Свет то ли от луны, то ли от уличного фонаря проходил сквозь щель между шторами.
В голове у Тодда был туман. Он уже перестал удивляться Дианиным прихотям.
-- Здесь? -- шепотом спросил он.
-- Здесь...
Диана сняла плащ, бросила на стул, села на диванчик возле полки с книгами, стиснув коленки, ждала.
-- Тут он умер? -- продолжал шептать Тодд.
Она кивнула.
Тодд сделал несколько шагов по комнате и вернулся обратно. Что-то его беспокоило.
-- У меня к тебе просьба, -- вдруг решился он. -- Если тебе не трудно... На всякий случай... Напиши на бумажке, что ты сама этого хотела.
-- Как это? -- она закрыла лицо руками. -- Господи, стыд какой! Какой стыд!
-- Не обижайся. Просто у нас в Америке все сошли с ума, и с сексуальными домогательствами очень строго. Я бы не хотел сидеть за изнасилование в тюрьме, если ты утром передумаешь и пойдешь в полицию...
-- В милицию, -- поправила она.
-- Да, конечно, в милицию.
-- Ни в какую милицию я не пойду.
-- Знаю! Но пожалуйста... На всякий случай.
Диана хмыкнула, решительным шагом подошла к выключателю. Вспыхнул свет. Она наклонилась над письменным столом с фигуркой негритенка на нем и ларцом, в котором поэт держал свои рукописи. Сейчас там валялся всякий конторский мусор. Она вытащила из ларца листок бумаги.
-- Что писать? -- охрипшим вдруг голосом спросила она.
Тодд молчал, не зная, как по-русски пишутся официальные бумаги. Да и на английском он таких бумаг не видел.
-- Напиши что-нибудь... Ну, что добровольно...
-- Может быть, после?
-- Нет, до...
Лицо ее вдруг озарилось.
-- "Я, Диана Моргалкина, гражданка Российской Федерации, -- медленно произнесла она казенным голосом и написала, -- вступила в интимные..." Как лучше -- "в интимные" или "в сексуальные"?
-- Лучше "в сексуальные", -- посоветовал Данки. -- Интимные -- это может быть все что угодно...
-- Значит, "вступила в сексуальные отношения с гражданином США Тоддом Данки по собственному желанию. Никаких юридических и материальных претензий я к мистеру Данки не имею". Годится? Подпись... Как будто это у нас уже было, да?
Она расписалась, Тодд сложил и спрятал бумажку в карман пиджака.
-- Раздеваться не будем, -- строго сказала она. -- Отвернись, я сниму колготки. Просто сблизимся, и привет.
-- Как сблизимся? -- не понял он.
-- Тебе лучше знать, как...
-- А твой boy-friend Пушкин? -- Тодд не то чтобы пошутил, просто вырвалось.
-- Он мне разрешил...
Диана опять села на диванчик, ждала. Тодд все еще медлил.
-- Смотри! -- она расстегнула две пуговицы и руками подала ему груди. -- Неплохо смотрится при свете луны, да? Ну что же ты стоишь, как истукан? Делай что-нибудь!
-- Что это -- "истукан"? -- он не знал такого слова.
Ее немного знобило, и она не ответила. Подняла руки, положила ладони ему на уши и держала так, пока он не ожил и не решился действовать.
-- Ты что же? -- через некоторое время спросил он, коснувшись губами ее уха. -- Никогда?
-- Никогда.
-- Эх ты, а еще древнеримская богиня любви!
-- Ну и что? Диана -- символ девственности.
-- Зачем же хранить девственность две тыщи лет?
-- Дурак ты! Неужели все американцы такие? Понимаешь, сим-вол...
-- Символ-то ладно. Но реально зачем?
Диана закрыла глаза и долго не отвечала. Потом прошептала:
-- Так получилось...
Диванчик оказался скрипучим. Не понятно, как Пушкин на таком неудобном отдыхал. Диана ничего не почувствовала, кроме сопения Тодда возле своего уха.
