Он не покорялся Педрито, а тот преследовал и наказывал его без передышки. Много раз Прокопио бросал и в тюрьму, спина его была исполосована багровыми рубцами – следами хлыста из сыромятной кожи. Ничто не могло сломить его, он так и не сдался. Народ пел на улицах:
Прокопьо плясал на террейро,
Ждал, чтоб пришел святой,
Пришел комиссар Педрито:
«А ну-ка, пойдем со мной!»
Шпорой петух уколет,
А мул лягнет копытом,
В танце – сила Прокопьо,
В дубинке – сила Педрито.
Прокопио не спрятал атабаке, не бежал в лес или в Рио-де-Жанейро. Круг праздников сузился, из широкого стал крошечным, оганы попрятались в ожидании лучших времен. Прокопио упорствовал:
– Никто не запретит мне славить моего святого.
Стоя перед Педрито Толстяком в полицейском комиссариате, весь в крови, едва прикрытый изорванной в лоскутья одеждой, он дерзко заявляет:
– Я славлю моего святого, бога Ошосси.
– Ну что ты упрямишься, дуралей? Не видишь разве, боги твои ничего не стоят. Хочешь так и умереть под хлыстом?
– Я должен почитать моих ориша, в день их праздника бить в атабаке, это мой долг. Даже если вы меня за это убьете.
– Слушай, скотина безмозглая, я тебя отпускаю, но имей в виду: если заведешь свое кандомбле еще раз, это будет твое последнее шаманство, последнее!
– Раньше, чем назначено мне богом, я не умру. Ошосси защитит.
– Не умрешь? Всем вашим святым – грош цена, иначе они меня давно бы убили. Я их всех секу хлыстом, а вот живой, не умер. Что же это меня не убило твое колдовство?
– Мое колдовство доброе, я никогда не колдовал во зло.
– Слушай, мерзавец: святой, что в церкви, творит чудеса, на то он и святой. А ваши святые только устраивают безобразия, не святые – дерьмо. В тот день, когда я увижу чудо, сотворенное каким-нибудь из ваших ублюдков ориша, сразу же подам в отставку. – Педрито захохотал, ткнул рукояткой хлыста в истерзанную грудь негра. – На днях исполнится шесть лет, как я начал громить кандомбле, уничтожил почти все, остатки прикончу в два счета. И за все это время не видел, чтобы ориша сотворил чудо. Одна пустая болтовня.
Агенты подхватили хохот начальника, «смелый этот доктор, наш доктор ничего не боится». Напоследок Педрито сказал:
– Слушай мой совет: закрывай террейро, выбрось барабаны, пошли в задницу своего святого – и я возьму тебя в полицию. У нас житье что надо, спроси вот их. Если застучишь в барабан – тебе крышка. Я слов на ветер не бросаю.
– Никто не запретит мне славить моего святого.
– Попробуй – увидишь. Я тебя предупредил.
Дурной пример упрямства и непослушания – опасный и коварный огонь в ночи. Прокопио непреклонен, такое дерево не согнешь. Педрито обвел взглядом своих людей, «банду головорезов, убийц на службе у комиссара полиции». Командуя ими седьмой год, он знал, чего стоят доблесть и верность каждого из этих воинов славной когорты, паладинов священной войны. Настоящим бойцом, бесстрашным, надежным, как скала, карающей десницей комиссара, его послушным, верным псом был только один из них – Зе Широкая Душа.
19
От пышных празднеств, которыми славилось когда-то террейро Иле Огунжа, остались каких-нибудь полдюжины старых жриц, до конца преданных своим богам, да десяток оганов. На празднике Ошосси даже не было алабэ. Если бы не Ожуоба и Прокопио, некому было бы управлять оркестром. Поговаривали, будто бы комиссар Педрито грозил, если Прокопио откроет праздник, явиться на террейро собственной персоной, и тогда берегись каждый, кого он там найдет. Он-де предупредил жреца: «Как застучишь в барабан, так ты и достукался».
В кварталах предместья все считали, что Прокопио пропал. Агенты на этот раз не удовольствуются взбучкой, арестами и разгромом капища. Им приказано покончить со жрецом. Вопреки советам и предостережениям упрямый Прокопио решил открыть террейро в день праздника тела Христова, день Ошосси, и почтить своего ориша. «Как же это я не отпраздную день своего святого? – сказал он Педро Аршанжо в „Лавке чудес“. – Даже если меня убьют, я обязан это сделать, иначе зачем было принимать скипетр?»
Педро Аршанжо предложил организовать охрану террейро силами капоэйристов, которые заступили бы путь сбирам полицейского комиссара. За годы беспощадной войны агенты полиции убили многих смельчаков, одной из первых жертв был Мануэл де Прашедес. Кое-кто пал духом, бежал, некоторые притихли, бросили капоэйру. Но осталось еще немало бесстрашных, и Педро Аршанжо знал, где их найти. Прокопио от охраны отказался. Если уж придет комиссар, то пусть увидит на террейро только жреца, «дочерей святого" и алабэ. Чем меньше народа, тем лучше.
