Ты ведь признаешь? – потребовал он, увидев ее испуганно метнувшиеся и замершие зрачки.
– Пока он не дает развода, тянет, пусти, – попросила она тихо, избегая смотреть на него. – Пусти, пожалуйста, больно, синяки будут…
– А ты, кажется, не очень и настаиваешь, – сказал он со странной непривычной улыбкой, отпуская ее, сбрасывая с кровати ноги и садясь, – теперь она видела его спину и лохматый, круглый затылок. – Все, оказывается, повторяется…
– Нет, нет, – заторопилась она, сразу поняв, о чем он вспомнил и подумал. – Я, честное слово, правду тебе сказала. Я его не люблю больше и не могу с ним, он же упрямый… Я, Денис, и без того измучилась, я, быть может, поэтому и в институт поступила!
– В какой? Медицинский? – спросил он глухо, сталкиваясь еще с одной, новой неожиданностью.
– Почему медицинский? В Московский архивный… представляешь, сразу прошла…
– Ничего удивительного, ты всегда отличалась обстоятельной эмоциональностью, – буркнул он, но она, чувствуя, что он начинает отходить, избегала глядеть на него, боялась; его нагота, его тело, уже мужское, сильное, настойчивое и стремительное, по-прежнему волновало и смущало ее, и в то же время, не глядя, она чисто по-женски видела в нем сразу все и вместе с тем замечала любую мелочь в нем; она и сама не заметила, как вновь оказалась рядом, прижалась к его плечу головой.
– Денис, что это у тебя? – спросила она, присматриваясь, и осторожно, кончиками прохладных пальцев прикоснулась к неровно бледневшим неровностям на груди у него. – Денис, тоже какие-нибудь сны?
– Угадала, сущая ерунда, – отмахнулся он с плохо скрытым раздражением и думая совершенно о другом. – В горах оступился, попал на камни… Я ведь на границе служил… Памир…
– Денис, – растягивая слова, сказала она, зябко вздрагивая. – Тебя могло бы сейчас не быть… Денис…
– Сказал же, ерунда, – отозвался он неохотно, но уже другим, потеплевшим голосом. – Я же, видишь, есть… А вот Леньки Васильева – дружок у меня там был, теперь больше нет. Мы хотели сначала сюда, к деду приехать, а затем к нему в Томск… И прямо у меня на глазах… одни мокрые клочья… Черт!
Осторожно отодвинув ее, он плашмя с силой бросился на кровать; ему нужно было что-то в себе переломить и осознать, он был далеко уже не тот семнадцатилетний мальчишка, когда, впервые столкнувшись с темной и непонятной силой в себе, всерьез хотел уйти куда-нибудь в лес, навсегда исчезнуть. Но у него и со спины, один на лопатке, а два ниже красовались такие же лиловато-бледные, вздутые твердые шрамы, и Катя с какой-то непривычной растерянностью и тоской наклонилась и быстро, несколько раз поцеловала эти шрамы; она уже все поняла. Денис съежился, и она легла рядом с ним и беззвучно заплакала. Боль заполнила ее душу, она любила его, всегда любила, она знала это, но в каком-то своем таинственном женском предвидении она в то же время знала, что вместе им не быть, и, страдая от своего слепого и безошибочного знания, повернулась к нему, уже не скрывая слез, не стыдясь и не боясь их, окончательно и бесповоротно опровергая ими свои прежние дурацкие мысли.
– Не надо, не плачь, – попросил он не сразу. – Что поделаешь, очевидно, так устроено…
– Неправильно, нехорошо устроено, – горячо запротестовала она. – Так странно и запутанно в жизни… Вот мы с тобой, кажется, умные, современные люди без предрассудков, а что? Легче нам?
– Не слишком ли высоко? А если поближе? Поближе и попроще? – глухо повторил он в смятую подушку, не в силах заставить себя взглянуть на нее.
– Как же ты хочешь жить? – спросила она.
– А ты обо мне не беспокойся! Я – проживу! – с вызовом сказал он и, внезапно перекинувшись навзничь, приподнялся; в обжигающе красивых, ярко-серых глазах у него где-то в глубине играли звероватые, косящие огоньки. – Я – проживу! Сны ведь тоже когда-нибудь кончаются, даже такие… Эта боль у меня пройдет, я сломаю ее! Слышишь, сломаю! Вместо деда лесником стану, тебе достаточно? – понизил он голос, и какая-то угрюмая ярость метнулась у него в лице. – Только лесником! – отлично понимая, как ей неприятлы его слова, повторил он, хотя раньше, до встречи с ней готов был сделать все на свете, выполнить любое ее желание. Испуганно отшатнувшись, прикрывая грудь и шею руками, Катя попросила:
– Денис! Опомнись!
– Не бойся, я с тобой ничего не сделаю…
– В чем же я перед тобой виновата? Боже мой, Денис…
Он мрачно и твердо взглянул ей в глаза, в самые зрачки, и отвернулся.
