Пятиэтажки во дворе стояли так близко, что соседи частенько беседовали друг с другом, не покидая собственных квартир.
Увидев Федора в костюме и галстуке в семь часов утра, Сати сначала остолбенела, потом незаметно скосила глаза на соседний балкон. Так и есть! Там, подперев ладошкой пухлую щеку, сидела румяная, похожая на Василису из сказки, красавица в наброшенном на плечи цветастом платке с кистями.
– Привет, Федор. А я вот… э… отличный петух у тебя! И поет так громко. – Сати бросила убийственный взгляд в сторону клетки.
– Голосистый, – томно вздохнула «Василиса». – Обожаю. У нас в деревне, бывало, как петухи запоют… прямо соловьи, а не петухи!
Услыхав такое, бывший агроном расцвел. Красавица трудилась продавщицей в универмаге, и Федор давным-давно вздыхал по ней. Нынешней весной он набрался наконец смелости, познакомился, и сейчас роман их был в самом разгаре. Само собой, Сати, как и остальные жильцы двух пятиэтажек, была в курсе того, как развиваются отношения. Выбор Федора все одобряли: «Василиса» была женщиной хозяйственной, домовитой и слыла отличной кулинаркой. Вдобавок она, как оказалось, обожала петушиное пение и ежедневно появлялась на утренней зорьке на балконе, чтобы послушать душераздирающие хриплые крики питомца Федора. Поэтому бывший агроном наряжался с утра пораньше в лучший костюм и прогуливался по балкону, бросая на красавицу пылкие взоры.
Сати, однако, догадывалась, что подниматься ни свет ни заря обольстительнице из универмага не так уж и нравится, и подозревала, что выйдя замуж, она тут же положит конец петушиным песнопениям, поэтому не могла дождаться, когда Федор предпримет наконец решительные действия.
– Слесари ходят, слышала? – сообщил тот, поливая рассаду.
– С утра? Чего им надо?
– Батареи проверяют. – Федор поставил лейку. – Готовят к отопительному сезону.
– К отопительному?! Так он когда еще будет! Лето только-только началось.
– Зима не за горами, – рассудительно заметил сосед. – Ты лучше денежки приготовь, а то они и глядеть на твои батареи не станут.
– Еще и денежки? – горестно вздохнула Сати. – А сколько берут эти самые слесари-грабители? Много?
Услыхав сумму, она присвистнула:
– Кровопийцы! Вымогатели, разбойники с большой дороги! Ладно, чего уж там…
Сати вернулась в комнату, посмотрела на будильник, вздохнула и принялась собираться на работу, решив явиться в контору раньше всех и тем самым поразить деда Илью.
Через час Сати, мрачнее тучи, сидела в автобусе и сверлила сердитым взглядом ни в чем не повинных пассажиров: слесари-кровопийцы существенно подорвали ее и без того небогатый бюджет. Некоторое время она угрюмо размышляла, как дотянуть до зарплаты, прикидывала и так и эдак наконец чтобы отвлечься, принялась вспоминать сегодняшний сон. Он был коротким, как вспышка в ночи, обрывочным, точно Тильвус задремал ненадолго и тотчас проснулся.
Сон был похож на падение с высоты в реку: тяжелая черная вода сомкнулась над головой, и Сати пронзило чувство тревоги, страха и безысходности. А потом появилось жуткое ощущение, что она тонет, захлебывается в этой тяжелой вязкой воде, так непохожей на обычную речную. От этого Сати проснулась в холодном поту, чувствуя отвращение и тошноту, подступающую к горлу, с чувством неопределенного, но непреодолимого отчаяния, пронзившего ее насквозь. Она догадалась, что это было, очевидно, состояние Тильвуса, а раз так, то события, увиденные во сне, имели для него огромное значение. Сати постаралась припомнить еще что-нибудь: кажется, мелькнуло какое-то сражение? Была битва, и были Воины Сновидений и… что-то еще? Она вздохнула – вспомнить подробности никак не удавалось. Но сон оставлял после себя неприятное гнетущее впечатление, будто там, за Завесой сна происходило что-то страшное, жуткое.
Сати решила сегодня же, как можно скорее, наведаться к Тильвусу и все узнать. Если же господин великий маг начнет, по своему обыкновению, темнить и уклоняться, выспросить все у Джулиса – раз он его друг, то должен знать.
Свадебный фотограф Адольфыч осторожно выскользнул из собственной квартиры и замер, прислушиваясь. Погони не было, но медлить нельзя было ни минуты. Поминутно оглядываясь, Адольфыч на цыпочках спустился вниз по лестнице, и только когда за ним захлопнулась тяжелая металлическая дверь подъезда, выпрямился, расправил плечи и вздохнул с облегчением.