Людей на празднике и в самом деле было мало, но действо получилось на славу. Святые не заставили себя ждать, пришли скопом: Шанго и Иансан, Ошала и Нанан Буроко, Эуа и Роко, Иеманжа, Царица Морей, Ошумарэ в облике огромной змеи. В центре площадки – Ошосси, повелитель Кету, охотник за дикими зверями с луком и стрелами в правой руке, со скипетром – в левой. Окэ арб! – приветствовал его Ожуоба Педро Аршанжо. Ошосси – Прокопио протанцевал к двери и там испустил свой воинственный клич. Ожуоба и девушки пели в такт движениям танцующего, все шло как надо, тихо-мирно. Окэ арб, Ошосси!
Близкий рокот автомобильного мотора возвестил танцующему Прокопио его смертный час. Выполнение заданий определенного рода комиссар полиции Педрито Толстяк доверял только Зе Широкой Душе: в его огромном теле не было места для страха и сомнения, а уста не утруждали себя вопросами. Когда нужно было заставить навеки умолкнуть какого-нибудь смутьяна, Зе Широкая Душа не знал себе равных.
Как правило, Педрито не использовал Зе для расправы с безоружными людьми в несложных операциях, таких, как разгон кандомбле, круговой самбы, раншо и батуке. Комиссар приберегал своего верного помощника, сторожевого пса, карающую десницу, для самых опасных дел. Всякий раз как предстояло встретить лицом к лицу заклятого врага, отъявленного убийцу либо политического противника, у которого меткий глаз и твердая рука, без Зе дело не обходилось. Так было, когда брали Зигобара: Зе Широкоя Душа свалил бандита одной оплеухой. А когда в Коммерческом клубе журналист Америке Монтейро стрелял в комиссара полиции почти в упор, пистолет из руки стрелявшего выбил не кто иной, как Зе Широкая Душа, и не задушил журналиста только потому, что Педрито пожелал расправиться с противником собственной тростью. «Отпусти-ка его, Зе, пусть он покажет свою храбрость без оружия!»
Зе поручалось также дежурство у подъезда дома свиданий Висензы в Амаралине: в свободные вечера Педрито выступал в роли соблазнителя замужних женщин, а рогоносцы порой бывают свирепы – доказательством тому служит шрам от удара ножом на животе комиссара полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Прокопьо плясал на террейро,
Ждал, чтоб пришел святой,
Пришел комиссар Педрито:
«А ну-ка, пойдем со мной!»
Шпорой петух уколет,
А мул лягнет копытом,
В танце – сила Прокопьо,
В дубинке – сила Педрито.
Прокопио не спрятал атабаке, не бежал в лес или в Рио-де-Жанейро. Круг праздников сузился, из широкого стал крошечным, оганы попрятались в ожидании лучших времен. Прокопио упорствовал:
– Никто не запретит мне славить моего святого.
Стоя перед Педрито Толстяком в полицейском комиссариате, весь в крови, едва прикрытый изорванной в лоскутья одеждой, он дерзко заявляет:
– Я славлю моего святого, бога Ошосси.
– Ну что ты упрямишься, дуралей? Не видишь разве, боги твои ничего не стоят. Хочешь так и умереть под хлыстом?
– Я должен почитать моих ориша, в день их праздника бить в атабаке, это мой долг. Даже если вы меня за это убьете.
– Слушай, скотина безмозглая, я тебя отпускаю, но имей в виду: если заведешь свое кандомбле еще раз, это будет твое последнее шаманство, последнее!
– Раньше, чем назначено мне богом, я не умру. Ошосси защитит.
– Не умрешь? Всем вашим святым – грош цена, иначе они меня давно бы убили. Я их всех секу хлыстом, а вот живой, не умер. Что же это меня не убило твое колдовство?
– Мое колдовство доброе, я никогда не колдовал во зло.
– Слушай, мерзавец: святой, что в церкви, творит чудеса, на то он и святой. А ваши святые только устраивают безобразия, не святые – дерьмо. В тот день, когда я увижу чудо, сотворенное каким-нибудь из ваших ублюдков ориша, сразу же подам в отставку. – Педрито захохотал, ткнул рукояткой хлыста в истерзанную грудь негра. – На днях исполнится шесть лет, как я начал громить кандомбле, уничтожил почти все, остатки прикончу в два счета. И за все это время не видел, чтобы ориша сотворил чудо. Одна пустая болтовня.
