А я грущу при мысли,
Что время так неспешно,
Что для меня годами
Оно стоит на месте.
Любовникам так часто
Служил Тантал примером.
Но мне в моей высокой
Любви сравниться не с кем.
Затем, что в целом мире
Я только ей владею,
Что все мои деянья —
Лишь в тайных помышленьях.
Любовь меня сковала
Цепями так надежно,
Что я, хоть цель и близко,
Не досягаю цели.
Кто перенес, Белиса,
Чистейший перл небесный.
Тебя в долину нашу
Из царства сновидений?
Ведь стоит мне подумать,
Что стала ты моею,
И я, очнувшись, вижу.
Что ты, как сон, исчезла.
Любовь моя родилась
На свет с твоим рожденьем.
О госпожа, с тобою
Она росла и крепла.
Теперь она огромна,
Но ей, равно как прежде,
В моей груди просторно,
В твоей же – слишком тесно.
Надежда мне приносит
Лишь новые мученья:
Последнее теряешь,
Ее посулам веря.
Ах, чем сильней желанья,
Тем призрачней надежда:
Она в них утопает,
Как в море неисчерпном.
Как мало упований
Из бездны их извлек я!
Недаром тот, кто любит,
Всегда недолговечен.
Белиса, я не в силах,
Покуда мы не вместе,
Ни быть влюбленным больше,
Ни встречи жаждать меньше.
Так жил, питаясь надеждами, Лисардо, порою веселый, а порою и грустный. Лаура, получая от него письма и другие знаки внимания, то отдаляла его от себя, то внушала ему уверенность; и все свои сомнения и желания он выразил однажды в таких стихах:
Нет, не думай, мысль, что мне
Ты наносишь оскорбленье:
Я тебе за поношенье
Лишь признателен вдвойне,
Ибо вправе ты вполне
В гневный спор со мной пускаться,
Если ветреной казаться
Мною ты принуждена:
Ведь надежда не дана
Тем, что к цели не стремятся.
Ты и я теперь полны
Столь высокою мечтою,
Что друг к другу мы с тобою
Ревновать подчас должны,
Хоть мы все-таки дружны,
Ибо с помощью твоею
Ею я во снах владею.
Ты ж, в бесстрастии своем,
Мне упрек бросаешь в том,
Что ее я вожделею.
Обвинением таким
Вновь отсрочен миг счастливый,
Как ни рвусь, нетерпеливый,
Я скорей упиться им.
Так жестоко я томим
Этой долгой мукой крестной,
Лишь тебе одной известной,
Что не будь ты – мысль моя,
Не отважился бы я
В ней тебе признаться честно.
Втайне я свершить страшусь
То, чего желаю страстно;
Ожиданием напрасно
Обмануть себя я тщусь;
Я колеблюсь и бешусь,
Хоть решил без колебанья
Домогаться обладанья
Тем, чего алкать устал.
Ибо я, как царь Тантал, —
Пленник своего желанья.
Огорчительней всего,
Что награды избегает
Тот, кто счастья достигает.
Но не заслужил его.
Из-за горя моего
Веря в то, в чем ложь я чую,
Я болезнь на миг врачую,
Чтобы заболеть опять
И лишиться сил желать,
Хоть еще желать хочу я.
За былое, госпожа,
Ты сполна воздашь мне скоро
Той тревогою, в которой
Я живу, тебе служа.
Смерть зову я, то дрожа,
То с отчаяньем холодным
В лабиринте безысходном,
Ибо выхода назад
Я не нахожу, хоть рад
Был бы снова стать свободным.
В этих стихах Лисардо был менее почтителен и любезен, чем в других случаях, так как в них он вел разговор со своей мыслью. Итак, он признавался, что старался найти выход, как если бы не был знаком со словами Сенеки, который говорил, что попасть в лабиринт любви легко, а выбраться из него трудно. Не знаю, может ли служить извинением нашему кабальеро мнение величайшего из философов,[19] утверждавшего, что любовь не имеет целью обладание любимым существом, но вместе с тем не может без этого жить. Я бы с удовольствием попросил его разъяснить мне эти слова, если бы он жил сейчас, даже если бы для этого мне нужно было съездить в Грецию, так как мне кажется, что между этими двумя положениями имеется некоторое противоречие. Мне думается все же, что он хотел этим сказать, что истинной может быть и любовь, мечтающая об обладании, и та, которая не стремится к нему. Пусть ваша милость решит, какая именно любовь владеет ее умом, и простит молодости Лисардо то, что он не любил Лауру платонической любовью.
Итак, переходя от одной черты к другой, Лисардо стал близок к последней из тех пяти черт влюбленного, которые Теренций описал в «Андриянке». И в ответ на его страстные уговоры Лаура написала ему следующее:
«Если бы ваша любовь была истинной, мой Лисардо, она бы удовольствовалась тем положением, в котором вы, вернувшись из Индий, нашли мою честь; ведь вам хорошо известно, что я вышла замуж потому, что меня обманули, что я ждала вас, надеясь на вашу верность, и оплакивала вашу женитьбу. Как вы можете желать, чтобы я нарушила свой долг перед родителями, надругалась над честью мужа и подвергла опасности свою добрую славу? Ведь все эти доводы настолько важны, что о каком бы из них я ни задумалась, мне делается ясно, что ваше удовольствие вам дороже, чем любой из них в отдельности или даже все они, вместе взятые. Мои родители благородного происхождения, мой муж своей любовью и своими подарками делает меня ему обязанной, и мое доброе имя – лучшее мое украшение. Что же станет со мной, если я все это утрачу из-за вашего безрассудного желания? Смогут ли мои родители восстановить общее к ним уважение, муж мой – свое честное имя, а я – свою честь? Будьте же довольны, сеньор, тем, что я полюбила вас сильнее, чем люблю моих родителей, моего повелителя и себя, и не говорите мне, что если бы это в самом деле было так, то я бы для вас всем пожертвовала. Признаюсь, что, на первый взгляд, такой довод кажется справедливым, но если подумать над ним, то становится ясно, что он ложен, ибо я могу вам на это ответить, что если вы не в силах пожертвовать для меня тем, что вы сами можете при желании в себе подавить, то как же вы хотите, чтобы я пожертвовала тем, что, будучи отдано мною вам однажды, никогда уже больше ко мне не вернется.
Скажите же, кто из нас решается на большее в горьких превратностях нашей любви: я – женщина, страдающая так же, как вы, или вы, желающий погубить меня, чтобы больше не страдать? Я бы напомнила вам несколько несчастных историй, но мне известен ваш характер, и я знаю, что вы пробежали бы эти строки, подобно человеку, который столкнулся на улице со своим врагом и притворяется, что не замечает его, до тех пор, пока не завернет за угол.
Я бы подчинилась любви, если бы за это должна была только расстаться с жизнью, и тогда вы могли бы увидеть, что моя любовь не побоялась пожертвовать ею для вас, и я приняла бы смерть с радостью. Окажите мне милость, пусть это письмо судит ваш разум, а не ваши чувства; и тогда оно умерит ваше желание и продолжит нашу любовь; если же будет так, как хотите вы, то ей грозит опасность закончиться очень скоро».
Лисардо, который временами мечтал об осуществлении своего желания и своих надежд и который уже замечал признаки, ему это сулившие, едва не расстался с жизнью, он заплакал, потому что ведь Амур – дитя, и, как дитя, бросающее на землю то, что ему дают, хотя бы это и было тем, чего оно само просило, Лисардо отнесся к письму Лауры без должной почтительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12