были бы – ну, совершенно исключительными и, так сказать, предназначенными для вас одного.
Что-то в ее словах насторожило Марчера.
– Вы сказали «были бы», как будто в душе уже начали сомневаться.
– Ну, зачем так! – вяло запротестовала она.
– Как будто начали думать, что уже ничего не произойдет.
Она покачала головой – медленно и, пожалуй, загадочно.
– Нет, я думала совсем о другом.
Он все еще настороженно вглядывался в ее лицо.
– Так что же с вами такое?
– Со мной все очень просто, – опять не сразу ответила она. – Я больше чем когда-либо уверена, что буду вознаграждена за свое так называемое любопытство, и даже слишком щедро.
Теперь от их легкого тона не осталось и следа; Марчер встал с кресла и еще раз прошелся по маленькой гостиной, где год за годом неизменно возвращался в разговорах все к той же теме, где под всевозможными соусами вкушал их сопричастность – так, вероятно, выразился бы он сам, – где вся обстановка стала не менее привычной для него, чем в собственном доме, где даже ковры были протерты его стремительными шагами, как сукно конторок в старинных торговых домах протерто локтями целой череды клерков. Целая череда изменчивых настроений Марчера отметила эту комнату, превратившуюся в дневник зрелых лет его жизни. Под влиянием слов Мэй Бартрем он, неведомо почему, с такой остротой ощутил все это, что через минуту снова остановился перед своей приятельницей.
– Может быть, вам стало страшно?
– Страшно?
Ему почудилось, что, повторяя за ним это слово, она немного изменилась в лице, и на случай, если вопрос его попал в цель, мягко пояснил:
– Помните, именно этот вопрос вы задали мне давным-давно, во время нашего первого разговора в Везе-ренде?
– Очень хорошо помню. И вы ответили, что не знаете, что я сама увижу, когда придет время. А потом мы за все эти годы ни разу, кажется, не заговаривали об этом.
– Совершенно верно, – подхватил Марчер, – не «говаривали, словно такой деликатной материи вообще лучше не касаться, словно думали: стоит вглядеться – и сразу обнаружится, что мне и впрямь страшно. А тогда, – продолжал он, – мы бы не знали, как нам быть дальше. Я ведь прав?
На этот раз она особенно долго медлила с ответом.
– Да, я иной раз думала, что вам страшно, – сказала она наконец. Потом добавила: – Но чего только мы иной раз не думали!
– Чего только не думали! – У него вырвалось негромкое «ох!», полуподавленный стон, точно ему сейчас так отчетливо, как редко бывало, явился образ, всегда живший в их воображении. В самые непредсказуемые мгновения на него устремлялись яростные глаза, те самые глаза того самого Зверя, и, хотя Марчер уже давно сжился с ними, тем не менее он до сих пор неизменно платил им дань вот таким вздохом из самых глубин своего существа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
– Знаете, что спасает нас? Полнейшее внешнее сходство наших отношений с таким привычным явлением, как дружба женщины с мужчиной, до того уже повседневная, что стала как бы обязательной.
Поводов для подобных замечаний было достаточно, но в разные времена она по-разному их развивала. Нам особенно важен оборот, который придала одному из них Мэй Бартрем в день своего рождения, когда Марчер пришел поздравить ее. Было это в воскресенье, в ту пору года, которая отмечена густыми туманами и беспросветной мглой, что не помешало Марчеру явиться к ней и, по обыкновению, с подарком: их знакомство было уже такое давнее, что он успел обзавестись уймой мелких обыкновений. Этими подарками Марчер всякий раз доказывал себе, что не погряз в грехе эгоизма. Почти всегда он дарил какую-нибудь безделушку, но неизменно изящную; к тому же он старательно выбирал для нее вещи, которые, по его мнению, были ему не по карману.
– Вас по крайней мере эта повседневность спасает – и понятно почему: в глазах пошляков вы сразу становитесь таким же, как они сами. Что особенно характерно для большинства мужчин? Их способность проводить бездну времени с заурядными женщинами. И они, наверное, даже скучают при этом, но охотно мирятся со скукой, не срываются с поводка и, значит, все равно что не скучают. Я – ваша заурядная женщина, часть того самого хлеба насущного, о котором вы молитесь в церкви. И наилучший для вас способ замести следы.
– Ну, а вам что помогает заметать следы? – спросил Марчер; рассуждения его заурядной женщины пока что казались ему только забавными. – Я отлично понимаю, что так или иначе, но вы спасаете меня во мнении окружающих. Давно это понял. А вот что спасает вас? Я, знаете ли, частенько об этом думаю.
