два по бокам, один сзади и один впереди. Когда «Илья Муромец» пересек линию фронта, капитан не заметил.
Мазуров погладил ладонью приклад пулемета. Шероховатое дерево приятно щекотало кожу. Он осторожно выбрался из сиденья, с удовольствием распрямив ноги, которые до этого постоянно находились в полусогнутом состоянии. Неожиданно он понял, что не может разогнуть спину. Любая попытка сделать это вызывала резь в пояснице, как будто туда набросали битого стекла или, скорее, кровь застыла в венах, превратившись в медленно тающие ледышки. Процесс пошел быстрее, когда Мазуров стал массировать поясницу руками. Когда тело стало более послушным, он отправился в обратный путь. Капитан крепко держался руками за стенки: одно неосторожное движение, и его выбросит из аэроплана так же, как волна смывает с палубы зазевавшегося пассажира, вот только спасательный круг Мазурову не поможет.
Туннель оказался почему-то слишком коротким, словно во время воздушного боя у аэроплана оторвало кусок хвоста. Мазуров сумел преодолеть его, всего лишь пару раз оттолкнувшись от стенок. Луч света, пробравшись в туннель через крохотную пулевую пробоину, как кнутом хлестнул его по лицу.
Мазуров встал, оттолкнул ногой тележку. Она отъехала обратно в туннель и никому теперь не мешала. Потолок был еще слишком низок, и Мазуров не смог выпрямиться во весь рост. Он размял мышцы, несколько раз интенсивно согнув и распрямив ноги и руки. Голова при этом постоянно упиралась в потолок. Застоявшаяся кровь заструилась по венам. Она принесла тепло и боль. Мазуров и не заметил, что замерз.
В салоне стояла невыносимая духота, особенно это чувствовалось после открытой площадки, поэтому первым желанием было разбить иллюминатор и впустить в салон небеса. Капитан почувствовал зависть к пилотам сопровождения, которые сидели в открытых кабинах, потом он вспомнил о ветре и о холоде, но… все равно продолжал им завидовать.
Впору надевать противогазы. От тяжелого воздуха того и гляди упадешь в обморок. Но пока штурмовики держались, хотя их движения стали вялыми, замедленными, будто они находились в какой-то тягучей жидкости, похожей на очень прозрачный студень.
– Все целы? – Мазуров взял инициативу на себя и огляделся.
– Да, – сказал кто-то: голоса он не узнал.
Штурмовики вновь впали в апатичное состояние, как сонные мухи в преддверии зимних холодов. На разговоры не хотелось тратить силы, и без того в горле так пересохло, точно они без умолку болтали на протяжении последнего часа.
Из кабины появился пилот. Солнечные лучи подталкивали его в спину, обступали голову, из-за этого казалось, что у него нимб. Хорошо еще, что тени скрывали его лицо. Будь оно освещено, никто бы и не подумал, что он похож сейчас на ангела-хранителя.
– Через… – Слово прозвучало настолько тихо, что его услышали лишь те, кто сидел возле кабины, поэтому пилоту пришлось прокашляться, прочистить горло, и лишь только после этого он сумел внятно произнести: – Через десять минут садимся.
Очевидно, каждое слово вызывало у пилота боль, словно его горло было изъедено язвами.
Приятная новость восторга не вызвала. Штурмовики, да и то не все, показали кивками, что расслышали слова пилота. Он вновь исчез в кабине.
Вскоре аэроплан завалился на правое крыло, а в следующие несколько минут могло показаться, что транспорт попал в воздушный поток, и теперь его качает на волнах из стороны в сторону, причем их амплитуда была куда как больше, чем на море.
Изредка Мазуров поглядывал в иллюминатор, но не мог отыскать никаких знакомых ориентиров, по которым пилот вел аэроплан к летному полю. Впрочем, он практически не запомнил дорогу, когда летел с Шешелем, и уж тем более не следил за ней, отправляясь на это задание.
Тело стало легким. Такой же эффект дают индийские благовония, при этом душа расстается с плотью и отправляется странствовать по свету. Время путешествия зависит от подготовки и выносливости человека.
Несколько секунд аэроплан летел параллельно земле, примерно в полуметре от нее. Так пловец стоит возле воды и не решается в нее ступить, думая, что она слишком холодная, наконец он трогает ее кончиками пальцев, отдергивает ногу, ежится, по телу у него пробегают мурашки, а потом он решительно идет вперед.
Аэроплан запрыгал по земле, как кенгуру. Эти прыжки были длинными, красивыми. Он отталкивался колесами, пытаясь продлить наслаждение полетом, но летное поле не хотело больше отпускать его. «Илья Муромец» заскользил по земле, медленно гася скорость.
Мазуров ждал, что сейчас сломается колесная стойка или еще что-нибудь, но… Когда тряска наконец прекратилась, он почувствовал усталость. Только усталость… Ему казалось, что он смотрит в окно железнодорожного вагона. Люди, стоящие на станции, через несколько секунд останутся далеко позади, и он никогда их больше не встретит, а даже если и встретит, то не узнает, потому что не успел рассмотреть и запомнить их лица.
К аэроплану бежали санитары с носилками. Они походили на охотников, которые хотят добить попавшего в ловушку зверя. Это надо сделать как можно быстрее, пока зверь не оправился и не попытался вырваться, поэтому они не стали ждать, когда аэроплан остановится.
«Кажется все. Надо хлопать в ладоши, радостно кричать, а когда появятся пилоты, сказать им, что они прекрасно совершили посадку». Но у Мазурова не хватало сил даже на то, чтобы подняться с лавки, словно он прирос к ней и теперь придется выпиливать кусок дерева, на котором он сидел.
Плачевную картину они, наверное, представляли, когда в салон пробрались медики. Вероятно, пилоты сообщили им, за кого нужно браться в первую очередь. Мазуров не успел сказать ни одного слова, а медики уже осматривали драгун. Погрузившись в работу, его они просто не замечали. Это было немного обидно.
С кислыми физиономиями медики поглядывали друг на друга. Но ничего не говорили, хотя и так становилось ясно, что они недовольны состоянием пациентов. Драгуны потеряли слишком много крови, а раны им обработали плохо. Все это снижало шансы на выздоровление. Медики сидели на корточках и, очевидно, хотели выяснить, можно ли раненых транспортировать или придется делать операцию прямо здесь, в салоне аэроплана. Для этого нужно будет принести инструменты и какие-нибудь осветительные приборы.
Силы постепенно возвращались к Мазурову. Он чувствовал, что может встать. При этом его будет немного покачивать, но вряд ли он упадет, а если и начнет падать, то сможет опереться о борт аэроплана. Он боялся, что застрянет в дверях как раз в то время, когда медики начнут выносить носилки.
Фраза «Вам помочь?» звучала бы глупо. Она могла только разозлить медиков. Если штурмовикам дать носилки, то они могут выскользнуть из их рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84