Я вгляделся – это был Адам. Он стоял рядом со мной, большой и величественный, одетый в белые одежды, с лунным светом, запутавшимся в его волосах.
– Отец, – воскликнул я, – где она? Где мертвые? Неужели Великое воскресенье уже наступило и прошло? Меня одолел ужас, я не смог спать без своих мертвых; и я убежал из одинокого пристанища. Куда мне идти, чтобы я смог найти их?
– Ты ошибаешься, сын мой, – ответил он голосом, в каждом дыхании которого было утешение, – ты все еще в палате смерти, все еще лежишь на своей кровати, спишь и видишь сон, и мертвые все так же окружают тебя.
– Увы мне! Но если я только сплю и вижу сон, то как я узнаю, что это так, а не иначе? Сон лучше смотрится, когда знаешь, что, когда он кончится, то проснешься по-настоящему!
– Когда ты мертв достаточно, ненастоящий сон тебе не приснится! Душа, которая не лжет, не может ни создать что-то, чего нет на самом деле, ни позволить, чтобы в том, что она видит, появилась фальшь.
– Но, сэр, – промямлил я, – как я могу отличить ложь от правды, если и то и другое кажется таким настоящим и так похожим друг на друга?
– Неужели ты не понимаешь? – ответил он с улыбкой, которая могла бы рассеять все горести всех его детей, – ты и не сможешь легко отличать настоящее от поддельного до тех пор, пока не станешь достаточно мертвым; и, уж конечно, когда ты достаточно мертв – то есть вполне жив, ложь никогда не окажется поблизости от тебя. В данный момент ты, поверь мне, в своей кровати в доме мертвых.
– Я изо всех сил стараюсь поверить тебе, отец. Конечно, я поверю тебе, но пока не могу ни увидеть, ни почувствовать, что это – правда.
– И ты не виноват, что не можешь. Но так как даже во сне ты мне веришь, я помогу тебе. Протяни и открой свою левую руку и аккуратно сожми пальцы; и ты дотронешься до руки твоей Лоны, которая спит там же, где спишь и ты, и видит сон о том, как ты проснешься.
Я вытянул руку: она коснулась руки Лоны, настоящей, мягкой и живой.
– Но, отец, – воскликнул я, – она же теплая!
– И твоя рука такая же теплая, как и ее! Холод – это вещь, с которой незнакомы жители нашей страны. Ни ты, ни она еще не в лугах своего Дома, но каждый из вас теплый, живой и здоровый.
И тогда мое сердце возрадовалось. Но тут же его пронзила тень сомнения.
– Отец, – сказал я, – прости меня, но как я могу быть уверен, что это нечто большее, чем просто часть чудесного сна, в котором я прогуливаюсь, разговаривая сам с собой?
– Ты сомневаешься оттого, что любишь по-настоящему. Некоторые с готовностью верят в то, что жизнь – это иллюзия, если только она может всегда предлагать им мир приятных сновидений, твое же представление об этом иное! Будь доволен на время тем, что не знаешь этого наверняка. Придет час, и тебе его еще долго ждать, когда, став настоящим, ты увидишь настоящую же правду, и сомнения умрут навсегда. И тогда редко у тебя будет появляться возможность поизучать возможности иллюзий. И ты будешь точно знать, что не могло тебе сейчас присниться. Ты все еще не можешь распознать Истины, лежащие на поверхности, в лучшем случае ты видишь их словно через облачную дымку. Это то, что ты никогда не видел, кроме как через темное стекло – и это то, что, конечно же, нельзя увидеть, если оно не сверкнет своим собственным прекрасным сиянием в твои глаза, которые должны быть чисты и открыты – и, пока это не случится, у тебя нет другого выхода: придется сомневаться и изощряться в сомнениях до тех пор, пока не встретишься лицом к лицу с тем, в чем дольше ты сомневаться не сможешь, просто не останется такой возможности. Но для того, кто когда-либо видел хотя бы тень истины, и от нее осталась только надежда на то, что когда-то ему суждено увидеть ее вновь, но он попробует послушаться ее, – тот увидит настоящее, и сама Истина явится ему, и не уклонится от него в сторону, но останется с ним навеки!
– Мне кажется, я вижу, – сказал я. – Я думаю, я понимаю.
– Тогда запомни это и возвращайся. Испытания все еще ждут тебя, тяжелые испытания, такие, которых не было прежде. Запомни то, что ты видел. Конечно, ты еще ничего не знаешь о такого рода вещах, но то, чем они кажутся, или чем должны казаться, тебе понятно. Запоминай также и то, что тебе еще предстоит увидеть. Истина есть во всем, но лежит она иногда глубоко и проявляется в том, чем вещи кажутся.
– Как же это может быть, отец? – сказал я и широко раскрыл глаза, задав этот вопрос; ибо я слушал, понурив голову, не обращая внимания ни на что, кроме того, что говорил Адам.
