На кладбище Санта-Росинья де Херико растет мандрагора, самец и самка, разницу можно заметить по корням, к корню привязывают собаку, женщина, дотронувшись до мандрагоры, забеременеет, иногда достаточно наступить, а собака воет, когда нужно, чтобы некто пришел, заснул и во сне сказал: я виновен в том, что зарубил путника в шляпе с маргаритками и с бабочками в сто цветов, убил за косой взгляд и за то, что подстерегал меня в полвосьмого, не беда, что меня удавят. Господь простит мои грехи, я знаю; мертвеца я сжег с камелиями, чтоб не питал ко мне злобы. Палач поставил виселицу на кладбище Санта-Росинья, над самым нежным ростком мандрагоры, чтобы повешенный напитал его семенем, дающим жизнь, кровью, поддерживающей жизнь, и слюной, которая умягчает. У Луисиньо Парульо болели глаза, и дон Бениньо велел лечить их толченым корнем мандрагоры, смешанным с вином и маслом.
– Помогло?
– Нет, сеньор, ослеп.
Если корень мандрагоры похож на мужской член, всякого, кто пройдет мимо, будут любить женщины до крайности, до того, что его убьют из-за любви, и священник по доброте похоронит.
Если корень мандрагоры похож на женский орган, в прошедшую мимо женщину влюбится бородатый карлик с шевелюрой дыбом, по имени Мандрагоро, который ест крапиву и отруби и говорит, не открывая рта:
– Полюбишь меня, красавица?
– Заткнись, слюнтяй! Помрешь еще!
Прежде чем вырвать мандрагору, нужно шпагой начертить круг вокруг себя, при этом шлюха должна петь псалмы, а монах-послушник плясать канкан, задирая рясу до неприличия. Выдергивать следует, привязав к корню веревку, и пусть голодный пес тащит ее, не переводя дыхания; когда растение вскрикнет от боли, пес умрет от испуга.
– Не зарывай его, пусть вороны съедят.
Из-за органа вкуса и органа любви или из-за слизистой оболочки рта и нежной ткани другого места – дон Росендо во власти доньи Риты.
– Оседлай меня, я тебе плачу за это, мерзавец! Тебе нравится жрать вволю и чтоб тебя ласкали, верно? Ну-ка, уложи детей и возвращайся поскорее, но не забудь благословить их на ночь!
– Извини…
Браулио Доаде, один из слуг сеньориты Рамоны (четверо очень старых, почти слепых и почти глухих ревматиков и астматиков), был на Филиппинах, когда они еще принадлежали Испании. Браулио Доаде всегда был сверхэлегантным и бойким.
– Вы помните знаменитый приказ генерала Камило Полавьеха на острове Минданао о том, что он кастрирует любого туземца, «схваченного с оружием в руках»?
– Нет, не помню, может, вы это выдумали?
Когда Браулио Доаде умер, он был очень истощен, почти невесом.
– Велим отслужить мессу, сеньорита?
– Вот еще! Думаю, с лихвой хватит «Отченаша».
В Сан-Рокиньо да Мальта на празднике святых Диониса и Леониса дьявол продает свою мазь для полета, – знал бы Мамерто Пайхон, прыгнувший с колокольни! – поручает продавать ее ведьме, а может быть, продает и сам, переодетый, до восхода солнца, за полцены, чтобы бедняки могли наслаждаться.
– Летать, как птицы небесные и души чистилища! Кто хочет летать, лети!
Чтобы приготовить мазь (можно и помаду, она гуще), варят черного или некрещеного младенца в розовой воде, в медной кастрюле; когда вода выкипит, достаточно смешать оставшееся с менструацией вдовы, толчеными костями висельника, женской мочой, корнем мандрагоры и тремя травами Вельзевула: беленой, что помогает летать и унимать боль зубов, головы и ушей, беладонной, которой женщины и актеры расширяют зрачки, и плодом кладбищенской колючки, колючки-призрака, адской колючки, которая облегчает приход сладостного сна смерти. В Сан-Рокиньо продается эликсир долголетия и сироп для неверных жен – реал за глоток.
– Хотите сточить зубы совести и свести родинку прелюбодеяния?
Однажды, когда у дона Росендо случилась осечка, донья Рита так его треснула палкой, что пришлось вмешаться рабочим «Английского бисквита» с управляющим во главе. На Касиано Ареаля всегда можно было положиться!
– Успокойтесь, сеньорита! Ради бога, вы его убьете! Если дон Росендо не может, возьмите кого-нибудь из нас! Успокойтесь, сеньорита, нам просто неловко! Закройте, извините, грудь, а то подцепите пневмонию!
На кладбище Санта-Росинья де Херико, где растет мандрагора, полицейский Фаусто Белинчон Гонсалес, уроженец Мотильи де Паланкар в Ла Манче и мой дядя Клето играли в орлянку; невероятно, но точно – я сам видел.
– В подлости, Камилито, – признавался мне дядя Клето, – тоже есть свое очарование; плохо не то, что наступил на мандрагору, а то, что начинаешь кружить и кружить и падаешь все ниже – посмотри на Риту Фрейре: молода и с возможностями, а умрет, исходя жалобами.
На горе Сан-Кристобаль волки в одну ночь зарезали трех коров с телятами, никто не думал, что они там рыщут. Танис Гамусо пошел искать их с собаками и ружьем и на следующую ночь убил двух волков, один весил шестьдесят кило (не сакумейрский волк, но лишь чуточку меньше), овчарку Кайзера, раненого, пришлось добить, это всегда тяжело. Танис велел снять с волков шкуры и послал их вместе с тремя, что у него были, Анунсиасьон Сабоделье из дома Паррочи.
– Возьми, сделай Гауденсио одеяло, под ним очень уютно.
Когда кузены из Ля-Коруньи прислали мне сигары, я отнес их безногому Маркосу Альбите.
– Обещание – долг.
– Спасибо, надоело жевать португальский табак, слюна все портит, ты меня избалуешь.
Катуха Баинте принесла Маркосу Альбите вина из таверны.
– Сегодня делаю что хочу, мало таких дней. Он понизил голос:
– Извини, что я тебе тыкаю при людях; Катуха, по правде, не в счет, почти не в счет.
Мне показалось, что момент удобный.
– Пожалуй, перейдем на «ты», как до войны, ты ведь тоже Гухиндес, такой же Гухиндес, мы родственники.
– Да, это так, но я Гухиндес бедный, Гухиндес, который ни на что не годен.
Катуха поднесла две рюмки вина, одну Маркосу, одну мне, было приятно осушить ее до дна.
– Хочешь?
– Да.
Маркос Альбите погладил сигары.
– Тебе больше нравятся «Бревас»?
– Трудно сказать.
Что-то пролетело по небу, как вспышка надежды, – пожалуй, голубь.
– Я и в Бога не верю, раньше он меня защищал, но теперь меня засунули в этот гроб на колесах!
Телега, влекомая волами, громыхает по дороге, ось поет, отпугивая волка и подбадривая лису, мир – резонирующий ящик, кожа земли натянута, как барабан, в точности барабанная перепонка. Маркос Альбите заново выкрасил стрелку и надраил свои инициалы.
– Я тебе почти окончил святого, этот Сан-Камило на все сто! Увидишь, на той неделе дам тебе, нужно только почистить наждаком.
Фелисиано Вилагабе Сан-Мартиньо долго не женился, 23 года был обручен с Ангустией Соньян Корвасин, а брак оказался кратким, меньше полутора часов; когда новобрачные вышли из церкви, она сказала:
– Зайдем на минуточку с мамой на кладбище, положим цветы на папину могилу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56