– Я, разумеется, знаком с вашим законом равновесия, кстати тоже по зарубежным публикациям… Никаких проб быть не может, не надо меня разыгрывать, дорогой Иван Христофорович. Давайте забудем вашу шутку.
– Но я сам проводил экспертизу, простите, – сказал Обухов, отмечая умение хозяина кабинета держать себя в руках. – Закон равновесия в ряде ландшафтных очаговых вспышек основывается на здоровье бактериальной среды. У вас есть желание убедиться?
– Конечный результат может быть только один: благо и могущество государства.
– Вот, вот! – обрадовался и оживился Обухов. – Именно поэтому мы не имеем права ни одного шага делать с сиюминутных, утилитарных позиций – на земле и до нас с вами пребывало немало правительств, князей, императоров, царей и всяческих вождей, но всегда оставалась лишь одна первозданная и вечная сущность – народ.
– Народ, человечество, мир… А если мы уже зашли в тупик и выхода больше нет? – В набрякших веках Малоярцева сверкнули острые серые лезвия.
– Вы, кажется, начинаете противоречить самому себе, – заметил Обухов, и тень усмешки, коснувшаяся ухоженного лица Малоярцева, заставила Обухова откинуться назад. – Вот оно что, как же, как же! Не надо, не надо, Борис Андреевич, трактовать мои работы столь произвольно. Я утверждал и утверждаю, что человечество сейчас у критической черты, но, простите, я не утверждал, что у него нет выхода. Новые термодинамические поля, в которых оказалось человечество, означают начало совершенно иной философии бытия – вот где главная угроза! Человечество оказалось не готовым понять и принять новые реалии бытИЯ.
– Где же выход? Я не знаю ответа, – просто, несколько даже рисуясь своей простотой, огорчился Малоярцев, – Вот ведь есть что-то, не терпящее возражений, день и ночь, диктующее нам свою волю, но что? Кстати, Иван Христофорович, вы ведь так и не вступили в партию?
– Нет, не вступил, – резче, чем хотелось бы, ответил Обухов. – Что за поветрие? Партия, партия… Науке свойствен космический характер. Любая, самая передовая партия, мне думается, ограничена в своих целях, на определенной стадии развития неминуемо превращается из прогрессивной в регрессивную силу, такова объективная неизбежность, по-другому быть просто не может. Наука же развивается по закону космоса – беспредельность времени, пространства, материи…
– Завидую ученым, – признался Малоярцев. – Счастливцы, верите в свои химеры, уходите из жизни глубоко верующими людьми. Политика же – бесплодное, выжженное поле, здесь приемы отработаны тысячелетиями… действуют безотказно.
– Борис Андреевич, а вы не боитесь Бога? – неожиданно спросил академик, напоминая хозяину кабинета то, о чем он всегда хотел забыть – о возрасте, о необходимости беречь исчезающие силы; в кабинет просочился еле ощутимый запах свежих сосновых стружек.
– А вы, Иван Христофорович, сами-то не боитесь? – шевельнулся Малоярцев, не думая мириться с насильственным вторжением в свой устоявшийся мир неудобного и чуждого человека.
– Боюсь, Борис Андреевич, – признался гость, его пальцы вновь нервно забарабанили по краю стола. – Судить нас будут вместе. Ведь как разделить содеянное, где твое, а где чужое? – Он подумал о том, что перед ним сейчас сидит полномочный представитель международной кочующей мафии, вольно или невольно разрушившей основы великой державы, по сути дела, в семнадцатом году, и почитающей это за свой жизненный подвиг. Никуда она не делась, эта безродная ватага, суть ее все та же, она лишь идеально овладела мимикрией.
– Вы хотите вывести меня из себя? Не удастся, Иван Христофорович, – быстро предупредил Малоярцев, почему-то именно по беспокойным пальцам своего гостя, то и дело теребящим блестящие застежки лежащей перед ним папки, понимая, что самого главного собеседник так и не договаривает. – Я сам из владимирских крестьян. Не знаю, что отдал бы за неделю рыбалки. Речушка Трость – журчливая, в родниках… Я – русский, так же, как и вы, всегда им был. Мне тоже весьма жаль, что Россия вот уже скоро семьдесят лет даже не замечает своего собственного отсутствия в мире.
– Хотите непременно меня с собой объединить? Не лучше ли нам в таком серьезном деле числиться по отдельности?
– Числиться по-всякому можно, Иван Христофорович, – с нарастающим ожесточением не согласился Малоярцев. – В природе же мы с вами неразнимаемы и неразъединимы!
– Ни виноватых, ни правых, закон однородной массы – и никаких проблем? Так, что ли?
