»
Подъехали к Волошкам. Когда стали выходить из вагона, под ногами брякнула банка с остатками милостыни. Соседи, выходя, едва не оттерли меня от Виктора, и в этот миг он нагнулся и быстрым вороватым движением поднял банку.
До Галиного поезда оставалось минут двадцать.
– Семен Афанасьевич! Отпустите меня! Я ни за что с вами теперь не поеду! – отчаянно сказал Якушев.
– Никуда я тебя не отпущу, – ответил я как мог спокойно.
– Ни за что не поеду! И Галине Константиновне не покажусь! – повторил он тем же отчаянным голосом.
– Галину Константиновну мы сейчас встретим, она едет из Харькова, куда ты, я вижу, не попал.
– Если вы ей скажете…
– Я никому ничего не скажу, – ответил я.
И тут мы оба взглянули на Федю, который сумрачно смотрел в сторону.
– Не хочу! Крещук все равно всем расскажет! – всхлипнул Виктор.
Федя впервые взглянул на него – сумрачно, отчужденно:
– Раз Семен Афанасьевич не хочет говорить, так и я не скажу.
И мы оба поняли: он действительно будет молчать.
Я вздохнул с облегчением. Я хотел только одного – не упустить мальчишку, оставить его около себя. Не будь с нами Феди, я добился бы этого без большого труда. Присутствие Феди едва не погубило дело.
Я взял у Виктора из рук жестянку с милостыней и швырнул подальше:
– Ну, все. Теперь будем ждать Галину Константиновну с Егором. Да, а где твой баул? (Рюкзак болтался у него за плечами.)
И вдруг у него в глазах что-то вспыхнуло, и он торопливо ответил:
– Украли, Семен Афанасьевич… все вещи украли! Потому мне и пришлось…
Я не дал ему договорить:
– Не ври. Где баул?
Глаза его погасли.
– В Старопевске оставил… у тети Маши.
– Ладно, съездим потом в Старопевск. А теперь…
– Семен Афанасьевич, – тихо сказал Федя и крепко взял меня за руку, – поезд.
* * *
Якушеву повезло: мы приехали домой под вечер, и все внимание отдано было Фединому братишке. Даже зоркая Лючия Ринальдовна не заметила, что ее желтый баул не вернулся.
Егор шел по двору между Галей и Федей. Он был такой же глазастый и лобастый – точная Федина копия, только поменьше и хрупкий, да волосы посветлее, в лице меньше проступают мальчишеские углы, больше простодушия и ребячьей пухлости. А сейчас в этом лице преобладало изумление. Он не успевал отвечать на улыбки, оглядываться на приветствия.
На крыльце стояла напуганная и восхищенная своей миссией Настя. Когда мы приблизились, она обеими руками протянула Егору новенький портфель и сказала:
– Пожалуйста… нет, добро пожаловать! А тут учебники для второго класса… это все твое.
Подошла Лена и молча подала Егору пряник. Вслед за ней появился Вышниченко и, опасливо глянув на меня, сунул Егору… рогатку. Ребята подходили и подходили, и каждый что-нибудь протягивал мальчику: «Тебе! Держи! На!», а он не успевал отвечать, только поворачивался то вправо, то влево. Крохотная выгоревшая кепочка, и прежде не закрывавшая лба, теперь совсем сползла ему на затылок, в застенчивых глазах все яснее проступала улыбка. Ему уже и рук не хватало, он уже что-то придерживал подбородком.
– Ну, ну! Вы его увешали с ног до головы, прямо как новогоднюю елку! – смеясь и отстраняя ребят, говорила Галя. – Вышниченко, да ты что! Зачем ему рогатка? Хватит! Хватит! Дайте хоть умыться, мы ведь с дороги!
Я взглянул на Федю. Он перебегал взглядом с одного лица на другое, словно впервые увидел ребят, среди, которых жил больше года. Он смотрел удивленно, благодарно – и молчал.
Подошел Митя и обнял его сзади за шею.
– Ну вот и хорошо! – сказал он.
По щекам Феди, не меняя выражения его лица, вдруг побежали слезы.
Никто не стал пялить на Федю глаза, не кинулся к нему с утешением. Казалось, никто ничего и не заметил. Витязь снимал с Егора куртку. Лида стояла с полотенцем и мылом в руках. Горошко расталкивал остальных:
– Ну будет, будет вам. Не понимаете, что ли, человек с дороги.
Один Якушев не принимал участия в этой счастливой суматохе, он стоял поодаль, точно окаменев.
– Поди разденься, умойся, – сказал я, проходя мимо. И – ужинать! Слышишь?
Когда в доме все стихло, погасли огни в столовой и кухне только в спальнях горели тусклые лампочки, к нам в комнату постучали. Галя открыла – на пороге стоял Федя.
– Ну как? Уложил? Все в порядке?
– Галина Константиновна!.. – сказал Федя. Дыхания не хватило, он продолжал не сразу: – Вот… в Егорушкиных вещах вам конверт… И Семену Афанасьевичу…
Он подал Гале тщательно запечатанный пакет, должно быть, документы, оставшиеся от матери. Потом молча прислонился лбом к Галиному плечу. До двери было далеко, да и они стояли на дороге. Я перекинул ноги через подоконник и спрыгнул в сад.
