– Этот рисунок нарисовали до его здесь появления.
– А это что такое? – шипит Соболь, указывая на выцарапанное мною слово «БЕКС».
– Что? – спрашиваю я недоуменно.
– Вот это! Здесь написано твое имя! – кипятится Соболь.
– Какое имя? – произношу я.
– Ладно, пошли.
Соболь толкает меня к двери и бросает Атуэллу:
– Стены в камере надо покрасить.
– Их покрасили неделю назад, – отвечает сержант. – Все эти художества появились здесь совсем недавно.
Мы общаемся с Чарли всего минут пять, в течение которых он заполняет формы и быстро рассказывает мне, что шло по телеку в ночь ограбления нами того дома. У него есть все копии «Радио Таймс» за прошедшие лет семь на случай, если я вдруг «забуду», какие передачи смотрел с вечера и до самого утра. Не знаю, вписываются ли подобные махинации в рамки закона. Вероятнее всего, нет, но для меня они удобны, так ведь?
Чарли также сообщает мне о том, что Соболь уже разговаривал и с Олли. Сюда он его не привез, потому что единственный свидетель, которого они где-то раздобыли, якобы видел в ту ночь только меня или кого-то на меня похожего, а еще фургон. Этого ему, видите ли, показалось достаточно, чтобы заняться расследованием и явиться ко мне домой.
– До процедуры опознания помалкивай, – предупреждает Чарли, хотя в предупреждениях такого рода я не нуждаюсь.
Соболь ведет нас обоих к тому месту, где для опознания подозреваемого уже собрались несколько парней, и говорит мне занять среди них любое место. Я оглядываю лица этих идиотов и чувствую себя оскорбленным до глубины души.
– Вы считаете, все эти типы похожи на меня? Да ни капельки они на меня не похожи!
– Встань в строй, и без разговоров, – говорит Соболь.
– Мой подзащитный недоволен условиями проведения процедуры опознания и считает, что в достоверности показаний, которые дадут свидетели по ее завершении, нельзя не усомниться, – отвечает за меня Чарли.
– Взгляните, например, вот на этого. Он лысый. Неужели кто-то может нас перепутать? – говорю я.
– Все должны надеть на головы шапки, они лежат на полу у ваших ног, – объясняет Соболь. – Тебя это тоже касается, – обращается он ко мне.
Я поднимаю черную шерстяную шапку с пола и ищу глазами парня, который походит на меня больше остальных, чтобы встать с ним рядом.
– А на этого взгляните!
Я указываю на чудака, у которого время от времени лицо сводит судорогой.
– Быстрее становись в ряд, Бекс, – говорит Соболь с легким раздражением.
Я смотрю на его лицо, и мне представляется, что оно залито мочой.
– Неужели я такой же урод? – спрашиваю я, переводя взгляд на третьего типа.
Тот явно нервничает. Наверняка студент, согласился принять участие в этой тупой игре за каких-нибудь десять фунтов. Он не знает, за что меня задержали, могли за изнасилование, могли за убийство или за нанесение тяжких телесных. Боится, наверное, что я когда-нибудь доберусь и до него. В конце концов я встаю за номером семь, написанным на полу краской.
Вводят свидетельницу. Я шепчу номеру шестому, стоящему рядом, что, если он подмигнет старушке в тот момент, когда она будет проходить мимо него – так сказать, немного собьет ее с толку, – то получит еще червонец. В ответ я не слышу ни звука.
Соболь несет старухе обычную чушь о том, что ей не следует торопиться, что она должна тщательно осмотреть каждого из нас и назвать какой-то номер только в том случае, если у нее не будет сомнений. Бабуся суетно кивает, прижимает сумочку к своим сиськам и приступает к делу.
На осмотр каждого из нас у нее уходит по нескольку минут: двигается она медленно, разглядывает подозреваемых с большой добросовестностью и что-то прикидывает в уме. К тому моменту, когда очередь доходит до седьмого номера, то есть до меня, она выглядит так, будто остро нуждается в чашке чая и удобном кресле. Я напрягаю мышцы лица и стараюсь чуть изменить его: немного опускаю челюсть, втягиваю щеки, сужаю глаза. От желания дать ей в морду у меня чешутся руки, но таким образом я сдал бы себя с потрохами, поэтому сдерживаюсь. Она перемещается дальше, к номеру восемь, потом поворачивается и идет к Соболю.
– Номер четыре. Я уверена. Четыре.
Чарли улыбается мне, а я, если честно, не особенно доволен. Эта дура выбрала того уродливого студента.
– По-моему, никаких сомнений больше не может быть, сержант Хейнс. Полагаю, мой подзащитный имеет полное право отправиться домой, – говорит Чарли Соболю и мистеру Россу, сидящим за столом с другой стороны.
– Не торопитесь, мистер Тейлор, мне бы хотелось задать вашему подзащитному еще несколько вопросов, – говорит Соболь. – Надеюсь, вы не возражаете?
– На каком основании вы удерживаете его здесь так долго? – спрашивает Чарли, засовывая в рот тонкую ароматную сигарку.
Я тоже достаю сигареты. Табак прекрасно помогает снять напряжение, но мы закуриваем практически одновременно вовсе не из желания расслабиться. Этот тактический маневр Чарли изобрел несколько лет назад. Дело в том, что Соболь не курит и, сидя на удалении нескольких футов от двух дымящих людей, через пару минут начинает кашлять. Потому-то и торопится поскорее покончить с этим делом, выскочить на улицу и подышать свежим воздухом. А в лучшем случае, являясь пассивным курильщиком, заболеет раком и отдаст Богу душу.
– У нас имеются показания двух свидетелей. Оба утверждают, что вчера ночью в момент ограбления видели синий грузопассажирский фургон вашего подзащитного у обочины дороги рядом с домом пострадавших людей.
– Фургон моего подзащитного?
Чарли смотрит на меня, приподнимая редкие брови.
– Это был не мой фургон, – заявляю я.
– Мой подзащитный утверждает, что ваши свидетели видели не его фургон у дома, который ограбили прошлой ночью, и что эти люди ошибаются, подобно тому, как, по всей вероятности, ошиблась во время процедуры опознания миссис Бейкер. Вероятно, имеющиеся у вас свидетельские показания недостоверны.
Я ценю Чарли еще и за это его качество. Он с полуслова понимает, что я имею в виду, и всегда умеет выразить мою мысль наиболее точными словами.
– А номера? – спрашиваю я.
– Ваши свидетели сообщили вам регистрационный номер того фургона, мистер Хейнс? – передает Соболю мой вопрос Чарли.
– На нем были номерные знаки, снятые накануне вечером с красного «эскорта», – говорит Соболь.
Наверное, мне давно следовало объяснить, что Соболем называют детектива Хейнса все наши ребята. Наверняка сам Соболь уверен в том, что эту кличку ему дали за способность выслеживать жертву, но он серьезно ошибается. Мы называем этого кретина Соболем, потому что у него очень крупные длинные зубы, заостренный нос и омерзительные маленькие усики, в общем, потому что он похож на соболя.
Я беру у Чарли тонкую сигарку и поджигаю ее от своей сигареты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60