-- Ты что, не умеешь? -- удивилась Диана.
-- Не знаю, не пробовал, -- пробормотал Тодд.
-- Таких мужчин нету.
-- А я есть.
-- Выходит, и у тебя так получилось?
Получилось быстро, неудобно, нескладно, нелепо, глупо, противно, грязно, мерзко, вообще отвратительно. Но ведь это был не он, не ее Пушкин, успокаивала она себя, а только минутный его заместитель. Она быстро натянула колготки и опустила платье.
-- У тебя есть пять долларов? -- спросила она.
Донор усмехнулся, вытащил из бумажника, протянул ей.
Диана погасила свет, взяла Тодда за руку и, держа в другой руке зеленую пятерку, повела в полутьме к выходу. Милиционер спал, она хлопнула его пятеркой по фуражке. Он встрепенулся, выключил сигнализацию и открыл дверь. Она сунула ему в руку купюру.
-- Я тебя доведу до метро, -- Диана взяла Тодда под руку, но тут же, вспомнив Пушкина, отпустила. -- Иди за мной, а то еще заблудишься...
По тротуару они шли молча, на некотором расстоянии друг от друга. В сквере у Казанского собора Моргалкина остановилась, поглядела на небо, начала что-то бормотать.
-- Ты что, молишься?
-- Видишь, какая луна? Это я сама с собой разговариваю, ведь Диана -это богиня Луны. Я -- Селена.
В метро "Невский проспект" в этот поздний час спешили редкие прохожие. Протрезвев от холода и дождя, поеживаясь, Данки смотрел на Диану настороженно. Зря я с ней спутался: странное она существо. Не лицемерная, тут что-то другое...
-- Извини меня, -- сказал Тодд.
-- Нет, это ты извини меня, -- возразила Моргалкина, глядя в сторону. -- Мне не следует тебе этого говорить... Я хотела, чтобы ты помог мне родить ребенка.
-- В каком смысле? -- он испугался.
-- Боже, какой ты недогадливый: в прямом. Я хотела от тебя забеременеть. Наверно, я отвратительная любовница и вообще никудышная баба. Как только свет терпит таких, как я?
Она резко повернулись и побежала. Тодд постоял еще минуту, тупо глядя ей вслед, в растерянности пожал плечами и вошел в вестибюль метро.
На следующее утро Данки улетел рейсом "Аэрофлота" в Сан-Франциско.
11.
Моргалкина вернулась домой в полном разладе с собой, а почему, не понимала. Ведь все получилось, как она хотела. Только гармония в душе ее нарушилась. Червь проник в душу, точил ее, а душа и без того раздиралась сомнениями. Пушкин встретил ее молча, глядел с осуждением. Но ведь сам виноват! Сам вынудил, подтолкнул к такому шагу. Ей не хотелось ни оправдываться, ни вообще с ним разговаривать. Первый раз она не почувствовала радости, когда осталась с Пушкиным наедине. Она решила, что ляжет спать одна. Диана постелила постель, разделась, укрылась одеялом, а он, одетый в зеленый с красным камер-юнкерский мундир, стоял и смотрел. Тогда она сжалилась: поднялась, раздела его и уложила в постель.
-- Я тебя ненавижу, -- сказала она.
Повернула его лицом к стене и сама легла спиной к нему.
Что-то в ее счастливом браке с Пушкиным с той ночи разладилось. А ему все равно. Диана больше не говорила за себя и за него, молчала. Она сердилась и, сердясь, перестала плакать, когда на экскурсии говорила о его смерти. Так продолжалось месяца полтора, до того дня, когда она наконец поняла, что беременна.
Все вернулось на круги своя. Моргалкину словно подменили. Она ожила, снова спешила домой к своему Пушкину. Она уверила себя и стала уверять его, что он и никто другой -- отец ее ребенка. Скоро у меня будет живой маленький Пушкин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
В голове у Тодда был туман. Он уже перестал удивляться Дианиным прихотям.