– Позавтракаем, затем я тебя отвезу на автостраду, – сказал он. – Здесь недалеко… Посажу на автобус…
– Прогоняешь?
– Нет, просто меня уже нельзя переделать, зачем тебе напрасно страдать? Можешь остаться, но лучше – тебе уехать…
– А если я тебя очень, очень попрошу? Ради нашей прежней дружбы? Ты не можешь мне отказать, не имеешь права, вот и все. Давай еще побудем вместе день, два… ну до вечера, – быстро добавила она, уловив в его лице мелькнувшую тень.
Он ничего не ответил, встал; они оделись и вышли на общую половину задумчивые и тихие – в доме никого не оказалось. На столе под скатертью их ожидало жареное мясо в глиняной тарелке, вареные яйца, огурцы, помидоры, лук, чугунок теплой еще, молодой картошки, парное молоко в кувшине, мед и хлеб – Денис заметил лежавшую сбоку записку на обороте какого-то казенного бланка. Он улыбнулся – дед заботливо сообщал, что баня топится, завтрак на столе, сам он на пасеке, а Феклуша по-прежнему неспокойна и, видать, отправилась в бродяжничество к Провалу… Исподволь наблюдая за ним, завороженная переменой в его неузнаваемо преобразившемся лице, освещенном совершенно детской улыбкой, Катя опять с неожиданной тревогой подумала о его молодости.
– Есть новости? – спросила она с невольной ответной улыбкой.
– Нам топится баня, – сообщил он. – В баню хочешь? Или просто поплескаемся в колдобине…
– В чем?
– В ручье… Ручей лесной, чистый, вода, правда, холодноватая… Хочешь, просто умоемся возле колодца…
– Нет, хочу в колдобину, – заупрямилась она, – В баню хочу…
– В колдобину или в баню?
– И туда, и туда…
Она потянулась поцеловать Дениса, но он отстранился, хотя душу у него и начало отпускать. Они действительно выкупались в колдобине, и Дик, сидя на своем излюбленном месте, под старой березой, выросшей у самой воды на возвышении, философски наблюдал за ними. Затем они дружно позавтракали, съели все мясо, картошку, выпили молоко, и тут Катя впервые заметила наметившуюся на лбу у Дениса резкую поперечную морщину.
– Хочешь, побродим по лесу, покажу тебе свои любимые места, – предложил он. – Недалеко, километров пять, шесть… Места моего безоблачного детства.
Мужественно соглашаясь, она кивнула, стараясь не думать о комарах, и он, оценивая ее жертвенность, понизив голос, сообщил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254
– Пока он не дает развода, тянет, пусти, – попросила она тихо, избегая смотреть на него. – Пусти, пожалуйста, больно, синяки будут…
– А ты, кажется, не очень и настаиваешь, – сказал он со странной непривычной улыбкой, отпуская ее, сбрасывая с кровати ноги и садясь, – теперь она видела его спину и лохматый, круглый затылок. – Все, оказывается, повторяется…
– Нет, нет, – заторопилась она, сразу поняв, о чем он вспомнил и подумал. – Я, честное слово, правду тебе сказала. Я его не люблю больше и не могу с ним, он же упрямый… Я, Денис, и без того измучилась, я, быть может, поэтому и в институт поступила!
– В какой? Медицинский? – спросил он глухо, сталкиваясь еще с одной, новой неожиданностью.
– Почему медицинский? В Московский архивный… представляешь, сразу прошла…
– Ничего удивительного, ты всегда отличалась обстоятельной эмоциональностью, – буркнул он, но она, чувствуя, что он начинает отходить, избегала глядеть на него, боялась; его нагота, его тело, уже мужское, сильное, настойчивое и стремительное, по-прежнему волновало и смущало ее, и в то же время, не глядя, она чисто по-женски видела в нем сразу все и вместе с тем замечала любую мелочь в нем; она и сама не заметила, как вновь оказалась рядом, прижалась к его плечу головой.
– Денис, что это у тебя? – спросила она, присматриваясь, и осторожно, кончиками прохладных пальцев прикоснулась к неровно бледневшим неровностям на груди у него. – Денис, тоже какие-нибудь сны?
– Угадала, сущая ерунда, – отмахнулся он с плохо скрытым раздражением и думая совершенно о другом. – В горах оступился, попал на камни… Я ведь на границе служил… Памир…
– Денис, – растягивая слова, сказала она, зябко вздрагивая. – Тебя могло бы сейчас не быть… Денис…
– Сказал же, ерунда, – отозвался он неохотно, но уже другим, потеплевшим голосом. – Я же, видишь, есть… А вот Леньки Васильева – дружок у меня там был, теперь больше нет. Мы хотели сначала сюда, к деду приехать, а затем к нему в Томск… И прямо у меня на глазах… одни мокрые клочья… Черт!
