ЭПИЗОД XIII
Среди солдат распространился всеобщий страх перед песчаным червем. О нем рассказывалось множество историй, хотя из людей его видела только Сирокко.
Поговаривали, что червь этот имеет десять километров в длину, а пасть у него — двести метров в ширину. Еще поговаривали, он страшно жаден до человеческой крови. Любит оставаться под песками, где движется быстрей, чем бежит любая титанида. А потом вырывается на поверхность и пожирает целые армии.
Короче... вроде того.
Многие рассказчики вспоминали того зверя, что впервые появился в очень старом фильме — одном из самых любимых у Геи. Фильм так ей понравился, что она сработала такого же зверя и выпустила его в Мнемосину, которая, согласно титанидской легенде, некогда была Алмазом Великого Колеса.
Правда же была и куда больше, и куда меньше.
Примерно в середине своего перехода армия миновала одну из петель червя. На самом деле червь составлял триста километров в длину и четыре километра в диаметре. Да, он предпочитал оставаться под поверхностью, но там, где каменное ложе лежало на глубине менее четырех километров, выбора у него просто не оставалось. Поэтому петли были видны издалека. Червь постепенно перемалывал скалы во все более тонкий песок и невесть как переваривал содержавшиеся там минералы.
Что же до его скорости...
Триста километров песка создавали колоссальное трение. Песчаный червь состоял из громадных колец-сегментов, каждое в сотню метров длиной. Двигался же он следующим образом. Один из ясно различимых сегментов проталкивался на шесть-семь метров, после чего к нему подтягивался следующий, затем следующий — и так далее. Через две-три минуты те же сегменты одолевали еще шесть-семь метров.
Облегчение при виде червя — столь ужасного и столь безвредного — оказалось так велико, что в рядах солдат появилось одно увлечение, которому Сирокко мешать не стала. Армия воспользовалась червем как стенкой для граффити.
По мере того как каждый легион проходил мимо двух-трех километров наземной части червя, командиры давали короткую передышку и люди сразу начинали толпиться у самой громадной стены, на которой им когда-либо доводилось писать. Все от души смеялись над посланиями тех, кто прошел раньше. Сентиментальное предпочтение отдавалось именам и названиям родных городов: «Марианна Попандопулос, Джакарта»; «Карл Кингсли, Буэнос-Айрес»; «Фахд Фонг, ВЕЛИКИЙ Свободный Штат Техас».
Удивительно мягкую шкуру зверя можно было резать мечом или ножом; червю все было как с гуся вода.
Рождалась поэзия: «Кто пишет у червя на яйцах...»
Настойчивые призывы: «Сэмми, вернись!»
Реклама: «Кому охота поразвлечься, найди Джорджа, Пятый легион, Двенадцатая палатка».
Критика: «Соня Кольская мне плешь проела».
Философия: «Долбал я армию».
Полезные советы: «Пойди просрись!»
И патриотизм: «СМЕРТЬ ГЕЕ!! !»
Последняя надпись бесконечно повторялась по всему протяжению червя. Были там и трогательные панегирики погибшим друзьям, и ностальгические жалобы, обычные для солдат всегда и повсюду. Даже клочок истории: «Здесь был Килрой».
Славно, что им попался песчаный червь, подумала Сирокко. Армия отчаянно нуждалась в разрядке смехом. Ибо переход через Мнемосину был сущим адом.
Температура поднималась аж до шестидесяти градусов по Цельсию и редко опускалась ниже сорока.
Влажность была очень низкой, что отчасти помогало. Но больше не помогало ничего. Не было ни ночного облегчения, ни прохладного ветерка.
Стратегия выживания в гейской пустыне резко отличалась от той, что бывала так полезна в Сахаре. Солнечный свет был слаб как разбавленный чай. Но нем даже загореть не удавалось — не то что обгореть. Поэтому шляп не носили, и никаких защитных одеяний тоже. Многие предпочитали раздеваться догола, чтобы пот мог испаряться как можно скорее. Другие оставляли минимальное количество одежды, чтобы удержать часть воды.
Ни то ни другое особенно не помогало. Воды у них хватало, чтобы одолеть Мнемосину без установления рационов. Поэтому никаких указаний от Сирокко не последовало. Главной задачей было уберечь ноги и хоть немного поспать.
Людям раздали странные приспособления, которые несли от самого Диониса. Сплетенные из грубого тростника, они больше всего походили на снегоступы. Для ходьбы в них требовалась определенная практика, но дело стоило усилий. Все пекло шло снизу, из-под песка, и кое-где так жарило, что запросто можно было готовить. Пескоступы так распределяли вес, что ноги в песке не тонули. Также благодаря им подошвы ботинок почти не соприкасались с поверхностью.
У титанид имелись свои, более солидные разновидности пескоступов. А вот джипам пришлось очень несладко. Они почти непрерывно похрюкивали.
Стоянки оказывались непрерывным кошмаром.
Люди спали стоя, прислонясь к фургонам. Можно также было навалить сложенные палатки, одежду и все такое прочее, создавая тем самым нечто вроде тюфяка, который давал хоть некоторую изоляцию от идущего снизу жара. Люди теснились на этих кучах — и, задыхающиеся и мокрые от пота, просыпались от кошмарных снов про пожары.
Лучше было спать прямо на марше. Солдаты по очереди забирались, на крыши фургонов и урывали несколько часов сна, пока их не поднимала следующая смена. Тем не менее многие засыпали прямо на ходу, падали и тут же с воплями вскакивали.
Были случаи истощения и обезвоживания. Военно-Воздушные Силы постоянно летали туда-сюда, забирая самых тяжелобольных к рубежу Океана. Но даже при этом были смертельные случаи — хотя и не так много, как опасалась Сирокко.
В сумеречной зоне между Мнемосиной и Океаном, на берегу теплого озера, где Офион появлялся из своего подгейского русла, Сирокко разрешила краткую стоянку. Здесь уже можно было спать прямо на земле. Затем Сирокко поторопила армию дальше, к берегам самого большого моря в Гее, что занимало шестьдесят процентов всей поверхности Океана и называлось просто-напросто Океан.
Вода была прохладная. Вдоль берега росли растения. Легионы избавились от того немного, что на них было, и нырнули в море. Джипы с радостными гудками тоже забрались в воду. Титаниды отплыли туда, где поглубже, своими торчащими из воды человеческими торсами напоминая каких-то немыслимых лох-несских чудовищ.
Сирокко снова собрала своих генералов, чтобы обсудить меры в отношении солдат, слишком ослабленных Мнемосиной. Она попыталась скрыть от них свой страх, хотя сомневалась, что ей это удалось. Океан для Сирокко всегда оставался полным незнакомцем. Она множество раз его пересекала — и все время с глубоким страхом. Страх этот разумному объяснению не поддавался, раз ничего плохого с ней здесь никогда не случалось. Но Габи отказывалась об этом говорить, чем еще больше тревожила Сирокко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151