А молодой варяг тем временем шагнул к Милуте.
– Снэульв Эйольвсон, – сказал он, показывая пальцем себе в грудь. – Асмундс Рейнландфарис скейд.
Милута поморгал. Ему показалось, что названо слишком много имен, но ни одного он не сумел запомнить.
Варяг сказал что-то еще, показывая рукой примерно в сторону Варяжской улицы:
– Вестейн Скъяльгис горд.
– Его зовут Снэульв сын Эйольва, – перевел Тормод. – Он с корабля Асмунда, который ездил в Рейнланд… Должно быть, его зовут Рейнландским. И он говорит, что его можно найти на гостином дворе Вестейна Кривого, если кому-то захочется повидать его еще раз.
Снэульв сын Эйольва, тем временем окинул взглядом Милуту и людей за его спиной, проверяя, не хочет ли кто-нибудь из близких побитого поквитаться с ним прямо сейчас. Но таких не нашлось. Тогда Снэульв равнодушно отвернулся и неспешно пошел прочь. Если Спех или кто-то другой потом все-таки захочет отплатить ему за обиду, то он дал им для этого все возможности. Никто не скажет, что он сбежал, как трус, не дожидаясь расплаты.
– Ишь, и пошел себе! – недовольно гудела толпа, но расступалась и давала дорогу варягам. – И дела им нет. Ты бы, человече, жаловался на них посаднику. На торгу свара – дело непростое! А так спускать – на них и управы не будет!
– На нас вина нет! – волновался пожилой чудин, не совсем хорошо понимавший славянскую речь. – Не знаешь – спроси Тармо. Тармо все знают. Тармо – большой человек!
– Постой-ка! – сообразил Милута. – Ты про какого Тармо толкуешь?
Загляда тоже встрепенулась и прислушалась.
– Тармо Кеттунен есть мой брат, – как оберегающее заклинание произнес пожилой чудин.
– Вот тебя-то нам и надо! – обрадовалась Загляда.
Вся ее досада разом схлынула: как говорится, не было счастья, да несчастье помогло. Бедный Спех сначала вытащил чудина из реки, а потом своими синяками заплатил за вести о его родне. Да и поделом, в самом-то деле – не станет варягов на торгу задирать!
– Мы твоего брата ищем, – оживленно говорила она приземистому чудину, потирая ладони с пятнами засохшей Спеховой крови, но уже не думая о ней. – У нас для него добрая весть. Сын его нашелся. Тойво нашелся! – воскликнула она, видя на лице чудина все ту же тревогу.
– Тойво! – вдруг взвизгнула девушка-земляничка и захлопала в ладоши, чуть не прыгая от радости. – Тойво!
Не зная славянской речи, она услышала имя Тойво и по лицу Загляды поняла, что у девушки есть хорошие новости о пропавшем родиче. Тут и прочие чудины загомонили, плотным кольцом окружая Милуту и Загляду, нетерпеливо расспрашивая их на двух языках. Теперь Спех мог бы гордиться тем, что спас такую важную птицу. Но увы – сейчас Спеху было не до гордости. Больше всего ему теперь хотелось оказаться в полутемной клети Милутиного двора – подальше от людских глаз – и лечь в темном углу рядом с тем, кого он вытащил из реки.
– Посаднику буду бить челом, я так не оставлю! – грозил тем временем Колча-новгородец вслед ушедшим варягам, торопливо собирая с земли свои рассыпанные бусы. До общей радости ему не было дела. – Вы меня попомните! Чтоб вас всех леший драл и кикимора щекотала! Чтоб вас Хеля взяла и змея мировая проглотила! Чтоб вас Укко громом разразил и Ловиатар двенадцать лихорадок наслала!
– Вот силен человек браниться! – Осеня с любопытством прислушивался к бормотанию новгородца, так хорошо знакомого с богами и злыми духами славян, скандинавов и чуди. – Видно, сам со всеми племенами перебраниться успел…
– Ступай своей дорогой, старче! – Новгородец недобро оглянулся на него. – Я свое дело знаю!
Пожалуй, никогда двор купца Милуты не видел столько чудинов разом. Сюда собралась чуть не половина рода старого Тармо, все, кто вместе с ним приехал в Ладогу искать пропавшего Тойво. Здесь был и приземистый Кауко, и его дочь Мансикка, ставшая невольной причиной шума на торгу.
Родичи плотной толпой сгрудились возле лавки, на которой лежал Тойво, восхваляя своих богов и благодаря Милуту за доброту. Спех мог бы обидеться, поскольку первым спасителем Тойво был все-таки он, но сейчас парню было не до того. Лежа в другом углу, он прикладывал свежие листья подорожника к своим синякам и ссадинам. Разбитый лоб Загляда перевязала ему чистым платком, и Спех старался не задевать повязки. Но сильнее боли его мучил стыд – никогда прежде ему не приходилось быть так сильно битым при все народе.
Тармо хотел сейчас же забрать сына в Чудской конец, где остановился у родни, но головная боль не давала Тойво подняться с лежанки.
– Да пусть лежит покуда, места не пролежит, нам не в обузу! – великодушно приглашал Милута. – А там на ноги встанет – и сам пойдет.
– Чем лечили? – расспрашивал Тармо Загляду. – Какая трава, какое слово?
– Как у нас лечат – клеверовый цвет заваривали, папоротниковый лист. А заговаривала так, как меня матушка моя учила. Как на высоком своде небесном нет ни раны, ни крови, как не бывает на нем ни боли, ни треска, так бы и на челе у Тойво сына Тармо, пусть не будет ни раны, ни крови, ни боли, ни круженья, – повторила Загляда, а Тармо прислушивался внимательно, но с недоверием.
Старейшине было чуть больше пятидесяти лет. Он не отличался ни высоким ростом, ни могучим сложением, но держался уверенно и вызывал уважение даже у незнакомых людей. В его светлых волосах и бороде еще не было заметно седины, блекло-голубые глаза смотрели из-под тяжелых век через узенькие щели, но взгляд их был умным и цепким.
– Это все мало. – Выслушав Загляду, Тармо медленно покачал головой. – Ловиатар – она есть мать всех болезней – сильна, а вашу речь она не разумеет. Прогнать ее —вот что поможет.
Он снял с пояса небольшой продолговатый брусок с просверленной дырочкой – точило.
– Ты точило с собою носишь?– спросила Загляда. – А зачем?
Она и раньше часто видела на поясах у чудинов темный брусок, но не знала, для чего он нужен.
– Точило есть сильный камень, – значительно объяснил Тармо. – Он есть сильнее стали. Все злые духи боятся его. И все недуги боятся. Он прогонит Ловиатар и ее дети.
– Да, точило есть камень большой силы! – подхватил Тормод, с большим любопытством наблюдавший за чудинами. – Даже у Тора во лбу сидит кусок такого камня. Не урони его, Бьерк-Силвер! Когда люди бросают точило, камень шевелится в голове у Тора!
Тармо метнул на норвежца короткий неприязненный взгляд. Он принужден был терпеть ненавистного руотса, поскольку тот жил в доме Милуты, но его присутствие было неприятно Тармо. Ничего не ответив корабельщику, старейшина положил точильный брусок в решето, решето поставил на широкогорлый горшок и стал лить на него воду, вполголоса приговаривая что-то по-своему.
– Возьми эта вода и сделай отвар из твои травы, – сказал он Загляде, снова подвесив точило к поясу и передавая ей горшок с водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20