Квартирует рядом с комендантом бароном Майделем, весь первый этаж занимает. Ну, придешь к нему, он выслушает вполуха, засмеется, будто давится, да и отрежет: «Кашель, жар - эка, брат, невидаль. Жива будет».
В комнатах было натоплено, а все-таки «к погоде» грыз смотрителя ревматизм. Послужи в крепости годов двадцать, не ревматизм, так чирья доймут.
Вошла Верочка, блеклая, маленькая, в морщинках, смотрителева супруга. Когда дети хворали, подполковник чувствовал себя виноватым.
- За Вильмсом, может? - спросил он робко.
- Что он, твой-то? - зашипела Верочка. - Старая кочережка.
Бог разберет, кто у нее кочережка - муж ли, доктор ли. Смотритель грустно вздохнул.
- Ты вот что, Федорыч, - сухо сказала жена, доставая из шкапа склянку с микстурой. - Оглох, что ли? Тебе он сколь раз наказывал?
- Да-да, - покорно согласился смотритель.
Генерал Майдель, комендант крепости, напоминал не единожды: «Иметь бдительность». Добрый человек барон, за здорово живешь никогда не потяготит, но в последнее время, особливо как злодейское-то покушение произошло, все страшится, все напоминает, чтоб почаще караулы поверять.
- Ну? Лень вперед нас родилась? - зудела жена, отмеряя капли. - Все равно уж не спать.
Филиппов опять вздохнул. Метель на дворе, ветер воет, сыростью проймет, как ни кутайся. Да и чего там такое приключится? Мышь не проскочит. «Нумер пятый» смирный. Новенький тоже, кажись, не из буйных, а тот, изменщик, что в Третьем отделении чиновничал, совсем тихоня… И караулы стоят спокойно. Правда, не в пример временам Николая Павловича солдат пошел. У, тогда: десять убей - одного выучи. А нынче прежней чистоты в службе не увидишь… Да-с. Метель на дворе, сырость. Смотритель зашаркал в сени, где разметался, похрапывая, денщик.
Ну подлец, прямо-таки муха цеце… Смотрителя восхищала Игнашкина способность дрыхнуть где ни попало, когда ни попало.
- Встать, дикарь эдакий!
«Дикарь» вскочил, вытаращился:
- Точно так, ваше высокородь!
- «Точно так, точно так»… Сейчас жа марш к господину поручику. Скажи: пусть в равелин.
- Слушаю, ваше высокородь. - Денщик прикрыл ладонью зевок. Зевая, он всегда конфузился. - Точно так, Да только, осмелюсь заметить, они, должно, нездоровы-с.
«Нездоровы-с»! Поручику Андрееву по такой пакостной погоде как не выкушать? Очень даже понятно, ежели выпил.
- Ладно. Ступай,
Денщик натянул шинельку, уже взялся за дверную ручку, как вдруг брякнул звонок.
- Вот они сами-с, - сказал Игнат, отворяя дверь.
И верно, пришел поручик Андреев, помощник смотрителя Алексеевского равелина. Ростом верста коломенская, лицо испитое, усищи преогромные. Смотритель относился к Андрееву по-отцовски, по-домашнему и, признаться, малость его побаивался.
- Что такое, Женечка?
Поручик зыркнул на денщика, тот мигом исчез.
- Был у меня сейчас комендантский писарь, - вполголоса сообщил поручик, - ну шепнул по дружбе: генерал намерен смотр бдительности…
У Филиппова челюсть дрогнула. Захлопотал, туда-сюда.
- Игнашка! Игнашка!
Верочка выглянула, руками всплеснула:
- Тише! Тише ты! - И к поручику: - Верите ли, вот сию секунду: возьми, говорю, дирекцию в равелин.
Поручик аккуратно улыбнулся в усищи: смотрительша, полковая дама, направление по-военному «дирекцией» зовет.
- Не беспокойтесь, Вера Семеновна, у нас в равелине-с… - Он помахал пальцем.
- Знаю, знаю, батюшка, а все ж береженого бог бережет.
- Это уж точно-с.
Смотритель и поручик вышли из дому.
На дворе дожидались унтеры с фонарями в руках.
* * *
- Беги, - дыхнул Вишняков.
Денис рванул его за рукав, они ударились наискось к Неве.
- Сто-о-ой! Сто-ой! - орал поручик Андреев, вымахивая от Васильевских ворот.
Сворачивая на речной лед, Денис обернулся и выстрелил. И тотчас с Зотова бастиона наобум шарахнули из ружей, пули вжикнули остро и весело, как косы по росной траве.
«А, черт, убьют…» Поручик скрючился, однако не остановился, только загреб рукой, крикнул унтерам:
- Давай!
Невский лед стоял в торосах, в рыхлых снеговых перекатах; беглецы и преследователи вязли в колком, как битое стекло, снегу.
Метель взыграла пуще прежнего, должно быть, напоследок перед весною, крутилась, неслась, то по загривку нахлестывая, то наотмашь - по скулам.
Денис с маху грянулся об лед, расшиб лицо, вскочил, выхаркнул зубы. Вода из колдобины залилась в сапоги.