Улизнуть от супруги было не так-то просто, она прогулок не одобряла, так как прекрасно знала, что стоило мужу появиться на улице, как тут же появлялись и желающие его угостить – то кружечкой пива, а то и чем покрепче. Но даже бдительная Варвара не предполагала, что супруг смоется из дому с утра пораньше.
Оказавшись во дворе, фотограф огляделся.
Утро выдалось погожее, теплое, по тихому бульвару спешили прохожие, шаркали метлами дворники, над прудами шумели фонтаны, и ветерок шелестел молодой тополиной листвой. Старенькая машина, припаркованная неподалеку от детской площадки, была засыпана лиловыми лепестками поздней сирени. Машина принадлежала Адольфычу, но фотограф лет пять назад подарил ее сыну и с тех пор за руль не садился.
– Красота, – с наслаждением проговорил Адольфыч, еще раз окинул взглядом бульвар и потянул носом: из открытого окна квартиры Зайцевых на первом этаже вкусно пахло чем-то горячим, жареным.
– Блинчики, – завистливо пробормотал фотограф, принюхиваясь. – Небось со сметаной едят: С вареньицем домашним…
Блины Адольфыч обожал с детства, но Варвара блюла фигуру, поэтому все мучное и жареное давным-давно было изгнано со стола.
– Эх, – сокрушенно промолвил он, глотая слюнки. Воображение тут же нарисовало стопку горячих блинов, тоненьких, кружевных, мягких, а рядом – миску с густой сметаной. Адольфыч потоптался под окнами, подумал и решил как бы ненароком зайти к соседям. Оставалось только выдумать подходящий предлог, а уж там, он знал точно, хлебосольные Зайцевы ни за что не отпустят его без угощения.
– Скажу им, что… нет, лучше спрошу…
– Адольфыч, – просипел рядом знакомый голос. – А я тебя жду. Шел мимо, дай, думаю, постою, подожду, вдруг ты выйдешь.
Фотограф тут же забыл о намерении нанести визит соседям Зайцевым.
– Здорово, друг! – радостно воскликнул он. – Хорошо, что пришел! Айда на пруды, посидим, потолкуем!
И Адольфыч по многолетней привычке тут же принялся обшаривать карманы, проверяя, не завалялось ли где монетки.
– Сейчас найдем денег, купим пивка, устроимся на бережку. – Он сунул руку в карман пиджака. – Поговорим, отдохнем. Гляди, денек-то какой сегодня, а?! Красота!
Настроение у фотографа и без того было почти всегда хорошим, а накануне запоя он и вовсе приходил в состояние безграничной любви ко всему человечеству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Увидев Федора в костюме и галстуке в семь часов утра, Сати сначала остолбенела, потом незаметно скосила глаза на соседний балкон. Так и есть! Там, подперев ладошкой пухлую щеку, сидела румяная, похожая на Василису из сказки, красавица в наброшенном на плечи цветастом платке с кистями.
– Привет, Федор. А я вот… э… отличный петух у тебя! И поет так громко. – Сати бросила убийственный взгляд в сторону клетки.
– Голосистый, – томно вздохнула «Василиса». – Обожаю. У нас в деревне, бывало, как петухи запоют… прямо соловьи, а не петухи!
Услыхав такое, бывший агроном расцвел. Красавица трудилась продавщицей в универмаге, и Федор давным-давно вздыхал по ней. Нынешней весной он набрался наконец смелости, познакомился, и сейчас роман их был в самом разгаре. Само собой, Сати, как и остальные жильцы двух пятиэтажек, была в курсе того, как развиваются отношения. Выбор Федора все одобряли: «Василиса» была женщиной хозяйственной, домовитой и слыла отличной кулинаркой. Вдобавок она, как оказалось, обожала петушиное пение и ежедневно появлялась на утренней зорьке на балконе, чтобы послушать душераздирающие хриплые крики питомца Федора. Поэтому бывший агроном наряжался с утра пораньше в лучший костюм и прогуливался по балкону, бросая на красавицу пылкие взоры.
Сати, однако, догадывалась, что подниматься ни свет ни заря обольстительнице из универмага не так уж и нравится, и подозревала, что выйдя замуж, она тут же положит конец петушиным песнопениям, поэтому не могла дождаться, когда Федор предпримет наконец решительные действия.
– Слесари ходят, слышала? – сообщил тот, поливая рассаду.
– С утра? Чего им надо?
– Батареи проверяют. – Федор поставил лейку. – Готовят к отопительному сезону.
– К отопительному?! Так он когда еще будет! Лето только-только началось.
– Зима не за горами, – рассудительно заметил сосед. – Ты лучше денежки приготовь, а то они и глядеть на твои батареи не станут.
– Еще и денежки? – горестно вздохнула Сати. – А сколько берут эти самые слесари-грабители? Много?