Он ушел, и в моих ушах не было ничего, кроме звенящей тишины бегущих вод. Я вытянул руки, чтобы найти его, но ничто не коснулось моих рук. Я был один; один в стране снов! Самому себе я казался вполне проснувшимся, но я верил, что я сплю, потому что Адам мне это сказал.
Только во сне спящий должен что-то делать! Он не может сидеть и не шевелиться до тех пор, пока сон не устанет от него и уйдет. Я решил продолжить свои странствия и отправился дальше.
Я пересек множество каналов и подошел к широкой скале; там мне приснилось, что я устал, я прилег, и стал ждать, когда проснусь.
Я был уже готов подняться и продолжить свое путешествие, когда обнаружил, что лежу рядом с пещерой в скале, отверстие которой напоминало разверстую пасть могилы. Она была глубокой и темной, и я не мог разглядеть дна.
Тотчас же я вспомнил, что в детских снах падение всегда будило меня, и поэтому, если я хочу, чтобы сон прекратился, надо найти какую-нибудь возвышенность и броситься оттуда. Я должен проснуться. Бросив один короткий взгляд в мирные небеса и один – в бегущие воды, я перекатился через край впадины.
На миг сознание покинуло меня. Когда оно вернулось, я стоял на чердаке собственного дома, в маленькой деревянной комнатке, где был навес и зеркало.
Непередаваемое отчаяние, безнадежная пустота и тоска овладели мной, когда я понял, что между мной и моей Лоной лежит непроходимая бездна! Протянулась даль, которую не свяжет воедино никакая цепь! Пространство, Время, даже сам Способ Существования были твердынями, неподатливыми, непроходимыми, запершими меня здесь, в этом водовороте. Правда, может быть, все еще в моих силах вернуться, пройти через светлую дверь, проделать путь назад, в Палату Мертвых, и, если это так, значит, меня отделяет от дома мертвых только вересковая пустошь и отгораживает звездная ночь между мной и утренним солнцем, которое одно лишь могло открыть мне путь через дверь-зеркало и находилось сейчас так далеко от меня, где-то на другом конце света! Но куда более широкое море отделяло меня от Лоны – она спала, а я – проснулся! Я больше недостоин быть рядом с ней, которая спит, и не могу больше надеяться на то, что когда-то очнусь от этого сна вместе с нею! И есть вещь, в которой я виновен еще больше – я бежал от своего сна!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Отец, – воскликнул я, – где она? Где мертвые? Неужели Великое воскресенье уже наступило и прошло? Меня одолел ужас, я не смог спать без своих мертвых; и я убежал из одинокого пристанища. Куда мне идти, чтобы я смог найти их?
– Ты ошибаешься, сын мой, – ответил он голосом, в каждом дыхании которого было утешение, – ты все еще в палате смерти, все еще лежишь на своей кровати, спишь и видишь сон, и мертвые все так же окружают тебя.
– Увы мне! Но если я только сплю и вижу сон, то как я узнаю, что это так, а не иначе? Сон лучше смотрится, когда знаешь, что, когда он кончится, то проснешься по-настоящему!
– Когда ты мертв достаточно, ненастоящий сон тебе не приснится! Душа, которая не лжет, не может ни создать что-то, чего нет на самом деле, ни позволить, чтобы в том, что она видит, появилась фальшь.
– Но, сэр, – промямлил я, – как я могу отличить ложь от правды, если и то и другое кажется таким настоящим и так похожим друг на друга?
– Неужели ты не понимаешь? – ответил он с улыбкой, которая могла бы рассеять все горести всех его детей, – ты и не сможешь легко отличать настоящее от поддельного до тех пор, пока не станешь достаточно мертвым; и, уж конечно, когда ты достаточно мертв – то есть вполне жив, ложь никогда не окажется поблизости от тебя. В данный момент ты, поверь мне, в своей кровати в доме мертвых.
– Я изо всех сил стараюсь поверить тебе, отец. Конечно, я поверю тебе, но пока не могу ни увидеть, ни почувствовать, что это – правда.
– И ты не виноват, что не можешь. Но так как даже во сне ты мне веришь, я помогу тебе. Протяни и открой свою левую руку и аккуратно сожми пальцы; и ты дотронешься до руки твоей Лоны, которая спит там же, где спишь и ты, и видит сон о том, как ты проснешься.
Я вытянул руку: она коснулась руки Лоны, настоящей, мягкой и живой.
– Но, отец, – воскликнул я, – она же теплая!
– И твоя рука такая же теплая, как и ее! Холод – это вещь, с которой незнакомы жители нашей страны. Ни ты, ни она еще не в лугах своего Дома, но каждый из вас теплый, живой и здоровый.
