А начнем мы с вашего развода, с ваших первых знакомств, с поисков связных, которые могли бы перевезти за границу на вид совсем новенькие советские марки, а на самом деле марки с зашифрованным на обороте текстом и затем покрытые непрозрачным бесцветным клеем.
– Это только ваша гипотеза, гражданин следователь, – снова очень спокойно возражает Ягодкин. – Я действительно посылаю своим зарубежным друзьям новые советские марки, но никаких манипуляций с ними не происходит. Марки так и остаются марками, а не способом секретной связи с заграницей, в чем вы меня обвиняете.
– Почему же вы, посылая марки, не пользуетесь обычной почтовой связью? – вмешивается в допрос Жирмундский.
– Потому что не хочу рисковать. Письма из СССР, рассуждаю я, могут подвергаться перлюстрации на любом европейском почтамте – я не говорю, конечно, о социалистических странах – и если их вскрывает тоже филателист и коллекционер, любая, вложенная в эти письма советская марка может легко исчезнуть. Тут уж никакие заявления в полицию не помогут.
Мы переглядываемся с Жирмундским, и я понимаю его предостерегающий взгляд: пока не говорить о Чачине и о расшифрованном нами тексте на обороте переданной ему почтовой марки, приберечь главное наше доказательство. Что ж, прибережем. Тем более что деятельность Ягодкина на поприще советской филателии далеко не исчерпана.
– Значит, вы признаетесь в том, что ваш интерес к филателии и связанным с нею обменным операциям с зарубежными коллекционерами возник у вас с приездом в Москву и визитом к вам господина Бауэра? – суммирует свой вопрос Жирмундский.
– Нет, не признаюсь.
– Но у нас есть свидетельство вашей бывшей жены.
– Она может свидетельствовать только о том, что было в действительности. Действительно, я купил у богатого иностранца его редкую коллекцию марок. Естественно, я не собирал ее, но у филателистов не спрашивают, приобретал ли он свою коллекцию оптом или поштучно. Значение имеют сами марки, а не их бывшие собственники. Кстати, бывшего собственника купленных мною марок звали не Бауэром.
– Ну, Лимманисом, как вы назвали его вашей жене. У гастролеров из иностранных разведок обычно десяток разных фамилий.
– О своей профессии он мне не рассказывал. Речь шла только о марках.
– Странно не это. Странно то, что пополняли вы свою коллекцию главным образом из зарубежных источников.
– Европейский марочный рынок богаче нашего.
– А связных для гастролей на этом рынке подыскивал вам Челидзе?
– Об этом спросите его самого. Вы хотите спросить, почему сертификатами расплачивался Челидзе?
– Допустим.
– Потому что мне так было удобнее. Он избавлял меня от лишних хлопот.
– Это он для вас пытался завербовать инженера Еремина?
– Завербовать? Для меня? Не пугайте, гражданин следователь. В первый раз слышу эту фамилию.
– Не лгите, Ягодкин. Челидзе с ним вел переговоры от вашего имени. Ведь Еремин шел к нам, чтобы рассказать об этом. Вот тогда он и был сбит, а точнее, убит вашим автомехаником.
– Почему моим? Родионов обслуживал на станции десятки автомашин. И кстати, как мне рассказали, сбил случайно, пытался удрать от погони и в результате погиб сам в автомобильной аварии.
– Но он ехал в машине с поддельным городским номером, а кроме того, в его бумажнике нашли несколько новеньких сотенных купюр, которыми кто-то мог заплатить за убийство Еремина.
– И этот «кто-то» я?
– Это выяснится на допросе Челидзе. Связь с Родионовым вы поддерживали через него.
Ягодкин брезгливо морщится. Ведь он, по-видимому, уже осведомлен о побеге Челидзе.
– Вот и копайте эту грязь без меня. С таких подонков она ко мне не пристанет.
Исчезновение Челидзе позволяет Ягодкину вилять. Вероятно, он и далее будет пользоваться этим исчезновением, ускользая от самых «опасных поворотов» допроса.
Что ж, попробуем все-таки остановить его на таком повороте.
– С Немцовой вас познакомил Челидзе?
– Возможно.
– Отсюда и ваша близость к ней?
– Нельзя игнорировать женщину с таким обаянием. Ни один холостяк не прошел бы мимо.
– А почему вы так интересовались ее работой в области, мягко говоря, весьма далекой от ваших профессиональных забот?
– Откуда вам это известно?
– От самой Немцовой. Зачем, например, вы послали в ее институт под видом телефонного мастера того же Челидзе?
– Она что-то путает. Вероятно, это была его инициатива.
– Для чего?
– Спросите у Челидзе. Я не смешивал своих и его интересов.
Жирмундский снова подмигивает мне: пора, мол, переходить к Чачину. Я предоставлял ему инициативу. Жирмундский тут же переходит к допросу.
– Как вам удалось спровоцировать Чачина?
– При чем здесь провокация? От Челидзе я узнал, что Чачин едет в Западную Германию. Пригласил познакомиться, почему-то был уверен, что у нас обоих имеются обменные марки. Так и оказалось, даже уговаривать не пришлось. Коллекционер всегда поймет коллекционера. И хотя Чачин сам собирает советские марки, кто ж откажется от зарубежных новинок – для обмена хотя бы. Лично я послал Кьюдосу две новехонькие советские марки «Союз» – «Аполлон», ну а Чачин из своих мог обменивать любые дубли.
– Взамен вы ничего не получите, – говорит Жирмундский. – Обе ваши марки у нас.
И кладет перед Ягодкиным фотоснимок обоих марок с цифровой записью и листок бумаги с расшифрованным текстом. Ягодкин, не нагибаясь к столу, читает. Руки опять дрожат, а лицо, как в кино, крупным планом отражает все охватывающие его эмоции. Сначала только испуг, сознание того, что мы все о нем уже знаем, потом вдруг появляется отчаянно сопротивляющаяся мысль: не все, мол, еще потеряно, он еще может подняться.
– Для меня это такая же новость, как и для вас. Марки для обмена доставил Челидзе. Я только передал их Чачину. А зашифрованный и замаскированный клеем текст не на моей совести. Предъявляйте обвинение Челидзе.
Ягодкин знал, что его шаг отчаянный, надеялся, что Челидзе мы не нашли, что скрылся он глубоко и надолго.
– Здесь сказано: инженер от вербовки отказался, пришлось устранить. А ведь вербовал его не я, а Челидзе. Я его и в глаза не видал. И устранил его Родионов не по моему приказанию, а по директиве Челидзе… Да и связной в институте – я даже не знаю, о каком институте идет речь, – не мой агент, а Немцова была связана с Челидзе теснее, чем со мной.
Неужели же все-таки ускользнет от нас Ягодкин, скрывшись за спиной «альтер эго»? Ведь доказать мы можем только два его преступления: попытку с чужим паспортом бежать за границу и тайную вербовку его гитлеровской разведкой в первые дни войны. Но доказать, что побег был заплланирован и подготовлен самим Бауэром, мы не можем, а на гитлеровскую разведку он не работал ни в первые, ни в последние дни войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36