Мне даже почудился басовый перезвон Биг–Бена и сразу представилась набережная Темзы.
Сквозь этот перезвон доносились скрежет, свист, скрипение далекое и беспокойное.
Я оперся на ладони, изо всех сил пытаясь встать. Чьи–то руки помогли, подхватили, и я на радостях заблажил и зачертыхался.
– Слава Богу, – воскликнул Джелвин. – Хоть этот еще жив.
Я с трудом раскрыл свинцово–тяжелые веки и увидел сначала желтое небо в косой штриховке такелажа, потом Джелвина, который шатался, как пьяный.
– Что произошло, что еще стряслось, – заорал я, заметив слезы у него на глазах.
Он молча повел меня в мою каюту.
Обе кушетки были сдвинуты – там раскинулось огромное безжизненное тело Стевена.
При этом зрелище я сразу пришел в себя и стиснул ладонями виски. Голова Стевена была изуродована и дико распухла.
– Это конец, – прошептал Джелвин.
– Конец… конец, – повторял я, не вникая в смысл.
Джелвин принялся менять компрессы.
– Где брат Тук?
Джелвин бросил бинт и разрыдался.
– Его… как других… мы больше не увидим. Прерывистым голосом он рассказал то немногое, что знал.
Это обрушилось гибельно и мгновенно, как и все кошмары, которые ныне составляют наше существование.
Он был внизу – проверял смазку в моторе, – когда с палубы донеслись крики и стоны. Прибежав, он увидел, как Стевен ожесточенно борется, но с кем?… его окружала и сжимала гибкая, шаровидная, серебристая масса. Кожаный ремешок и парусные иглы валялись около грот–мачты, но брат Тук исчез – только с фала бакборта стекала кровь.
Я лежал без сознания. Вот и все, что он знает.
– Когда Стевен очнется, может он побольше расскажет, – вяло предположил я.
– Очнется? – горько усмехнулся Джелвин. – У него перемолоты суставы и внутренние органы. Это в буквальном смысле мешок костей. Он еще может дышать, благодаря своей мощной конституции, но, по сути, он мертв, как все остальные.
Мы оставили шхуну блуждать по прихоти ветра и волн. При уменьшенной парусности она явно проигрывала в скорости. Джелвин помолчал, потом проговорил, как бы рассуждая вслух:
– Опасность нам грозит главным образом на палубе.
Вечером мы заперлись в моей каюте.
Стевен дышал хрипло и трудно: окрашенная кровью слюна обильно текла и приходилось все время ее вытирать. Я повернулся к Джелвину.
– Спать, пожалуй, нам не придется.
– Какое там!
Судно умеренно качало. Несмотря на духоту, мы задраили иллюминаторы.
К двум часам утра меня одолела непобедимая дремота. В тяжелом отупении сверлящие, судорожные мысли расползлись вялым кошмаром. И, тем не менее, я мгновенно пришел в себя.
Джелвин даже не прикорнул. На его лице застыла мучительная гримаса – он пристально смотрел в потолок. Наконец, прошептал:
– Ходят на палубе. Я схватил карабин.
– К чему? Сидите спокойно… о, Господи!
Послышались быстрые шаги, потом беспорядочный топот, словно человек двадцать сновали туда–сюда. Джелвин покачал головой.
– Мы теперь вроде пассажиров. Работают за нас. В неясном шуме послышался знакомый звук: заскрипели штуртросы – очевидно, кто–то пытался маневрировать при встречном ветре.
– Увеличивают парусность.
– Черт!
«Майенская псалтирь» получила резкую килевую качку и затем взяла скачок на триборт, что заслужило одобрение Джелвина.
– Выйти на правый галс при таком ветре! Это монстры, пьяные от крови и убийств, но в морском деле они понимают. Лучший английский яхтсмен на призовой яхте не осмелился бы резануть ветер под таким углом.
– И что это доказывает? – добавил он тоном врача–диагноста.
Я безнадежно махнул рукой.
– Это доказывает, что мы идем определенным курсом, что имеется место назначения.
Я с минуту поразмыслил и добавил в свою очередь:
– А вдруг это не демоны и не фантомы, а такие же существа, как и мы?
– Знаете, это сильно сказано…
– Я хочу сказать, существа материальные, располагающие лишь естественными возможностями.
– Насчет этого я никогда не сомневался.
К пяти часам утра был произведен новый маневр, и шхуна снова изменила курс. Джелвин открыл иллюминатор – от густых облаков просочилась грязная белесая заря.
Мы рискнули крадучись выбраться на палубу. Никого.
Судно лежало в дрейфе.
* * *
Прошло два спокойных дня.
Ночные маневры не повторялись, но Джелвин заметил, что нас несет быстрое течение и мы следуем направлением, которое когда–то называлось северо–западом.
Стевен дышал все слабее. Джелвин приготовил ампулы и шприц. Время от времени он делал уколы нашему умирающему другу. Мы почти не разговаривали и почти ни о чем не думали. За себя я ручаюсь, поскольку глотал виски целыми пинтами.