Услыхав сумму, она присвистнула:
– Кровопийцы! Вымогатели, разбойники с большой дороги! Ладно, чего уж там…
Сати вернулась в комнату, посмотрела на будильник, вздохнула и принялась собираться на работу, решив явиться в контору раньше всех и тем самым поразить деда Илью.
Через час Сати, мрачнее тучи, сидела в автобусе и сверлила сердитым взглядом ни в чем не повинных пассажиров: слесари-кровопийцы существенно подорвали ее и без того небогатый бюджет. Некоторое время она угрюмо размышляла, как дотянуть до зарплаты, прикидывала и так и эдак наконец чтобы отвлечься, принялась вспоминать сегодняшний сон. Он был коротким, как вспышка в ночи, обрывочным, точно Тильвус задремал ненадолго и тотчас проснулся.
Сон был похож на падение с высоты в реку: тяжелая черная вода сомкнулась над головой, и Сати пронзило чувство тревоги, страха и безысходности. А потом появилось жуткое ощущение, что она тонет, захлебывается в этой тяжелой вязкой воде, так непохожей на обычную речную. От этого Сати проснулась в холодном поту, чувствуя отвращение и тошноту, подступающую к горлу, с чувством неопределенного, но непреодолимого отчаяния, пронзившего ее насквозь. Она догадалась, что это было, очевидно, состояние Тильвуса, а раз так, то события, увиденные во сне, имели для него огромное значение. Сати постаралась припомнить еще что-нибудь: кажется, мелькнуло какое-то сражение? Была битва, и были Воины Сновидений и… что-то еще? Она вздохнула – вспомнить подробности никак не удавалось. Но сон оставлял после себя неприятное гнетущее впечатление, будто там, за Завесой сна происходило что-то страшное, жуткое.
Сати решила сегодня же, как можно скорее, наведаться к Тильвусу и все узнать. Если же господин великий маг начнет, по своему обыкновению, темнить и уклоняться, выспросить все у Джулиса – раз он его друг, то должен знать.
Свадебный фотограф Адольфыч осторожно выскользнул из собственной квартиры и замер, прислушиваясь. Погони не было, но медлить нельзя было ни минуты. Поминутно оглядываясь, Адольфыч на цыпочках спустился вниз по лестнице, и только когда за ним захлопнулась тяжелая металлическая дверь подъезда, выпрямился, расправил плечи и вздохнул с облегчением.
Улизнуть от супруги было не так-то просто, она прогулок не одобряла, так как прекрасно знала, что стоило мужу появиться на улице, как тут же появлялись и желающие его угостить – то кружечкой пива, а то и чем покрепче. Но даже бдительная Варвара не предполагала, что супруг смоется из дому с утра пораньше.
Оказавшись во дворе, фотограф огляделся.
Утро выдалось погожее, теплое, по тихому бульвару спешили прохожие, шаркали метлами дворники, над прудами шумели фонтаны, и ветерок шелестел молодой тополиной листвой. Старенькая машина, припаркованная неподалеку от детской площадки, была засыпана лиловыми лепестками поздней сирени. Машина принадлежала Адольфычу, но фотограф лет пять назад подарил ее сыну и с тех пор за руль не садился.
– Красота, – с наслаждением проговорил Адольфыч, еще раз окинул взглядом бульвар и потянул носом: из открытого окна квартиры Зайцевых на первом этаже вкусно пахло чем-то горячим, жареным.
– Блинчики, – завистливо пробормотал фотограф, принюхиваясь. – Небось со сметаной едят: С вареньицем домашним…
Блины Адольфыч обожал с детства, но Варвара блюла фигуру, поэтому все мучное и жареное давным-давно было изгнано со стола.
– Эх, – сокрушенно промолвил он, глотая слюнки. Воображение тут же нарисовало стопку горячих блинов, тоненьких, кружевных, мягких, а рядом – миску с густой сметаной. Адольфыч потоптался под окнами, подумал и решил как бы ненароком зайти к соседям. Оставалось только выдумать подходящий предлог, а уж там, он знал точно, хлебосольные Зайцевы ни за что не отпустят его без угощения.
– Скажу им, что… нет, лучше спрошу…
– Адольфыч, – просипел рядом знакомый голос. – А я тебя жду. Шел мимо, дай, думаю, постою, подожду, вдруг ты выйдешь.
Фотограф тут же забыл о намерении нанести визит соседям Зайцевым.
– Здорово, друг! – радостно воскликнул он. – Хорошо, что пришел! Айда на пруды, посидим, потолкуем!
И Адольфыч по многолетней привычке тут же принялся обшаривать карманы, проверяя, не завалялось ли где монетки.
– Сейчас найдем денег, купим пивка, устроимся на бережку. – Он сунул руку в карман пиджака. – Поговорим, отдохнем. Гляди, денек-то какой сегодня, а?! Красота!
Настроение у фотографа и без того было почти всегда хорошим, а накануне запоя он и вовсе приходил в состояние безграничной любви ко всему человечеству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109