-- Здесь? -- шепотом спросил он.
-- Здесь...
Диана сняла плащ, бросила на стул, села на диванчик возле полки с книгами, стиснув коленки, ждала.
-- Тут он умер? -- продолжал шептать Тодд.
Она кивнула.
Тодд сделал несколько шагов по комнате и вернулся обратно. Что-то его беспокоило.
-- У меня к тебе просьба, -- вдруг решился он. -- Если тебе не трудно... На всякий случай... Напиши на бумажке, что ты сама этого хотела.
-- Как это? -- она закрыла лицо руками. -- Господи, стыд какой! Какой стыд!
-- Не обижайся. Просто у нас в Америке все сошли с ума, и с сексуальными домогательствами очень строго. Я бы не хотел сидеть за изнасилование в тюрьме, если ты утром передумаешь и пойдешь в полицию...
-- В милицию, -- поправила она.
-- Да, конечно, в милицию.
-- Ни в какую милицию я не пойду.
-- Знаю! Но пожалуйста... На всякий случай.
Диана хмыкнула, решительным шагом подошла к выключателю. Вспыхнул свет. Она наклонилась над письменным столом с фигуркой негритенка на нем и ларцом, в котором поэт держал свои рукописи. Сейчас там валялся всякий конторский мусор. Она вытащила из ларца листок бумаги.
-- Что писать? -- охрипшим вдруг голосом спросила она.
Тодд молчал, не зная, как по-русски пишутся официальные бумаги. Да и на английском он таких бумаг не видел.
-- Напиши что-нибудь... Ну, что добровольно...
-- Может быть, после?
-- Нет, до...
Лицо ее вдруг озарилось.
-- "Я, Диана Моргалкина, гражданка Российской Федерации, -- медленно произнесла она казенным голосом и написала, -- вступила в интимные..." Как лучше -- "в интимные" или "в сексуальные"?
-- Лучше "в сексуальные", -- посоветовал Данки. -- Интимные -- это может быть все что угодно...
-- Значит, "вступила в сексуальные отношения с гражданином США Тоддом Данки по собственному желанию. Никаких юридических и материальных претензий я к мистеру Данки не имею". Годится? Подпись... Как будто это у нас уже было, да?
Она расписалась, Тодд сложил и спрятал бумажку в карман пиджака.
-- Раздеваться не будем, -- строго сказала она. -- Отвернись, я сниму колготки. Просто сблизимся, и привет.
-- Как сблизимся? -- не понял он.
-- Тебе лучше знать, как...
-- А твой boy-friend Пушкин? -- Тодд не то чтобы пошутил, просто вырвалось.
-- Он мне разрешил...
Диана опять села на диванчик, ждала. Тодд все еще медлил.
-- Смотри! -- она расстегнула две пуговицы и руками подала ему груди. -- Неплохо смотрится при свете луны, да? Ну что же ты стоишь, как истукан? Делай что-нибудь!
-- Что это -- "истукан"? -- он не знал такого слова.
Ее немного знобило, и она не ответила. Подняла руки, положила ладони ему на уши и держала так, пока он не ожил и не решился действовать.
-- Ты что же? -- через некоторое время спросил он, коснувшись губами ее уха. -- Никогда?
-- Никогда.
-- Эх ты, а еще древнеримская богиня любви!
-- Ну и что? Диана -- символ девственности.
-- Зачем же хранить девственность две тыщи лет?
-- Дурак ты! Неужели все американцы такие? Понимаешь, сим-вол...
-- Символ-то ладно. Но реально зачем?
Диана закрыла глаза и долго не отвечала. Потом прошептала:
-- Так получилось...
Диванчик оказался скрипучим. Не понятно, как Пушкин на таком неудобном отдыхал. Диана ничего не почувствовала, кроме сопения Тодда возле своего уха.