При этом я лопотал только пьяную белиберду вместе с проклятиями по адресу школьного учителя. Среди обещаний оторвать голову, законопатить уши и прочего тому подобного Джелвин вдруг расслышал о книгах, которые учитель приволок на шхуну.
Он подскочил и принялся трясти меня за плечи. С пьяной важностью я твердил одно и то же:
– Капитан здесь кто? Не сметь!…
– Какой вы к черту капитан! Повторите! Что вы сказали про книги?
– Да в его каюте… полный чемодан латинского старья… не понимаю этого аптекарского жаргона.
– Я его знаю, я! Почему вы раньше не сказали!
Я только растянул губы в пьяной ухмылке.
– Наплевать. Капитан здесь кто? Вы обязаны ценить, уважать…
– Пьяный идиот, – крикнул он и побежал в каюту школьного учителя.
Жалкий, бесчувственный, неподвижный Стевен остался моим компаньоном в последующие часы одинокого пьянства. Иногда я принимался голосить:
– Капитан здесь кто?… Пожалуюсь… в адмиралтейство. Обозвать пьяным идиотом!… Меня, первого после Бога на корабле!… Так, Стевен? Ты свидетель… низкого оскорбления. Я его по доске… в море…
Потом я заснул.
* * *
Джелвин поспешно глотал сухари с консервами, его щеки горели и глаза пылали.
– Мистер Баллистер, школьный учитель ничего не упоминал о хрустальном шаре или о каком–нибудь кристалле?
– Он меня не посвящал в свои занятия, – проворчал я, памятуя об оскорблении.
– Ах, если б эти книги попались мне раньше! – Вы нашли что–нибудь?
– Проблеск… ниточка… Бессмыслица на первый взгляд. Непостижимо! Понимаете, непостижимо!
Он был ужасно взволнован. Я так и не смог вытянуть из него что–нибудь путное. Он снова закрылся в пресловутой каюте и я его больше не беспокоил.
Вечером он пришел заправить лампу керосином и не сказал ни слова.
Я лег спать и на следующее утро проснулся очень поздно. В каюте школьного учителя.
Джелвин исчез.
Все мои оклики остались без ответа.
В отчаянном беспокойстве я обшарил шхуну и, забыв о всякой осторожности, орал на палубе изо всех сил.
Потом побрел в свой салон и бросился на пол, рыдая и взывая к небесам.
Я остался с умирающим Стевеном на борту проклятого корабля.
1 2 3 4 5 6 7 8
Сквозь этот перезвон доносились скрежет, свист, скрипение далекое и беспокойное.
Я оперся на ладони, изо всех сил пытаясь встать. Чьи–то руки помогли, подхватили, и я на радостях заблажил и зачертыхался.
– Слава Богу, – воскликнул Джелвин. – Хоть этот еще жив.
Я с трудом раскрыл свинцово–тяжелые веки и увидел сначала желтое небо в косой штриховке такелажа, потом Джелвина, который шатался, как пьяный.
– Что произошло, что еще стряслось, – заорал я, заметив слезы у него на глазах.
Он молча повел меня в мою каюту.
Обе кушетки были сдвинуты – там раскинулось огромное безжизненное тело Стевена.
При этом зрелище я сразу пришел в себя и стиснул ладонями виски. Голова Стевена была изуродована и дико распухла.
– Это конец, – прошептал Джелвин.
– Конец… конец, – повторял я, не вникая в смысл.
Джелвин принялся менять компрессы.
– Где брат Тук?
Джелвин бросил бинт и разрыдался.
– Его… как других… мы больше не увидим. Прерывистым голосом он рассказал то немногое, что знал.
Это обрушилось гибельно и мгновенно, как и все кошмары, которые ныне составляют наше существование.
Он был внизу – проверял смазку в моторе, – когда с палубы донеслись крики и стоны. Прибежав, он увидел, как Стевен ожесточенно борется, но с кем?… его окружала и сжимала гибкая, шаровидная, серебристая масса. Кожаный ремешок и парусные иглы валялись около грот–мачты, но брат Тук исчез – только с фала бакборта стекала кровь.
Я лежал без сознания. Вот и все, что он знает.
– Когда Стевен очнется, может он побольше расскажет, – вяло предположил я.
– Очнется? – горько усмехнулся Джелвин. – У него перемолоты суставы и внутренние органы. Это в буквальном смысле мешок костей. Он еще может дышать, благодаря своей мощной конституции, но, по сути, он мертв, как все остальные.
Мы оставили шхуну блуждать по прихоти ветра и волн. При уменьшенной парусности она явно проигрывала в скорости. Джелвин помолчал, потом проговорил, как бы рассуждая вслух:
– Опасность нам грозит главным образом на палубе.
Вечером мы заперлись в моей каюте.
Стевен дышал хрипло и трудно: окрашенная кровью слюна обильно текла и приходилось все время ее вытирать. Я повернулся к Джелвину.
