– Да, изредка.
– Вы считали ее скромной, порядочной женщиной, когда она жила на Тэвисток Плейс?
– Она жила со своей матерью. Больше мне ничего не известно.
Свидетельница была вся в слезах. Со стороны представителей оппозиции раздался негодующий ропот. Министр юстиции не обратил на это внимания.
– По чьей просьбе вы согласились давать показания?
– По просьбе госпожи Кларк.
– Вы знакомы с господином Даулером? – Да.
– Говорила ли вам госпожа Кларк, что она представила герцогу Йоркскому господина Даулера как своего брата?
– Нет, никогда.
– Сколько времени прошло с тех пор, когда вы слышали разговор Его Королевского Высочества и госпожи Кларк, касающийся полковника Френча?
– Не могу точно сказать. Разговор происходил на Глочестер Плейс.
– Вы когда-либо встречали полковника Френча в доме на Глочестер Плейс?
– Я слышала, как дворецкий объявлял о его приходе. Но мне трудно сказать, представляли нас друг другу или нет.
– И через пять лет вы дословно помните использованные в разговоре выражения?
– Я много думала о том разговоре.
– Что заставило вас думать о нем?
– Мне стало любопытно, о ком они говорят.
– В какое время года происходил разговор?
– Я не помню.
– Зимой или летом?
– Я не помню.
– Однако вы уверены в точности высказываний?
– Да.
– Вам не кажется это странным?
– Нет.
– Действительно ли дела вашего отца находятся в плачевном состоянии?
Возникла минутная пауза, а потом свидетельница тихо ответила:
– Да.
– Сколько у вас учениц?
– Двенадцать.
– Сколько лет вашей младшей ученице?
– Семь.
В зале раздались громкие крики: «Нет, нет…», так как все увидели, что мисс Тейлор крайне утомлена. Министр юстиции пожал плечами и сел. Мисс Тейлор сказали, что она может идти.
Господин Крокер вызвал госпожу Мери Энн Кларк для дальнейшего допроса. В течение часа он расспрашивал ее о доме на Глочестер Плейс, о количестве слуг, о том, где спали слуги, кто платил им, сколько у нее было экипажей, сколько лошадей, какие драгоценности она носила, закладывала ли она свои бриллианты. Потом, бросив взгляд на переданную ему министром юстиции бумагу, господин Крокер спросил:
– Вы когда-либо жили в Хэмпстеде?
После небольшой паузы свидетельница ответила:
– Жила.
– В каком году?
– С конца 1807 до середины 1808 года.
– В чьем доме вы жили?
– В доме господина Николса.
– В этот период вы пользовались своим именем?
– Да.
– Вы когда-нибудь называли себя госпожой Даулер?
– Нет, никогда.
– Сколько раз вы виделись с господином Даулером после его возвращения из Португалии?
– Я виделась с ним в прошлое воскресенье в моем доме и сегодня, в комнате для свидетелей.
– Значит, вы больше не встречались с ним после его возвращения в Англию?
– Полагаю, достопочтенный джентльмен сам может ответить на этот вопрос, так как чердачное окно в его доме выходит на окна моего дома.
Со стороны оппозиции раздался свист и громкие аплодисменты.
– Вы уверены, что больше не встречались с господином Даулером?
– Если достопочтенному джентльмену так хочется и если это приведет к чему-нибудь, я могу ответить, что виделась с ним чаще. Я не собираюсь скрывать, что господин Даулер мой близкий друг.
– Где еще вы виделись с господином Даулером после его возвращения?
– В его отеле.
– Когда?
– В первый же вечер после его возвращения. Но я держала это в секрете, так как не хотела, чтобы члены моей семьи или чужие люди знали о нашей встрече в тот вечер.
– И долго вы находились с господином Даулером?
– Я сообщила, что находилась в обществе господина Даулера. Я хочу спросить у председателя, считает ли он этот вопрос пристойным, пристало ли палате общин задавать подобные вопросы.
Поднялся господин Вилберфорс и заявил, что это совершенно некорректный и аморальный вопрос, что комитет не имеет права вмешиваться в личную жизнь свидетельницы. Но его слова затонули в гневных выкриках, и господин Крокер повторил свой вопрос.
– Ваше пребывание в четверг у господина Даулера закончилось после полуночи?
– Мой визит закончился в пятницу утром.
К сильнейшему разочарованию представителей всех парламентских партий, господин Крокер прекратил дальнейшие расспросы, и заседание объявили на сегодня закрытым.
Когда госпожа Мери Энн Кларк шла к своему экипажу, к ней подбежал посыльный и протянул записку. Она прочла ее и обратилась к посыльному – Ответа не будет.
Приехав домой на Вестбурн Плейс, она засунула записку за раму зеркала, рядом с открытками, полученными на день св. Валентина. Записка была подписана инициалами всем известного члена парламента от тори: «Как насчет трехсот гиней и ужина сегодня?»
Глава 4
Расследование палаты общин стало предметом всеобщего интереса. О войне на полуострове позабыли, ежедневно ведущие газеты публиковали подробную запись всех выступлений. Наполеон и Испания имели второстепенную важность. Памфлетисты строчили без устали, карикатуристы и сочинители стишков в поте лица трудились над описанием Великой Дискуссии. Торговля оживилась. Как по волшебству, появился фарфор: стаффордширские кувшины с изображением госпожи Кларк во вдовьих одеждах и со списком офицеров в руке; огромные цветные портреты герцога Йоркского в ночной сорочке, вылезающего из кровати; карикатура на Даулера и других свидетелей. На всех углах продавались дешевые издания с описанием жизни всех свидетелей. Десятки шутливых куплетов выплеснулись на улицы, их распевали даже в театрах. Последним криком моды явилось при решении спорных вопросов с помощью монеты вместо «орла или решки» загадывать «герцог или Кларк».
В лондонских салонах не было другой темы разговора. Во всех кофейнях и пивных обсуждали одно и то же событие. Госпожа Кларк брала взятки, но знал ли об этом герцог? Мнения разделились. Помимо двух крупных партий, одна из которых считала, что герцог сам прикарманивал деньги, а другая – что герцог чист и непорочен, существовала небольшая группа людей, которые качали головами и говорили, что главное значение имеет связь герцога с госпожой Кларк. Принц крови, женатый человек, содержал любовницу, дарил ей лошадей и бриллианты, а в это время люди голодали. Мужчины и женщины надрывались на фабриках, солдаты погибали в сражениях, большинство англичан с трудом сводили концы с концами, а главнокомандующий, сын самого короля, развлекался со шлюхой. Этот вопрос терзал сердца многих. Это был камень преткновения.
Напыщенные проповедники и уличные ораторы дали себе волю. Обыватели высказывались у себя дома: «Считается, что мы должны уважать Ганноверов. Они показали нам пример. Если Бурбоны вели себя во Франции точно так же, неудивительно, что у лягушатников полетели головы с плеч…» Атмосфера в обществе была накаленной, страсти разжигались теми, кому это было выгодно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108