- Шинель… - хрипел Вишняков. - Скидай шинель!
Оба сорвали с себя шинели, наскочили на сугроб, перевалились кулями и опять побежали, согнувшись, как под клинком.
Поручик саданул из револьвера.
«А-а, так… так», - не то вскрикнул, не то подумал Денис и, забросив руку назад, не целясь, выстрелил.
За Кронверкской протокой дожидались Суханов, кронштадтцы. Протока была неподалеку, неширокая протока, но Денис в метели, в ночи сбился, потерял направление, взял к стрелке Васильевского острова.
Ему показалось, что уже означилась ростральная колонна, где-то тут был пологий спуск с набережной.
И точно, он был тут, рядом, этот пологий спуск.
Извозчики съезжали по нему к проруби - поить лошадей. Будочку тут инвалид содержал, всегда это у него самовар кипел: за копейку балуйся чайком на доброе здоровье.
В метельной ночи невидимая, неразличимая прорубь ждала беглецов, и они с последнего отчаянного маха ухнули в черную огненную воду. Захлебнувшись, намертво обнялись, толкнулись кверху, но течение уже волокло их под лед, как под поезд.
Глава 14 «ГОЛУБОНЬКА МОЯ, МАМОЧКА…»
Один ворон серый, другие - чернее черного. И подпись: «В России появился серый ворон, но есть надежда, что черные его заклюют». Серый ворон куда как похож на Михаила Тариэловича, черные - на его недругов; самый матерый из них - обер-прокурор синода, наставник молодого императора Победоносцев… «Воронья» карикатура была в газете. Конечно, в иностранной. Какая ж русская осмелится тиснуть шарж на столпов отечества? Душа мой, ты смеялся над этим юмористическим рисунком. А теперь не до смеха.
Звезда Лориса еще не закатилась, она клонилась к закату. И Михаил Тариэлович сознавал, чувствовал, какая чаша весов перевешивает.
Он еще был министром. Но уже не министром «особо-влиятельным». Недавно, на воскресном заседании восьмого марта, шаманил Победоносцев: проект Лориса суть финиш России, утрата монархического образа правления, мрак и бездна. Оставался вершок до обвинений в «измене». А тут еще воротились из увеселительной заграничной поездки государевы братцы, великие князья Сергей и Владимир, задубелые противники любых «новшеств». И в довершение бед этот дуралом, этот свежей выпечки градоначальник Баранов.
Не граф Баранов, человек порядочный (его порядочность хотя бы в том, что Эдуард Трофимович порядочно стар), нет, другой, однофамилец графа, горе-моряк, хилый умом, но склонный к авралам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
В комнатах было натоплено, а все-таки «к погоде» грыз смотрителя ревматизм. Послужи в крепости годов двадцать, не ревматизм, так чирья доймут.
Вошла Верочка, блеклая, маленькая, в морщинках, смотрителева супруга. Когда дети хворали, подполковник чувствовал себя виноватым.
- За Вильмсом, может? - спросил он робко.
- Что он, твой-то? - зашипела Верочка. - Старая кочережка.
Бог разберет, кто у нее кочережка - муж ли, доктор ли. Смотритель грустно вздохнул.
- Ты вот что, Федорыч, - сухо сказала жена, доставая из шкапа склянку с микстурой. - Оглох, что ли? Тебе он сколь раз наказывал?
- Да-да, - покорно согласился смотритель.
Генерал Майдель, комендант крепости, напоминал не единожды: «Иметь бдительность». Добрый человек барон, за здорово живешь никогда не потяготит, но в последнее время, особливо как злодейское-то покушение произошло, все страшится, все напоминает, чтоб почаще караулы поверять.
- Ну? Лень вперед нас родилась? - зудела жена, отмеряя капли. - Все равно уж не спать.
Филиппов опять вздохнул. Метель на дворе, ветер воет, сыростью проймет, как ни кутайся. Да и чего там такое приключится? Мышь не проскочит. «Нумер пятый» смирный. Новенький тоже, кажись, не из буйных, а тот, изменщик, что в Третьем отделении чиновничал, совсем тихоня… И караулы стоят спокойно. Правда, не в пример временам Николая Павловича солдат пошел. У, тогда: десять убей - одного выучи. А нынче прежней чистоты в службе не увидишь… Да-с. Метель на дворе, сырость. Смотритель зашаркал в сени, где разметался, похрапывая, денщик.
Ну подлец, прямо-таки муха цеце… Смотрителя восхищала Игнашкина способность дрыхнуть где ни попало, когда ни попало.
- Встать, дикарь эдакий!
«Дикарь» вскочил, вытаращился:
- Точно так, ваше высокородь!
- «Точно так, точно так»… Сейчас жа марш к господину поручику. Скажи: пусть в равелин.
- Слушаю, ваше высокородь. - Денщик прикрыл ладонью зевок. Зевая, он всегда конфузился. - Точно так, Да только, осмелюсь заметить, они, должно, нездоровы-с.