– Все философии, все, – с болезненной готовностью подчеркнул Малоярцев, – порочны, потому что отрывают человека от его основы – от хаоса мироздания. Демагогический идеализм! Неужели вы сами, уважаемый Иван Христофорович, не видите заранее запланированную кем-то обреченность? Опять скажете, занимаюсь плагиатом, пытаюсь расшифровать ваши собственные системы и гипотезы?
– Вы берете только одну половину и отсекаете вторую, – напряженно улыбаясь, напомнил Обухов, с невольным увлечением вновь погружаясь в вязкое словесное болото. – Присутствует не только борьба двух начал, игнорируется наличие третьей субстанции, управляющей этой борьбой и ее разрешением. Вы тоже, позвольте заметить, выступаете с западных позиций. Вам они очень удобны – успели занять место там, – сухой палец академика взлетел к потолку, – вверху и довольны. А нижние горизонты? Вы ведь не согласитесь поменяться местами?
– Невозможно, Иван Христофорович! – брезгливо поднял густые брови Малоярцев, откровенно удивляясь столь неразумной детской постановке вопроса. – Коэффициент тяжести не позволит, каждый находится в положенном ему уровне бытия. Сталин, сталинизм, культ личности… позвольте, позвольте – всего лишь спекулятивные версии для тех же самых нижних горизонтов. Порочна сама идея равенства всех и каждого – как же можно не видеть этого и спорить?
– Допустим, вот только в отличие от вас я ощущаю себя ответственным за все в жизни, – резко сказал Обухов, теперь уже и не стремясь удерживаться в необходимых рамках приличия. – И не пытайтесь меня уверить в закономерности наших злодеяний и беззаконий, в необходимости усеянной могилами невинных Колымы, да, да, не пытайтесь! И в том, что Сталин всего лишь одна из множественности вариантов революции, от этого не легче… А безжалостное, варварское разграбление среды обитания русского народа в течение многих десятилетий? Именно из российского региона вывозится ежегодно в десять раз больше, чем туда возвращается. Сталина давно нет, гениального вождя революции, уважаемого Ульянова-Ленина, обосновавшего якобы злодейскую историческую вину русских перед окраинными племенами и народами и законность ограбления и порабощения российского народа, – тоже, – тут в безжизненных глазах Малоярцева высветилось неподдельное изумление, даже скоротечный испуг, – но гениальная гнусность – планомерное уничтожение величайшей светоносной культуры продолжается!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254
– Но я сам проводил экспертизу, простите, – сказал Обухов, отмечая умение хозяина кабинета держать себя в руках. – Закон равновесия в ряде ландшафтных очаговых вспышек основывается на здоровье бактериальной среды. У вас есть желание убедиться?
– Конечный результат может быть только один: благо и могущество государства.
– Вот, вот! – обрадовался и оживился Обухов. – Именно поэтому мы не имеем права ни одного шага делать с сиюминутных, утилитарных позиций – на земле и до нас с вами пребывало немало правительств, князей, императоров, царей и всяческих вождей, но всегда оставалась лишь одна первозданная и вечная сущность – народ.
– Народ, человечество, мир… А если мы уже зашли в тупик и выхода больше нет? – В набрякших веках Малоярцева сверкнули острые серые лезвия.
– Вы, кажется, начинаете противоречить самому себе, – заметил Обухов, и тень усмешки, коснувшаяся ухоженного лица Малоярцева, заставила Обухова откинуться назад. – Вот оно что, как же, как же! Не надо, не надо, Борис Андреевич, трактовать мои работы столь произвольно. Я утверждал и утверждаю, что человечество сейчас у критической черты, но, простите, я не утверждал, что у него нет выхода. Новые термодинамические поля, в которых оказалось человечество, означают начало совершенно иной философии бытия – вот где главная угроза! Человечество оказалось не готовым понять и принять новые реалии бытИЯ.
– Где же выход? Я не знаю ответа, – просто, несколько даже рисуясь своей простотой, огорчился Малоярцев, – Вот ведь есть что-то, не терпящее возражений, день и ночь, диктующее нам свою волю, но что? Кстати, Иван Христофорович, вы ведь так и не вступили в партию?
– Нет, не вступил, – резче, чем хотелось бы, ответил Обухов. – Что за поветрие? Партия, партия… Науке свойствен космический характер. Любая, самая передовая партия, мне думается, ограничена в своих целях, на определенной стадии развития неминуемо превращается из прогрессивной в регрессивную силу, такова объективная неизбежность, по-другому быть просто не может. Наука же развивается по закону космоса – беспредельность времени, пространства, материи…
– Завидую ученым, – признался Малоярцев. – Счастливцы, верите в свои химеры, уходите из жизни глубоко верующими людьми. Политика же – бесплодное, выжженное поле, здесь приемы отработаны тысячелетиями… действуют безотказно.