* * *
В сутолоке вчерашнего богатого событиями дня мы с Якушевым не учли одного обстоятельства.
Ко мне подходит наш новый председатель совета Искра, сменивший на этом посту Митю.
– Семен Афанасьевич, – говорит он. – Якушев опоздал на сутки. Что там у него – пускай объяснит причину.
Уж наверно Якушев припас какое-нибудь объяснение. Но сейчас он застигнут врасплох и молчит, не смея врать при мне, не смея взглянуть в чистые, строгие глаза Степана.
– Я знаю эту причину, – говорю я. – И попрошу совет поверить мне, что разглашать ее не надо. За Виктором есть вина, но я ее принимаю на себя, я за него ручаюсь. Если совет верит мне, пускай примет мое поручительство.
Степан передал совету мою просьбу слово в слово, ничего не прибавляя от себя. Ребята молчали – это молчание насыщено было недоумением и любопытством.
– Чего там! – решил наконец Лира. – Раз Семен Афанасьевич ручается, пускай на нем и будет.
И Вася сказал степенно:
– Я думаю, надо уважить.
– Чего там! – повторил и Катаев. – Раз Семен Афанасьевич просит…
– Интересно… – раздумчиво, почти про себя заметил Горошко.
В тот же день я съездил в Старопевск за злополучным баулом, я склонен был думать, что адрес, который дал мне Виктор тоже таит в себе какие-нибудь неожиданности. Однако в Доме на Киевской я действительно нашел Витину тетку. Увы, она всегда жила в Старопевске, а в Харьков никогда не ездила, притом я застал ее в добром здоровье. Она спросила – не заболел ли Витя, почему не пришел за вещами сам? Она ждала его к вечеру. Почему он не предупредил, что заночует в Черешенках? Верный своему слову молчать о происшествии в вагоне, я ответил уклончиво. Она тоже разговаривала не прямо и эта игра в прятки стала мне понемногу надоедать.
– Он хороший мальчик, хороший, – говорила она. – Может, вы осуждаете, что я отдала его в детдом, так ведь у меня своих двое – разве я могу всех одна прокормить? Я ведь кассиршей работаю в книжном магазине – заработок не бог весть какой…
– Да я совсем не осуждаю. Просто мне интересно про него узнать поподробнее. А как вы себя чувствуете, здоровы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Подъехали к Волошкам. Когда стали выходить из вагона, под ногами брякнула банка с остатками милостыни. Соседи, выходя, едва не оттерли меня от Виктора, и в этот миг он нагнулся и быстрым вороватым движением поднял банку.
До Галиного поезда оставалось минут двадцать.
– Семен Афанасьевич! Отпустите меня! Я ни за что с вами теперь не поеду! – отчаянно сказал Якушев.
– Никуда я тебя не отпущу, – ответил я как мог спокойно.
– Ни за что не поеду! И Галине Константиновне не покажусь! – повторил он тем же отчаянным голосом.
– Галину Константиновну мы сейчас встретим, она едет из Харькова, куда ты, я вижу, не попал.
– Если вы ей скажете…
– Я никому ничего не скажу, – ответил я.
И тут мы оба взглянули на Федю, который сумрачно смотрел в сторону.
– Не хочу! Крещук все равно всем расскажет! – всхлипнул Виктор.
Федя впервые взглянул на него – сумрачно, отчужденно:
– Раз Семен Афанасьевич не хочет говорить, так и я не скажу.
И мы оба поняли: он действительно будет молчать.
Я вздохнул с облегчением. Я хотел только одного – не упустить мальчишку, оставить его около себя. Не будь с нами Феди, я добился бы этого без большого труда. Присутствие Феди едва не погубило дело.
Я взял у Виктора из рук жестянку с милостыней и швырнул подальше:
– Ну, все. Теперь будем ждать Галину Константиновну с Егором. Да, а где твой баул? (Рюкзак болтался у него за плечами.)
И вдруг у него в глазах что-то вспыхнуло, и он торопливо ответил:
– Украли, Семен Афанасьевич… все вещи украли! Потому мне и пришлось…
Я не дал ему договорить:
– Не ври. Где баул?
Глаза его погасли.
– В Старопевске оставил… у тети Маши.
– Ладно, съездим потом в Старопевск. А теперь…
– Семен Афанасьевич, – тихо сказал Федя и крепко взял меня за руку, – поезд.
* * *
Якушеву повезло: мы приехали домой под вечер, и все внимание отдано было Фединому братишке. Даже зоркая Лючия Ринальдовна не заметила, что ее желтый баул не вернулся.
Егор шел по двору между Галей и Федей. Он был такой же глазастый и лобастый – точная Федина копия, только поменьше и хрупкий, да волосы посветлее, в лице меньше проступают мальчишеские углы, больше простодушия и ребячьей пухлости. А сейчас в этом лице преобладало изумление. Он не успевал отвечать на улыбки, оглядываться на приветствия.