– Спать, пожалуй, нам не придется.
– Какое там!
Судно умеренно качало. Несмотря на духоту, мы задраили иллюминаторы.
К двум часам утра меня одолела непобедимая дремота. В тяжелом отупении сверлящие, судорожные мысли расползлись вялым кошмаром. И, тем не менее, я мгновенно пришел в себя.
Джелвин даже не прикорнул. На его лице застыла мучительная гримаса – он пристально смотрел в потолок. Наконец, прошептал:
– Ходят на палубе. Я схватил карабин.
– К чему? Сидите спокойно… о, Господи!
Послышались быстрые шаги, потом беспорядочный топот, словно человек двадцать сновали туда–сюда. Джелвин покачал головой.
– Мы теперь вроде пассажиров. Работают за нас. В неясном шуме послышался знакомый звук: заскрипели штуртросы – очевидно, кто–то пытался маневрировать при встречном ветре.
– Увеличивают парусность.
– Черт!
«Майенская псалтирь» получила резкую килевую качку и затем взяла скачок на триборт, что заслужило одобрение Джелвина.
– Выйти на правый галс при таком ветре! Это монстры, пьяные от крови и убийств, но в морском деле они понимают. Лучший английский яхтсмен на призовой яхте не осмелился бы резануть ветер под таким углом.
– И что это доказывает? – добавил он тоном врача–диагноста.
Я безнадежно махнул рукой.
– Это доказывает, что мы идем определенным курсом, что имеется место назначения.
Я с минуту поразмыслил и добавил в свою очередь:
– А вдруг это не демоны и не фантомы, а такие же существа, как и мы?
– Знаете, это сильно сказано…
– Я хочу сказать, существа материальные, располагающие лишь естественными возможностями.
– Насчет этого я никогда не сомневался.
К пяти часам утра был произведен новый маневр, и шхуна снова изменила курс. Джелвин открыл иллюминатор – от густых облаков просочилась грязная белесая заря.
Мы рискнули крадучись выбраться на палубу. Никого.
Судно лежало в дрейфе.
* * *
Прошло два спокойных дня.
Ночные маневры не повторялись, но Джелвин заметил, что нас несет быстрое течение и мы следуем направлением, которое когда–то называлось северо–западом.
Стевен дышал все слабее. Джелвин приготовил ампулы и шприц. Время от времени он делал уколы нашему умирающему другу. Мы почти не разговаривали и почти ни о чем не думали. За себя я ручаюсь, поскольку глотал виски целыми пинтами.
При этом я лопотал только пьяную белиберду вместе с проклятиями по адресу школьного учителя. Среди обещаний оторвать голову, законопатить уши и прочего тому подобного Джелвин вдруг расслышал о книгах, которые учитель приволок на шхуну.
Он подскочил и принялся трясти меня за плечи. С пьяной важностью я твердил одно и то же:
– Капитан здесь кто? Не сметь!…
– Какой вы к черту капитан! Повторите! Что вы сказали про книги?
– Да в его каюте… полный чемодан латинского старья… не понимаю этого аптекарского жаргона.
– Я его знаю, я! Почему вы раньше не сказали!
Я только растянул губы в пьяной ухмылке.
– Наплевать. Капитан здесь кто? Вы обязаны ценить, уважать…
– Пьяный идиот, – крикнул он и побежал в каюту школьного учителя.
Жалкий, бесчувственный, неподвижный Стевен остался моим компаньоном в последующие часы одинокого пьянства. Иногда я принимался голосить:
– Капитан здесь кто?… Пожалуюсь… в адмиралтейство. Обозвать пьяным идиотом!… Меня, первого после Бога на корабле!… Так, Стевен? Ты свидетель… низкого оскорбления. Я его по доске… в море…
Потом я заснул.
* * *
Джелвин поспешно глотал сухари с консервами, его щеки горели и глаза пылали.
– Мистер Баллистер, школьный учитель ничего не упоминал о хрустальном шаре или о каком–нибудь кристалле?
– Он меня не посвящал в свои занятия, – проворчал я, памятуя об оскорблении.
– Ах, если б эти книги попались мне раньше! – Вы нашли что–нибудь?
– Проблеск… ниточка… Бессмыслица на первый взгляд. Непостижимо! Понимаете, непостижимо!
Он был ужасно взволнован. Я так и не смог вытянуть из него что–нибудь путное. Он снова закрылся в пресловутой каюте и я его больше не беспокоил.
Вечером он пришел заправить лампу керосином и не сказал ни слова.
Я лег спать и на следующее утро проснулся очень поздно. В каюте школьного учителя.
Джелвин исчез.
Все мои оклики остались без ответа.
В отчаянном беспокойстве я обшарил шхуну и, забыв о всякой осторожности, орал на палубе изо всех сил.
Потом побрел в свой салон и бросился на пол, рыдая и взывая к небесам.
Я остался с умирающим Стевеном на борту проклятого корабля.
1 2 3 4 5 6 7 8