Осторожно отодвинув ее, он плашмя с силой бросился на кровать; ему нужно было что-то в себе переломить и осознать, он был далеко уже не тот семнадцатилетний мальчишка, когда, впервые столкнувшись с темной и непонятной силой в себе, всерьез хотел уйти куда-нибудь в лес, навсегда исчезнуть. Но у него и со спины, один на лопатке, а два ниже красовались такие же лиловато-бледные, вздутые твердые шрамы, и Катя с какой-то непривычной растерянностью и тоской наклонилась и быстро, несколько раз поцеловала эти шрамы; она уже все поняла. Денис съежился, и она легла рядом с ним и беззвучно заплакала. Боль заполнила ее душу, она любила его, всегда любила, она знала это, но в каком-то своем таинственном женском предвидении она в то же время знала, что вместе им не быть, и, страдая от своего слепого и безошибочного знания, повернулась к нему, уже не скрывая слез, не стыдясь и не боясь их, окончательно и бесповоротно опровергая ими свои прежние дурацкие мысли.
– Не надо, не плачь, – попросил он не сразу. – Что поделаешь, очевидно, так устроено…
– Неправильно, нехорошо устроено, – горячо запротестовала она. – Так странно и запутанно в жизни… Вот мы с тобой, кажется, умные, современные люди без предрассудков, а что? Легче нам?
– Не слишком ли высоко? А если поближе? Поближе и попроще? – глухо повторил он в смятую подушку, не в силах заставить себя взглянуть на нее.
– Как же ты хочешь жить? – спросила она.
– А ты обо мне не беспокойся! Я – проживу! – с вызовом сказал он и, внезапно перекинувшись навзничь, приподнялся; в обжигающе красивых, ярко-серых глазах у него где-то в глубине играли звероватые, косящие огоньки. – Я – проживу! Сны ведь тоже когда-нибудь кончаются, даже такие… Эта боль у меня пройдет, я сломаю ее! Слышишь, сломаю! Вместо деда лесником стану, тебе достаточно? – понизил он голос, и какая-то угрюмая ярость метнулась у него в лице. – Только лесником! – отлично понимая, как ей неприятлы его слова, повторил он, хотя раньше, до встречи с ней готов был сделать все на свете, выполнить любое ее желание. Испуганно отшатнувшись, прикрывая грудь и шею руками, Катя попросила:
– Денис! Опомнись!
– Не бойся, я с тобой ничего не сделаю…
– В чем же я перед тобой виновата? Боже мой, Денис…
Он мрачно и твердо взглянул ей в глаза, в самые зрачки, и отвернулся.
– Позавтракаем, затем я тебя отвезу на автостраду, – сказал он. – Здесь недалеко… Посажу на автобус…
– Прогоняешь?
– Нет, просто меня уже нельзя переделать, зачем тебе напрасно страдать? Можешь остаться, но лучше – тебе уехать…
– А если я тебя очень, очень попрошу? Ради нашей прежней дружбы? Ты не можешь мне отказать, не имеешь права, вот и все. Давай еще побудем вместе день, два… ну до вечера, – быстро добавила она, уловив в его лице мелькнувшую тень.
Он ничего не ответил, встал; они оделись и вышли на общую половину задумчивые и тихие – в доме никого не оказалось. На столе под скатертью их ожидало жареное мясо в глиняной тарелке, вареные яйца, огурцы, помидоры, лук, чугунок теплой еще, молодой картошки, парное молоко в кувшине, мед и хлеб – Денис заметил лежавшую сбоку записку на обороте какого-то казенного бланка. Он улыбнулся – дед заботливо сообщал, что баня топится, завтрак на столе, сам он на пасеке, а Феклуша по-прежнему неспокойна и, видать, отправилась в бродяжничество к Провалу… Исподволь наблюдая за ним, завороженная переменой в его неузнаваемо преобразившемся лице, освещенном совершенно детской улыбкой, Катя опять с неожиданной тревогой подумала о его молодости.
– Есть новости? – спросила она с невольной ответной улыбкой.
– Нам топится баня, – сообщил он. – В баню хочешь? Или просто поплескаемся в колдобине…
– В чем?
– В ручье… Ручей лесной, чистый, вода, правда, холодноватая… Хочешь, просто умоемся возле колодца…
– Нет, хочу в колдобину, – заупрямилась она, – В баню хочу…
– В колдобину или в баню?
– И туда, и туда…
Она потянулась поцеловать Дениса, но он отстранился, хотя душу у него и начало отпускать. Они действительно выкупались в колдобине, и Дик, сидя на своем излюбленном месте, под старой березой, выросшей у самой воды на возвышении, философски наблюдал за ними. Затем они дружно позавтракали, съели все мясо, картошку, выпили молоко, и тут Катя впервые заметила наметившуюся на лбу у Дениса резкую поперечную морщину.
– Хочешь, побродим по лесу, покажу тебе свои любимые места, – предложил он. – Недалеко, километров пять, шесть… Места моего безоблачного детства.
Мужественно соглашаясь, она кивнула, стараясь не думать о комарах, и он, оценивая ее жертвенность, понизив голос, сообщил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254