Судя по выражению лица, она тоже нередко думала об этом, но под несколько иным углом.
– Спасает во мнении окружающих, вы это хотите сказать?
– В общем, вы так безраздельно в этом со мною потому – да, лишь потому, что я так безраздельно в этом с вами. Я хочу сказать, что бесконечно вас ценю и нет меры моей благодарности за все, что вы для меня сделали. Но иногда я спрашиваю себя – а честно ли это? То есть честно ли было вовлечь вас и, смею добавить, так по-настоящему заинтересовать? Мне даже кажется иногда, что у вас больше ни на что не остается времени.
– Ни на что, кроме настоящего интереса? – спросила она. – Но что еще человеку нужно? Я, как мы когда-то условились, вместе с вами «на страже», а это занятие поглощает все мысли.
– Ну разумеется, если бы вам не было так любопытно… – заметил Джон Марчер. – Но не кажется ли вам, что годы идут, а ваше любопытство не слишком вознаграждено?
Мэй Бартрем помолчала.
– Может быть, вы потому спрашиваете об этом, что и ваше любопытство не вознаграждено? То есть вы слишком долго ждете?
Он понял ее – еще бы ему было не понять!
– Слишком долго жду, чтобы случилось, а оно все не случается? Зверь так и не прыгнул? Нет, для меня ничего не изменилось. Я ведь выбирать не могу, не могу отказываться или соглашаться. Тут выбора нет. Что боги припасли, тому и быть. Человек во власти своего закона, с этим ничего не поделаешь. И закон сам решает, какой образ ему принять и каким путем совершиться.
– Вы правы, – согласилась мисс Бартрем, – да, от судьбы не уйдешь, да, она свершается своим особым образом, своим особым путем. Но, понимаете ли, в вашем случае и образ, и путь были бы – ну, совершенно исключительными и, так сказать, предназначенными для вас одного.
Что-то в ее словах насторожило Марчера.
– Вы сказали «были бы», как будто в душе уже начали сомневаться.
– Ну, зачем так! – вяло запротестовала она.
– Как будто начали думать, что уже ничего не произойдет.
Она покачала головой – медленно и, пожалуй, загадочно.
– Нет, я думала совсем о другом.
Он все еще настороженно вглядывался в ее лицо.
– Так что же с вами такое?
– Со мной все очень просто, – опять не сразу ответила она. – Я больше чем когда-либо уверена, что буду вознаграждена за свое так называемое любопытство, и даже слишком щедро.
Теперь от их легкого тона не осталось и следа; Марчер встал с кресла и еще раз прошелся по маленькой гостиной, где год за годом неизменно возвращался в разговорах все к той же теме, где под всевозможными соусами вкушал их сопричастность – так, вероятно, выразился бы он сам, – где вся обстановка стала не менее привычной для него, чем в собственном доме, где даже ковры были протерты его стремительными шагами, как сукно конторок в старинных торговых домах протерто локтями целой череды клерков. Целая череда изменчивых настроений Марчера отметила эту комнату, превратившуюся в дневник зрелых лет его жизни. Под влиянием слов Мэй Бартрем он, неведомо почему, с такой остротой ощутил все это, что через минуту снова остановился перед своей приятельницей.
– Может быть, вам стало страшно?
– Страшно?
Ему почудилось, что, повторяя за ним это слово, она немного изменилась в лице, и на случай, если вопрос его попал в цель, мягко пояснил:
– Помните, именно этот вопрос вы задали мне давным-давно, во время нашего первого разговора в Везе-ренде?
– Очень хорошо помню. И вы ответили, что не знаете, что я сама увижу, когда придет время. А потом мы за все эти годы ни разу, кажется, не заговаривали об этом.
– Совершенно верно, – подхватил Марчер, – не «говаривали, словно такой деликатной материи вообще лучше не касаться, словно думали: стоит вглядеться – и сразу обнаружится, что мне и впрямь страшно. А тогда, – продолжал он, – мы бы не знали, как нам быть дальше. Я ведь прав?
На этот раз она особенно долго медлила с ответом.
– Да, я иной раз думала, что вам страшно, – сказала она наконец. Потом добавила: – Но чего только мы иной раз не думали!
– Чего только не думали! – У него вырвалось негромкое «ох!», полуподавленный стон, точно ему сейчас так отчетливо, как редко бывало, явился образ, всегда живший в их воображении. В самые непредсказуемые мгновения на него устремлялись яростные глаза, те самые глаза того самого Зверя, и, хотя Марчер уже давно сжился с ними, тем не менее он до сих пор неизменно платил им дань вот таким вздохом из самых глубин своего существа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15