Агенты подхватили хохот начальника, «смелый этот доктор, наш доктор ничего не боится». Напоследок Педрито сказал:
– Слушай мой совет: закрывай террейро, выбрось барабаны, пошли в задницу своего святого – и я возьму тебя в полицию. У нас житье что надо, спроси вот их. Если застучишь в барабан – тебе крышка. Я слов на ветер не бросаю.
– Никто не запретит мне славить моего святого.
– Попробуй – увидишь. Я тебя предупредил.
Дурной пример упрямства и непослушания – опасный и коварный огонь в ночи. Прокопио непреклонен, такое дерево не согнешь. Педрито обвел взглядом своих людей, «банду головорезов, убийц на службе у комиссара полиции». Командуя ими седьмой год, он знал, чего стоят доблесть и верность каждого из этих воинов славной когорты, паладинов священной войны. Настоящим бойцом, бесстрашным, надежным, как скала, карающей десницей комиссара, его послушным, верным псом был только один из них – Зе Широкая Душа.
19
От пышных празднеств, которыми славилось когда-то террейро Иле Огунжа, остались каких-нибудь полдюжины старых жриц, до конца преданных своим богам, да десяток оганов. На празднике Ошосси даже не было алабэ. Если бы не Ожуоба и Прокопио, некому было бы управлять оркестром. Поговаривали, будто бы комиссар Педрито грозил, если Прокопио откроет праздник, явиться на террейро собственной персоной, и тогда берегись каждый, кого он там найдет. Он-де предупредил жреца: «Как застучишь в барабан, так ты и достукался».
В кварталах предместья все считали, что Прокопио пропал. Агенты на этот раз не удовольствуются взбучкой, арестами и разгромом капища. Им приказано покончить со жрецом. Вопреки советам и предостережениям упрямый Прокопио решил открыть террейро в день праздника тела Христова, день Ошосси, и почтить своего ориша. «Как же это я не отпраздную день своего святого? – сказал он Педро Аршанжо в „Лавке чудес“. – Даже если меня убьют, я обязан это сделать, иначе зачем было принимать скипетр?»
Педро Аршанжо предложил организовать охрану террейро силами капоэйристов, которые заступили бы путь сбирам полицейского комиссара. За годы беспощадной войны агенты полиции убили многих смельчаков, одной из первых жертв был Мануэл де Прашедес. Кое-кто пал духом, бежал, некоторые притихли, бросили капоэйру. Но осталось еще немало бесстрашных, и Педро Аршанжо знал, где их найти. Прокопио от охраны отказался. Если уж придет комиссар, то пусть увидит на террейро только жреца, «дочерей святого" и алабэ. Чем меньше народа, тем лучше.
Людей на празднике и в самом деле было мало, но действо получилось на славу. Святые не заставили себя ждать, пришли скопом: Шанго и Иансан, Ошала и Нанан Буроко, Эуа и Роко, Иеманжа, Царица Морей, Ошумарэ в облике огромной змеи. В центре площадки – Ошосси, повелитель Кету, охотник за дикими зверями с луком и стрелами в правой руке, со скипетром – в левой. Окэ арб! – приветствовал его Ожуоба Педро Аршанжо. Ошосси – Прокопио протанцевал к двери и там испустил свой воинственный клич. Ожуоба и девушки пели в такт движениям танцующего, все шло как надо, тихо-мирно. Окэ арб, Ошосси!
Близкий рокот автомобильного мотора возвестил танцующему Прокопио его смертный час. Выполнение заданий определенного рода комиссар полиции Педрито Толстяк доверял только Зе Широкой Душе: в его огромном теле не было места для страха и сомнения, а уста не утруждали себя вопросами. Когда нужно было заставить навеки умолкнуть какого-нибудь смутьяна, Зе Широкая Душа не знал себе равных.
Как правило, Педрито не использовал Зе для расправы с безоружными людьми в несложных операциях, таких, как разгон кандомбле, круговой самбы, раншо и батуке. Комиссар приберегал своего верного помощника, сторожевого пса, карающую десницу, для самых опасных дел. Всякий раз как предстояло встретить лицом к лицу заклятого врага, отъявленного убийцу либо политического противника, у которого меткий глаз и твердая рука, без Зе дело не обходилось. Так было, когда брали Зигобара: Зе Широкоя Душа свалил бандита одной оплеухой. А когда в Коммерческом клубе журналист Америке Монтейро стрелял в комиссара полиции почти в упор, пистолет из руки стрелявшего выбил не кто иной, как Зе Широкая Душа, и не задушил журналиста только потому, что Педрито пожелал расправиться с противником собственной тростью. «Отпусти-ка его, Зе, пусть он покажет свою храбрость без оружия!»
Зе поручалось также дежурство у подъезда дома свиданий Висензы в Амаралине: в свободные вечера Педрито выступал в роли соблазнителя замужних женщин, а рогоносцы порой бывают свирепы – доказательством тому служит шрам от удара ножом на животе комиссара полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100