«Нездоровы-с»! Поручику Андрееву по такой пакостной погоде как не выкушать? Очень даже понятно, ежели выпил.
- Ладно. Ступай,
Денщик натянул шинельку, уже взялся за дверную ручку, как вдруг брякнул звонок.
- Вот они сами-с, - сказал Игнат, отворяя дверь.
И верно, пришел поручик Андреев, помощник смотрителя Алексеевского равелина. Ростом верста коломенская, лицо испитое, усищи преогромные. Смотритель относился к Андрееву по-отцовски, по-домашнему и, признаться, малость его побаивался.
- Что такое, Женечка?
Поручик зыркнул на денщика, тот мигом исчез.
- Был у меня сейчас комендантский писарь, - вполголоса сообщил поручик, - ну шепнул по дружбе: генерал намерен смотр бдительности…
У Филиппова челюсть дрогнула. Захлопотал, туда-сюда.
- Игнашка! Игнашка!
Верочка выглянула, руками всплеснула:
- Тише! Тише ты! - И к поручику: - Верите ли, вот сию секунду: возьми, говорю, дирекцию в равелин.
Поручик аккуратно улыбнулся в усищи: смотрительша, полковая дама, направление по-военному «дирекцией» зовет.
- Не беспокойтесь, Вера Семеновна, у нас в равелине-с… - Он помахал пальцем.
- Знаю, знаю, батюшка, а все ж береженого бог бережет.
- Это уж точно-с.
Смотритель и поручик вышли из дому.
На дворе дожидались унтеры с фонарями в руках.
* * *
- Беги, - дыхнул Вишняков.
Денис рванул его за рукав, они ударились наискось к Неве.
- Сто-о-ой! Сто-ой! - орал поручик Андреев, вымахивая от Васильевских ворот.
Сворачивая на речной лед, Денис обернулся и выстрелил. И тотчас с Зотова бастиона наобум шарахнули из ружей, пули вжикнули остро и весело, как косы по росной траве.
«А, черт, убьют…» Поручик скрючился, однако не остановился, только загреб рукой, крикнул унтерам:
- Давай!
Невский лед стоял в торосах, в рыхлых снеговых перекатах; беглецы и преследователи вязли в колком, как битое стекло, снегу.
Метель взыграла пуще прежнего, должно быть, напоследок перед весною, крутилась, неслась, то по загривку нахлестывая, то наотмашь - по скулам.
Денис с маху грянулся об лед, расшиб лицо, вскочил, выхаркнул зубы. Вода из колдобины залилась в сапоги.
- Шинель… - хрипел Вишняков. - Скидай шинель!
Оба сорвали с себя шинели, наскочили на сугроб, перевалились кулями и опять побежали, согнувшись, как под клинком.
Поручик саданул из револьвера.
«А-а, так… так», - не то вскрикнул, не то подумал Денис и, забросив руку назад, не целясь, выстрелил.
За Кронверкской протокой дожидались Суханов, кронштадтцы. Протока была неподалеку, неширокая протока, но Денис в метели, в ночи сбился, потерял направление, взял к стрелке Васильевского острова.
Ему показалось, что уже означилась ростральная колонна, где-то тут был пологий спуск с набережной.
И точно, он был тут, рядом, этот пологий спуск.
Извозчики съезжали по нему к проруби - поить лошадей. Будочку тут инвалид содержал, всегда это у него самовар кипел: за копейку балуйся чайком на доброе здоровье.
В метельной ночи невидимая, неразличимая прорубь ждала беглецов, и они с последнего отчаянного маха ухнули в черную огненную воду. Захлебнувшись, намертво обнялись, толкнулись кверху, но течение уже волокло их под лед, как под поезд.
Глава 14 «ГОЛУБОНЬКА МОЯ, МАМОЧКА…»
Один ворон серый, другие - чернее черного. И подпись: «В России появился серый ворон, но есть надежда, что черные его заклюют». Серый ворон куда как похож на Михаила Тариэловича, черные - на его недругов; самый матерый из них - обер-прокурор синода, наставник молодого императора Победоносцев… «Воронья» карикатура была в газете. Конечно, в иностранной. Какая ж русская осмелится тиснуть шарж на столпов отечества? Душа мой, ты смеялся над этим юмористическим рисунком. А теперь не до смеха.
Звезда Лориса еще не закатилась, она клонилась к закату. И Михаил Тариэлович сознавал, чувствовал, какая чаша весов перевешивает.
Он еще был министром. Но уже не министром «особо-влиятельным». Недавно, на воскресном заседании восьмого марта, шаманил Победоносцев: проект Лориса суть финиш России, утрата монархического образа правления, мрак и бездна. Оставался вершок до обвинений в «измене». А тут еще воротились из увеселительной заграничной поездки государевы братцы, великие князья Сергей и Владимир, задубелые противники любых «новшеств». И в довершение бед этот дуралом, этот свежей выпечки градоначальник Баранов.
Не граф Баранов, человек порядочный (его порядочность хотя бы в том, что Эдуард Трофимович порядочно стар), нет, другой, однофамилец графа, горе-моряк, хилый умом, но склонный к авралам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92