– Борис Андреевич, а вы не боитесь Бога? – неожиданно спросил академик, напоминая хозяину кабинета то, о чем он всегда хотел забыть – о возрасте, о необходимости беречь исчезающие силы; в кабинет просочился еле ощутимый запах свежих сосновых стружек.
– А вы, Иван Христофорович, сами-то не боитесь? – шевельнулся Малоярцев, не думая мириться с насильственным вторжением в свой устоявшийся мир неудобного и чуждого человека.
– Боюсь, Борис Андреевич, – признался гость, его пальцы вновь нервно забарабанили по краю стола. – Судить нас будут вместе. Ведь как разделить содеянное, где твое, а где чужое? – Он подумал о том, что перед ним сейчас сидит полномочный представитель международной кочующей мафии, вольно или невольно разрушившей основы великой державы, по сути дела, в семнадцатом году, и почитающей это за свой жизненный подвиг. Никуда она не делась, эта безродная ватага, суть ее все та же, она лишь идеально овладела мимикрией.
– Вы хотите вывести меня из себя? Не удастся, Иван Христофорович, – быстро предупредил Малоярцев, почему-то именно по беспокойным пальцам своего гостя, то и дело теребящим блестящие застежки лежащей перед ним папки, понимая, что самого главного собеседник так и не договаривает. – Я сам из владимирских крестьян. Не знаю, что отдал бы за неделю рыбалки. Речушка Трость – журчливая, в родниках… Я – русский, так же, как и вы, всегда им был. Мне тоже весьма жаль, что Россия вот уже скоро семьдесят лет даже не замечает своего собственного отсутствия в мире.
– Хотите непременно меня с собой объединить? Не лучше ли нам в таком серьезном деле числиться по отдельности?
– Числиться по-всякому можно, Иван Христофорович, – с нарастающим ожесточением не согласился Малоярцев. – В природе же мы с вами неразнимаемы и неразъединимы!
– Ни виноватых, ни правых, закон однородной массы – и никаких проблем? Так, что ли?
– Все философии, все, – с болезненной готовностью подчеркнул Малоярцев, – порочны, потому что отрывают человека от его основы – от хаоса мироздания. Демагогический идеализм! Неужели вы сами, уважаемый Иван Христофорович, не видите заранее запланированную кем-то обреченность? Опять скажете, занимаюсь плагиатом, пытаюсь расшифровать ваши собственные системы и гипотезы?
– Вы берете только одну половину и отсекаете вторую, – напряженно улыбаясь, напомнил Обухов, с невольным увлечением вновь погружаясь в вязкое словесное болото. – Присутствует не только борьба двух начал, игнорируется наличие третьей субстанции, управляющей этой борьбой и ее разрешением. Вы тоже, позвольте заметить, выступаете с западных позиций. Вам они очень удобны – успели занять место там, – сухой палец академика взлетел к потолку, – вверху и довольны. А нижние горизонты? Вы ведь не согласитесь поменяться местами?
– Невозможно, Иван Христофорович! – брезгливо поднял густые брови Малоярцев, откровенно удивляясь столь неразумной детской постановке вопроса. – Коэффициент тяжести не позволит, каждый находится в положенном ему уровне бытия. Сталин, сталинизм, культ личности… позвольте, позвольте – всего лишь спекулятивные версии для тех же самых нижних горизонтов. Порочна сама идея равенства всех и каждого – как же можно не видеть этого и спорить?
– Допустим, вот только в отличие от вас я ощущаю себя ответственным за все в жизни, – резко сказал Обухов, теперь уже и не стремясь удерживаться в необходимых рамках приличия. – И не пытайтесь меня уверить в закономерности наших злодеяний и беззаконий, в необходимости усеянной могилами невинных Колымы, да, да, не пытайтесь! И в том, что Сталин всего лишь одна из множественности вариантов революции, от этого не легче… А безжалостное, варварское разграбление среды обитания русского народа в течение многих десятилетий? Именно из российского региона вывозится ежегодно в десять раз больше, чем туда возвращается. Сталина давно нет, гениального вождя революции, уважаемого Ульянова-Ленина, обосновавшего якобы злодейскую историческую вину русских перед окраинными племенами и народами и законность ограбления и порабощения российского народа, – тоже, – тут в безжизненных глазах Малоярцева высветилось неподдельное изумление, даже скоротечный испуг, – но гениальная гнусность – планомерное уничтожение величайшей светоносной культуры продолжается!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254