Лихие ребята в плащ-палатках и маскхалатах, с автоматами в руках. Пилотки у всех надеты с принятым фронтовым шиком, набочок, изпод них выбиваются чубчики. Это вообще-то не положено, но все же допускается – такие ребята! Они сели в кружок на поляне, слушают. А впереди полулежит один из их командиров. Какое у него задумчивое, печальное, строгое лицо. Отчего? – этого мы никогда не узнаем.
…Да, все эти люди спокойны и уверены – в себе, в своих товарищах, в исходе войны.
Армия уже привыкла освобождать города и деревни, но каждый раз это заново глубоко волновало нас. А какое же волнение испытывали те, кого мы освобождали, – ведь у них это событие бывало только один раз.
И как это случается даже у самых близких людей при встрече после долгой разлуки – и тех, и других порой охватывала некоторая смущенность и скованность. Помню, в сентябре сорок третьего в разбитом Донбассе женщины смотрели на нас чуть-чуть удивленно: мы были в непривычной для них, новой – с погонами – форме. С орденами и медалями было у нас не так уж и густо, но часть была гвардейская, и у каждого солдатика сиял на груди яркий, красивый, отдаленно похожий на орден Красного Знамени гвардейский знак. Это тоже вносило краткое замешательство – ко всему этому нужно было привыкнуть.
Но то и дело повсюду возникали ситуации, мгновенно возвращающие к прежнему, милому, довоенному. Взять хотя бы выход первой нашей газеты в освобожденном городе.
Одна из особенностей и черт нашего характера, нашего поколения, нашей армии – нежелание и отказ покидать поле боя после ранения. Оттаскивали, отволакивали в сторону, в ложбину, в траншею, в укрытие. Разрывали зубами индивидуальный пакет, затягивали ослепительным стерильным бинтом руку, ногу или голову. А он рвался назад, под огонь, и возвращался, если была такая возможность, если мог еще видеть врага, держать оружие, хотя бы нажимать пальцем на спусковой крючок.
И те, что попадали в медсанбаты и госпитали и поправлялись там, тоже рвались назад, на фронт, мечтая и стараясь возвратиться в свою дивизию, свой полк, свою роту.
Все более становилось в армии людей с пестреющими на гимнастерках красными и желтыми нашивками – за легкие и тяжелые ранения.
За холодной осенней водой, за великой рекой, на высоком берегу вот он, почти рядом, – ожидающий, исстрадавшийся Киев.
Разрушенные дома, взорванные соборы, трупы замученных, запустение, тлен – вот что они после себя оставляли. И еще – стремление вытравить наши привычные названия, дорогие для народа имена. Площадь Ивана Франко они поторопились переделать в плац фон Шлейфер. Площадь носила это чужое клеймо целых два года.
Знаете, что это за улица, по которой идут наши танки? Улица из пустых коробок на фоне неба, похожих на какие-то зловещие макеты, декорации. Это Крещатик в ноябре 1943 года.
А вот девушка-регулировщица.
Мы воздаем должное женщинам, заменившим своих мужей, братьев и отцов у станка и в поле. Мы восхищаемся их выдержкой и долготерпением.
Но есть еще и другие женщины, достойные поклонения. Женщины – непосредственные участницы Великой войны. Летчицы, снайперы, зенитчицы, связистки и, конечно, более всего – санинструкторы, медицинские сестры, врачи. Как же им всем бывало трудно на войне!
И вот еще – девушка с винтовкой за плечами, с флажками в руках, с буквой «Р» на нарукавной повязке. Регулировщица. На городских площадях это куда ни шло, а вот попробуйте на фронтовых развилках, у переправ, где то и дело возникают заторы, пробки, где навести порядок ох как нелегко. Да еще налетают вражеские самолеты. А с поста не отлучишься, нужно показывать направление, объяснять, командовать. Все дальше и дальше на запад уходят фронты, и стоят уже наши регулировщицы в кирзовых сапогах на перекрестках Европы, возле средневековых костелов, на поворотах полевых и шоссейных дорог, рядом с распятиями и мадоннами. Притормозит на миг лихой фронтовой шофер, уточнить маршрут или просто так – мимолетно завести бесцельное знакомство, подмигнет – и дальше, а следом – танки, орудия, лица, лица, войска, войска…
Низко поклонимся женщинам – участницам войны, нашим боевым подругам. Вспомним также, что почти все они пришли в армию добровольно.
Прорыв блокады Ленинграда
Свершилось! Железное кольцо блокады разорвано, враг отброшен. Восстановилось сообщение Ленинграда со страной.
И страна вздохнула с глубочайшим облегчением и радостью, как вздыхают, когда выживает любимый человек, родная душа. Потому что беда Ленинграда была одной из главных наших бед, мы не забывали о ней в самые тяжелые минуты.
Чудом сохранившийся Ленинский мемориал в Разливе. Ленинский шалаш.
Хочется приостановиться, замереть на миг, отдать этим местам воинские почести. Подумать о своей земле, о себе, о своих товарищах. Представить мысленно и уже пройденные, и лежащие впереди годы и версты войны.
Даже после снятия блокады враг в течение года свободно доставал до города огнем дальнобойных батарей. От жестоких обстрелов погибло немало славных жителей уже освобожденного Ленинграда. Но вот и это позади. Закрашиваются, стираются со стен будничные призывы, полные суровости и тревоги. Правда, одна такая надпись как волнующее напоминание о тех днях навечно сохранена на Невском проспекте.
Освобождение правобережной Украины
Привычные картины войны. Разбитая техника врага. Наши танки на марше. И вдруг – что это?
Великий вольнолюбивый кобзарь за колючей проволокой. Это Канев, памятник Тарасу Шевченко, над его могилой. Фашисты устроили здесь концлагерь для наших людей.
Помните эту песенку?
Теплый ветер дует,
Развезло дороги…
Это только петь хорошо, да и то уже потом, когда высохла грязь, кончилась распутица. А тогда – идешь полем, таща на каждом сапоге или ботинке по пуду налипшей земли. Да еще вдруг окопаться нужно или просто залечь. И вытаскивать орудия из грязи, и толкать машины.
Тяжело. А утешение лишь одно, но зато какое: наступаем!
Государственная граница. Вот мы вышли и к этой черте и, не задерживаясь, ее переступили, оставляя за спиной вновь установленный полосатый пограничный столб с названием нашей державы.
Государственная граница. Здесь на июньском рассвете встретили наши заставы несметные полчища врага. Превосходство противника было не просто подавляющим, оно было здесь многократным в живой силе и во всех видах техники. Но одним пограничники наверняка превосходили захватчиков – силой своего духа. Потому и держались они столь стойко, порою по нескольку суток, до последнего, истекая кровью, ожидая подхода регулярных частей.
Через контрольно-следовую полосу, которую невозможно преодолеть, не оставив отпечатка, хлынули и поперли сотни тысяч кованых вражьих сапог, тысячи танковых гусениц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19