-- Ты что, не умеешь? -- удивилась Диана.
-- Не знаю, не пробовал, -- пробормотал Тодд.
-- Таких мужчин нету.
-- А я есть.
-- Выходит, и у тебя так получилось?
Получилось быстро, неудобно, нескладно, нелепо, глупо, противно, грязно, мерзко, вообще отвратительно. Но ведь это был не он, не ее Пушкин, успокаивала она себя, а только минутный его заместитель. Она быстро натянула колготки и опустила платье.
-- У тебя есть пять долларов? -- спросила она.
Донор усмехнулся, вытащил из бумажника, протянул ей.
Диана погасила свет, взяла Тодда за руку и, держа в другой руке зеленую пятерку, повела в полутьме к выходу. Милиционер спал, она хлопнула его пятеркой по фуражке. Он встрепенулся, выключил сигнализацию и открыл дверь. Она сунула ему в руку купюру.
-- Я тебя доведу до метро, -- Диана взяла Тодда под руку, но тут же, вспомнив Пушкина, отпустила. -- Иди за мной, а то еще заблудишься...
По тротуару они шли молча, на некотором расстоянии друг от друга. В сквере у Казанского собора Моргалкина остановилась, поглядела на небо, начала что-то бормотать.
-- Ты что, молишься?
-- Видишь, какая луна? Это я сама с собой разговариваю, ведь Диана -это богиня Луны. Я -- Селена.
В метро "Невский проспект" в этот поздний час спешили редкие прохожие. Протрезвев от холода и дождя, поеживаясь, Данки смотрел на Диану настороженно. Зря я с ней спутался: странное она существо. Не лицемерная, тут что-то другое...
-- Извини меня, -- сказал Тодд.
-- Нет, это ты извини меня, -- возразила Моргалкина, глядя в сторону. -- Мне не следует тебе этого говорить... Я хотела, чтобы ты помог мне родить ребенка.
-- В каком смысле? -- он испугался.
-- Боже, какой ты недогадливый: в прямом. Я хотела от тебя забеременеть. Наверно, я отвратительная любовница и вообще никудышная баба. Как только свет терпит таких, как я?
Она резко повернулись и побежала. Тодд постоял еще минуту, тупо глядя ей вслед, в растерянности пожал плечами и вошел в вестибюль метро.
На следующее утро Данки улетел рейсом "Аэрофлота" в Сан-Франциско.
11.
Моргалкина вернулась домой в полном разладе с собой, а почему, не понимала. Ведь все получилось, как она хотела. Только гармония в душе ее нарушилась. Червь проник в душу, точил ее, а душа и без того раздиралась сомнениями. Пушкин встретил ее молча, глядел с осуждением. Но ведь сам виноват! Сам вынудил, подтолкнул к такому шагу. Ей не хотелось ни оправдываться, ни вообще с ним разговаривать. Первый раз она не почувствовала радости, когда осталась с Пушкиным наедине. Она решила, что ляжет спать одна. Диана постелила постель, разделась, укрылась одеялом, а он, одетый в зеленый с красным камер-юнкерский мундир, стоял и смотрел. Тогда она сжалилась: поднялась, раздела его и уложила в постель.
-- Я тебя ненавижу, -- сказала она.
Повернула его лицом к стене и сама легла спиной к нему.
Что-то в ее счастливом браке с Пушкиным с той ночи разладилось. А ему все равно. Диана больше не говорила за себя и за него, молчала. Она сердилась и, сердясь, перестала плакать, когда на экскурсии говорила о его смерти. Так продолжалось месяца полтора, до того дня, когда она наконец поняла, что беременна.
Все вернулось на круги своя. Моргалкину словно подменили. Она ожила, снова спешила домой к своему Пушкину. Она уверила себя и стала уверять его, что он и никто другой -- отец ее ребенка. Скоро у меня будет живой маленький Пушкин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19