И тогда мое сердце возрадовалось. Но тут же его пронзила тень сомнения.
– Отец, – сказал я, – прости меня, но как я могу быть уверен, что это нечто большее, чем просто часть чудесного сна, в котором я прогуливаюсь, разговаривая сам с собой?
– Ты сомневаешься оттого, что любишь по-настоящему. Некоторые с готовностью верят в то, что жизнь – это иллюзия, если только она может всегда предлагать им мир приятных сновидений, твое же представление об этом иное! Будь доволен на время тем, что не знаешь этого наверняка. Придет час, и тебе его еще долго ждать, когда, став настоящим, ты увидишь настоящую же правду, и сомнения умрут навсегда. И тогда редко у тебя будет появляться возможность поизучать возможности иллюзий. И ты будешь точно знать, что не могло тебе сейчас присниться. Ты все еще не можешь распознать Истины, лежащие на поверхности, в лучшем случае ты видишь их словно через облачную дымку. Это то, что ты никогда не видел, кроме как через темное стекло – и это то, что, конечно же, нельзя увидеть, если оно не сверкнет своим собственным прекрасным сиянием в твои глаза, которые должны быть чисты и открыты – и, пока это не случится, у тебя нет другого выхода: придется сомневаться и изощряться в сомнениях до тех пор, пока не встретишься лицом к лицу с тем, в чем дольше ты сомневаться не сможешь, просто не останется такой возможности. Но для того, кто когда-либо видел хотя бы тень истины, и от нее осталась только надежда на то, что когда-то ему суждено увидеть ее вновь, но он попробует послушаться ее, – тот увидит настоящее, и сама Истина явится ему, и не уклонится от него в сторону, но останется с ним навеки!
– Мне кажется, я вижу, – сказал я. – Я думаю, я понимаю.
– Тогда запомни это и возвращайся. Испытания все еще ждут тебя, тяжелые испытания, такие, которых не было прежде. Запомни то, что ты видел. Конечно, ты еще ничего не знаешь о такого рода вещах, но то, чем они кажутся, или чем должны казаться, тебе понятно. Запоминай также и то, что тебе еще предстоит увидеть. Истина есть во всем, но лежит она иногда глубоко и проявляется в том, чем вещи кажутся.
– Как же это может быть, отец? – сказал я и широко раскрыл глаза, задав этот вопрос; ибо я слушал, понурив голову, не обращая внимания ни на что, кроме того, что говорил Адам.
Он ушел, и в моих ушах не было ничего, кроме звенящей тишины бегущих вод. Я вытянул руки, чтобы найти его, но ничто не коснулось моих рук. Я был один; один в стране снов! Самому себе я казался вполне проснувшимся, но я верил, что я сплю, потому что Адам мне это сказал.
Только во сне спящий должен что-то делать! Он не может сидеть и не шевелиться до тех пор, пока сон не устанет от него и уйдет. Я решил продолжить свои странствия и отправился дальше.
Я пересек множество каналов и подошел к широкой скале; там мне приснилось, что я устал, я прилег, и стал ждать, когда проснусь.
Я был уже готов подняться и продолжить свое путешествие, когда обнаружил, что лежу рядом с пещерой в скале, отверстие которой напоминало разверстую пасть могилы. Она была глубокой и темной, и я не мог разглядеть дна.
Тотчас же я вспомнил, что в детских снах падение всегда будило меня, и поэтому, если я хочу, чтобы сон прекратился, надо найти какую-нибудь возвышенность и броситься оттуда. Я должен проснуться. Бросив один короткий взгляд в мирные небеса и один – в бегущие воды, я перекатился через край впадины.
На миг сознание покинуло меня. Когда оно вернулось, я стоял на чердаке собственного дома, в маленькой деревянной комнатке, где был навес и зеркало.
Непередаваемое отчаяние, безнадежная пустота и тоска овладели мной, когда я понял, что между мной и моей Лоной лежит непроходимая бездна! Протянулась даль, которую не свяжет воедино никакая цепь! Пространство, Время, даже сам Способ Существования были твердынями, неподатливыми, непроходимыми, запершими меня здесь, в этом водовороте. Правда, может быть, все еще в моих силах вернуться, пройти через светлую дверь, проделать путь назад, в Палату Мертвых, и, если это так, значит, меня отделяет от дома мертвых только вересковая пустошь и отгораживает звездная ночь между мной и утренним солнцем, которое одно лишь могло открыть мне путь через дверь-зеркало и находилось сейчас так далеко от меня, где-то на другом конце света! Но куда более широкое море отделяло меня от Лоны – она спала, а я – проснулся! Я больше недостоин быть рядом с ней, которая спит, и не могу больше надеяться на то, что когда-то очнусь от этого сна вместе с нею! И есть вещь, в которой я виновен еще больше – я бежал от своего сна!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80