На крыльце стояла напуганная и восхищенная своей миссией Настя. Когда мы приблизились, она обеими руками протянула Егору новенький портфель и сказала:
– Пожалуйста… нет, добро пожаловать! А тут учебники для второго класса… это все твое.
Подошла Лена и молча подала Егору пряник. Вслед за ней появился Вышниченко и, опасливо глянув на меня, сунул Егору… рогатку. Ребята подходили и подходили, и каждый что-нибудь протягивал мальчику: «Тебе! Держи! На!», а он не успевал отвечать, только поворачивался то вправо, то влево. Крохотная выгоревшая кепочка, и прежде не закрывавшая лба, теперь совсем сползла ему на затылок, в застенчивых глазах все яснее проступала улыбка. Ему уже и рук не хватало, он уже что-то придерживал подбородком.
– Ну, ну! Вы его увешали с ног до головы, прямо как новогоднюю елку! – смеясь и отстраняя ребят, говорила Галя. – Вышниченко, да ты что! Зачем ему рогатка? Хватит! Хватит! Дайте хоть умыться, мы ведь с дороги!
Я взглянул на Федю. Он перебегал взглядом с одного лица на другое, словно впервые увидел ребят, среди, которых жил больше года. Он смотрел удивленно, благодарно – и молчал.
Подошел Митя и обнял его сзади за шею.
– Ну вот и хорошо! – сказал он.
По щекам Феди, не меняя выражения его лица, вдруг побежали слезы.
Никто не стал пялить на Федю глаза, не кинулся к нему с утешением. Казалось, никто ничего и не заметил. Витязь снимал с Егора куртку. Лида стояла с полотенцем и мылом в руках. Горошко расталкивал остальных:
– Ну будет, будет вам. Не понимаете, что ли, человек с дороги.
Один Якушев не принимал участия в этой счастливой суматохе, он стоял поодаль, точно окаменев.
– Поди разденься, умойся, – сказал я, проходя мимо. И – ужинать! Слышишь?
Когда в доме все стихло, погасли огни в столовой и кухне только в спальнях горели тусклые лампочки, к нам в комнату постучали. Галя открыла – на пороге стоял Федя.
– Ну как? Уложил? Все в порядке?
– Галина Константиновна!.. – сказал Федя. Дыхания не хватило, он продолжал не сразу: – Вот… в Егорушкиных вещах вам конверт… И Семену Афанасьевичу…
Он подал Гале тщательно запечатанный пакет, должно быть, документы, оставшиеся от матери. Потом молча прислонился лбом к Галиному плечу. До двери было далеко, да и они стояли на дороге. Я перекинул ноги через подоконник и спрыгнул в сад.
* * *
В сутолоке вчерашнего богатого событиями дня мы с Якушевым не учли одного обстоятельства.
Ко мне подходит наш новый председатель совета Искра, сменивший на этом посту Митю.
– Семен Афанасьевич, – говорит он. – Якушев опоздал на сутки. Что там у него – пускай объяснит причину.
Уж наверно Якушев припас какое-нибудь объяснение. Но сейчас он застигнут врасплох и молчит, не смея врать при мне, не смея взглянуть в чистые, строгие глаза Степана.
– Я знаю эту причину, – говорю я. – И попрошу совет поверить мне, что разглашать ее не надо. За Виктором есть вина, но я ее принимаю на себя, я за него ручаюсь. Если совет верит мне, пускай примет мое поручительство.
Степан передал совету мою просьбу слово в слово, ничего не прибавляя от себя. Ребята молчали – это молчание насыщено было недоумением и любопытством.
– Чего там! – решил наконец Лира. – Раз Семен Афанасьевич ручается, пускай на нем и будет.
И Вася сказал степенно:
– Я думаю, надо уважить.
– Чего там! – повторил и Катаев. – Раз Семен Афанасьевич просит…
– Интересно… – раздумчиво, почти про себя заметил Горошко.
В тот же день я съездил в Старопевск за злополучным баулом, я склонен был думать, что адрес, который дал мне Виктор тоже таит в себе какие-нибудь неожиданности. Однако в Доме на Киевской я действительно нашел Витину тетку. Увы, она всегда жила в Старопевске, а в Харьков никогда не ездила, притом я застал ее в добром здоровье. Она спросила – не заболел ли Витя, почему не пришел за вещами сам? Она ждала его к вечеру. Почему он не предупредил, что заночует в Черешенках? Верный своему слову молчать о происшествии в вагоне, я ответил уклончиво. Она тоже разговаривала не прямо и эта игра в прятки стала мне понемногу надоедать.
– Он хороший мальчик, хороший, – говорила она. – Может, вы осуждаете, что я отдала его в детдом, так ведь у меня своих двое – разве я могу всех одна прокормить? Я ведь кассиршей работаю в книжном магазине – заработок не бог весть какой…
– Да я совсем не осуждаю. Просто мне интересно про него узнать поподробнее. А как вы себя чувствуете, здоровы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75