Теперь они сидели в великолепной столовой с видом на искусственное озеро. Берто внимательно смотрел в сторону своей сестры Марисы, разносчицы семейных новостей, которая с нетерпением выжидала, пока стихнет глупая истерика Мэгги и всем можно будет изложить хронику последних событий. (При этом она нисколько не заботилась о том, понимают ли собравшиеся, что она рассказывает.) Мир Марисы был густо населен кузинами. Кроме нее, никто не знал, которая из кузин Колонна влюблена в какого Ланцелотти и каким будет приданое; одной Марисе было известно, кто станет наследником дряхлого Торлонии, которому и недели не протянуть; только Мариса была в курсе, что Бэринги, их племянники, приедут в Париж за документами на швейцарские компании и что остановятся они у Миланезе Пинъателлиса. Эти потрясающие новости Мариса знала лишь потому, что каждый день все утро висела на телефоне, собирая сведения. Нередко, когда хозяев не было дома или они не могли подойти, нужную информацию предоставляли дворецкие. Все эти факты ждали, когда настанет их черед извергнуться на Берто и вторую кузину, Виолу. Мариса хорошо знала, что следует говорить за столом и когда наступает черед для таких вещей, а также что следует надевать и что есть. Она предвкушала полнейшую заинтересованность собравшихся. Мариса была убеждена в важности своих выступлений не меньше античных трагиков, которые размножали новые варианты одних и тех же божественных интрижек и героических подвигов. Она и в самом деле обладала такой самоуверенностью, что умудрялась удерживать внимание чужаков если не россыпью ничего не значащих имен, то роскошным духом старинного итальянского рода.
Бокал виски все еще дрожал у Мэгги в руках, но частично под влиянием Берто, частично усилием воли (потому что она не желала делаться бесплатным аттракционом Для туристов) маркиза несколько успокоилась. По правую руку от нее оказался один из искусствоведов, старший, представившийся Малкольмом Стивесентом. За ним сидела Мэри, за ней – Берто. За другим концом стола устроилась вторая кузина, княгиня Виола Боргоньона, в траурном платье и с тонкой шеей, украшенной мелким жемчугом. Виола в нетерпении ожидала новой части семейной саги, потому что этот рассказ всегда предоставлял повод ужасно возмутиться и начать воспоминания о былых семейных скандалах, неравных браках и интригах. Как и Берто, она понимала, что тема имела слабое отношение к миру новых членов семьи и тем более американских гостей, однако полагала, что так или иначе эти знания должны стать общеизвестны. А уж то, что в скуку подобные истории не вгоняли, для Виолы было очевидным.
Мариса начала речь:
– Дино женится до конца года, попомните мое слово. Он каждый день ходит на кладбище, а потом ездит на верховые прогулки с Клементиной. Ее родители, разумеется, думают, что он староват. Ну что тут скажешь? – Выдав первую порцию сведений, Мариса повернулась к соседям: сначала к Майклу, а потом ко второму искусствоведу, Джону Фальку. – Что тут скажешь? – повторила она сначала одному, а потом и второму.
Берто все еще волновался за Мэгги и обратился к плану действий, который он придумал специально на случай, когда необходимо разрядить атмосферу. План состоял том, чтобы вставлять в реплики слова, вызывавшие у слушателей своего рода гипнотическое спокойствие. Берто умудрялся делать это, не меняя темы разговора.
– В молодости, – начал он, – я нежно любил одну испанку, вдову человека гораздо старше ее. Он погиб на войне. Хотя я и влюбился по уши, но не женился, понимая, что ей нужен человек постарше, а я, разумеется, был еще молод.
– Дино катается верхом с Клементиной каждый день, – повторила Мариса, – сразу после кладбища.
– На кладбищах всегда так тихо и прохладно, – сказал Берто. – По-моему, это очень романтично. Однажды я навестил наших немецких тетушек, тех, что похоронены в Ватикане, и вдруг услышал трели соловья… Казалось, прямо над деревьями открылись врата рая. Тогда я бы тоже согласился кататься верхом в компании прекрасной женщины и целоваться.
Так он и продолжал, нагромождая одного романтичного соловья на другого, оплетая их густой сетью из тиши, нежности, прохлады и поцелуев. По отдельности все было слащавой бессмыслицей, но в таком избыточном сочетании неизбежно обволакивало сознание мыслями о лучших временах и лучшей жизни. Мэгги уже не сжимала кулаки и поводила плечами, как испуганная кошка на руках у хозяина.
Опасность того, что она снова начнет бросаться страшными обвинениями, миновала. Будь Мэгги кошкой, то принялась бы мурлыкать против всякого желания и вопреки голосу разума. И даже если бы за столом сидел психоаналитик, то, заслушавшись волшебных речей Берто, он позабыл бы о еде. Мэри покосилась на Майкла, который единственный предавался размышлениям неизвестно о чем, посмотрела на Берто и снова задумалась о том, как хорошо тот выглядит, несмотря на возраст. Прежде она не замечала, как маркиз красив и какие у него восхитительные, внимательные глаза.
– Перед Баден-Баденом они решили обзавестись новым бассейном в саду, – продолжала Мариса. – И представляете что откопали в котловане? Мраморную голову первого века! Теперь Дино хочет устроить раскопки, чтобы найти всю статую.
– Belle Arti им не позволит, – вмешалась кузина Виола. – Статую национализируют, потом кто-нибудь ее украдет и сплавит за границу.
– Им нужно было уехать в Баден. Срочно, – сказала Мариса. – Но я уверена, совершенно уверена, уж от них-то в Belle Arti ни о чем не узнают. Belle Arti – это наше министерство изобразительных искусств, – объяснила она Майклу и Джону Фальку. – Когда им сообщаешь о любой находке, они сразу все бросают и кидаются объявлять ее национальным достоянием. А в Италии, чтобы совершить археологическое открытие, достаточно выкопать яму поглубже. Если им обо всем сообщать, то ни дома не построишь, ни бассейна не выкопаешь.
– У них надежные слуги? – поинтересовалась кузина Виола.
– Однажды и со мной такое было, – мечтательно произнес Берто. – Я помогал Гильоме строить загон для кроликов. Старик всегда считал, что хорошего кролика купить невозможно, и решил разводить собственных. Мы копали канаву рядом с розарием, и моя лопата наткнулась на что-то твердое. Но не на камень. Тогда я бросил лопату и опустился на колени. Гильоме пришел в ужас: «Что вы делаете, маркиз?!» А я принялся рыть руками. Как сейчас помню, сначала мелькнуло что-то голубое, потом красное. Наверное, я этого никогда не забуду. Настоящее волшебство! Виола, помнишь византийскую вазу? Она, конечно, была разбитая.
– Сейчас ваза в музее, в Вероне, – отозвалась Виола, сосредоточившаяся на еде.
– Да, ее пришлось отдать в музей.
– А надо было сохранить, – назидательно сказала Мариса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53