Даже при старом контракте фабрика работала себе в убыток, при новом – она вообще переставала существовать как коммерческое предприятие и превращалась в предмет роскоши, в игрушку, такую же недолговечную и хрупкую, как стеклянная посуда, которую она производила. Я свалял дурака. Моя сентиментальность дорого обойдется владельцам.
Я взял новый контракт, положил его вместе с обоими письмами в карман пальто и пошел следом за Жаком в кухню.
– Садитесь, господин граф, – сказал он, – вы немало потрудились, надо и перекусить.
Он протянул мне чашечку обжигающе горячего кофе.
– Я все еще поражаюсь вашему успеху в Париже, – продолжал он, – мы ведь ни на что не надеялись. Поездка была простой формальностью. Вот как важны личные контакты.
– Теперь никто не останется без работы, – сказал я. – Вот что самое главное.
Жак поднял брови.
– Вас так волновала судьба рабочих? – спросил он. – Я не знал этого.
По правде говоря, они бы скоро оправились от удара и нашли новое место. Они уже давно готовы к тому, что фабрику закроют.
Я молча пил кофе. Выходит, я обольщал себя иллюзиями. Возможно, зря вмешался не в свое дело.
Кто-то постучал во входную дверь, и Жак, извинившись передо мной, пошел в контору. Я посмотрел вокруг и увидел, что нахожусь в просторной кухне, которая раньше, должно быть, служила целой семье; дверь в противоположной стене вела в остальную часть дома. Мне стало любопытно, и я открыл ее.
Передо мной был широкий каменный коридор, по обеим сторонам которого были расположены комнаты, а в конце поднималась лестница на следующий этаж. Я пересек коридор и заглянул в двери. Они были пусты, не обставлены, обои выцвели, краска потрескалась, на полу – толстый слой пыли. В самой последней, прекрасной квадратной комнате с деревянными панелями в беспорядке стояла у стены мебель, громоздились поставленные один на другой стулья, ящики с посудой; заброшенность, запустение, словно хозяин всех этих вещей собрал их в одно место и забыл про них. На стене висел старый календарь 1941 года, под ним – коробка с книгами. Я наклонился и открыл одну из них.
Внутри была надпись: "Морис Дюваль".
Возле окна послышалось легкое трепетанье. Я обернулся. Бабочка, последняя бабочка долгого лета, разбуженная солнцем, пыталась вырваться из опутавшей ее паутины. Я хотел было открыть окно, но его заело. Видимо, его не открывали уже много лет. Я освободил бабочку из темницы, она поднялась разок в воздух, затем снова села в паутину.
Послышались шаги, кто-то шел по коридору от кухни. В проеме появился Жак. Не спуская с меня глаз, потоптался нерешительно на пороге, потом прошел на середину комнаты.
– Вы что-нибудь ищете, господин граф? – спросил он.
У Жака был смущенный, неуверенный вид, и я подумал, что, возможно, все эти вещи под его охраной и, обследуя дом, я нарушил какие-то здешние правила.
– Почему мы держим здесь все это? – спросил я, указывая на мебель.
Жак пристально взглянул на меня, затем отвел глаза.
– Это вам решать, господин граф, – сказал он.
Я снова посмотрел на сваленную у стены мебель; лежащая без употребления, забытая, она наводила тоску, а ведь в комнате, должно быть, когда-то жили, она служила гостиной или столовой.
– Обидно, что все зря пропадает, – сказал я.
– О, да, – сказал Жак.
Я не осмеливался задать ему вопрос, который Жак де Ге никогда не задал бы, так как знал ответ. Наконец я рискнул:
– Вы не думаете, что стоило бы использовать эти комнаты? – спросил я.
– Поселить здесь кого-нибудь, чтобы они не стояли пустыми?
Жак продолжал молча стоять на том же месте, глядя на все, что угодно – на стены, на мебель, – только не на меня. Ему явно было не по себе. Затем сказал:
– А кого бы вы тут поселили?
Это не было ответом, просто вопросом на вопрос и не могло подсказать мне, как продолжить разговор. Я подошел к окну и посмотрел наружу. Налево были видны фабричные строения, направо – ферма. И то, и другое отделялось изгородью от дома и прилегающего к нему сада. Некогда сюда вела с дороги мощеная дорожка, возле нее я увидел старый заброшенный колодец.
– Почему бы вам самому здесь не жить? – спросил я.
Его неловкость еще усилилась, и, взглянув на него, я понял, что он услышал в моих словах своего рода упрек.
– Нам с женой вполне хорошо в Лаури, – сказал Жак. – В конце концов, это совсем близко отсюда, не дальше, чем от Сен-Жиля. Жена предпочитает жить среди людей. Ей здесь будет одиноко… К тому же…
Он внезапно замолчал со страдальческим видом.
– К тому же – что? – спросил я.
– Это покажется странным, – сказал Жак. – Здесь так долго никто не жил, и вдруг… Простите меня, господин граф, но с этим домом связаны не очень-то приятные воспоминания. Мало кто захотел бы поселиться здесь.
Он снова нерешительно приостановился, а затем, собравшись с духом, быстро проговорил – слова посыпались горохом, словно чувство, которое их подгоняло, было сильней даже, чем уважение ко мне:
– Господин граф, если бы здесь, на территории фабрики, были бои, если бы тут сражались солдаты, с этим можно было бы примириться. Но когда человека, который жил здесь последним, управляющего фабрикой, месье Дюваля, будят посреди ночи, стаскивают с постели, сводят вниз и убивают такие же французы, как он, а затем кидают в колодец и засыпают стеклом, пусть даже это было давным-давно, вряд ли кто-нибудь захочет жить здесь, где все это случилось, со своей женой и детьми. Мы все предпочли бы об этом забыть.
Я ничего не ответил. Что я мог ему сказать? Бабочка снова вяло взмахнула крыльями, тщетно пытаясь высвободиться из паутины, и, протянув руку, чтобы снова спасти ее от смерти, я уперся глазами в старый колодец – ржавчина на кованом железе, дерево искрошенное, сруб зарос крапивой.
– Да, – медленно сказал я, – вы правы.
Я повернул и вышел из комнаты, прошел по каменному коридору на кухню, оттуда – в контору; казенная мебель, застарелый запах сигаретного дыма, скоросшиватели для бумаг и папки с документами придавали ей безликий вид. Я приостановился у стола, глядя на счета, расписки и письма. Делать здесь мне больше было нечего, цифры я узнал – вряд ли я извлеку из этих бумаг еще что-нибудь. Фабрика будет работать, пока однажды кто-нибудь не обнаружит, что ни рабочим, ни по счетам нечем платить.
– Если вы дадите мне конверт, адресованный месье Мерсье, одному из директоров Корвале, – обратился я к Жаку, который шел следом за мной, – я на обратном пути отправлю назад их экземпляр контракта, а дубликат оставлю нам.
Но дух сотрудничества покинул его. Мы оба думали о пустых комнатах в задней части дома, и возвращение к делам было просто невозможно.
– Я приехал только чтобы уточнить цифры, – сказал я. – Нет нужды упоминать об этом месье Полю.
– Само собой, господин граф, – откликнулся Жак и, вынув из ящика конторки конверт, надписал адрес и прилепил марку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101