Но приходит депеша с запросом директив. Приходится читать эту докладную записку в девять страниц убористого почерка. Этого еще недоставало! Если из каждого города будут присылать такие записки, то ведь можно умереть на регистраторском кресле. Вот первое возмущение.
Возмущение овладело младшим секретарем-делопроизводителем и просто секретарем; потом – старшим секретарем, затем – секретарем-докладчиком и, наконец, – начальником канцелярии. До министерского кабинета докатилась волна возмущения.
– Что это за неуч? – кричал начальник канцелярии, – Что за дурак, не знающий службы? Кто спрашивал его совета? Как он смеет лезть со своими писаниями к господину министру? Принесите мне его послужной список. Черт знает что! Назначен по распоряжению министра. Смещен по требованию Меттерниха. Да кто такой этот консул в итальянской дыре? Ах, это журналист, за которого просила семья Траси.
В канцелярию вошел министр Моле.
– Вот, господин министр, можно ли допускать, чтобы консулы непосредственно обращались к вам с депешами?
Моле рассеянно взял бумагу и прочел:
«Романья, Папская область, не принадлежит к числу тех спокойных стран, о которых нечего знать в Париже и о которых нечего сказать консулу. Я говорю так потому, что Романья готова к восстанию, что Рим из папского может сделаться республиканским, и на основании точных, имеющихся у меня сведений я установил, чтоавстрийская переписка ведется в том направлении, чтобы поправить дела папского правительства за счет кровных интересов Франции».
– Это чрезвычайно серьезно, – сказал Моле. – Кто писал?
– Какой-то Бейль, ваше превосходительство.
– Какой-то! – вспыхнул Моле. – Для вас он «какой-то», а для меня это французский писатель, автор лучших книг об Италии. Потрудитесь дать мне всю его переписку.
Дверь захлопнулась за министром. Регистраторы были недовольны.
– Но это безобразие, этому надо положить конец! – кричал регистратор. – Ведь там же, в Риме, сидит посланник Сент-Олер. Донесения, не побывавшие в его руках, не могут считаться достоверными. Ведь это же обход инстанций.
– Да, да, мы так и напишем, – отвечал начальник канцелярии. – Пусть там господин министр покровительствует кому хочет, а мы будем требовать соблюдения канцелярских правил.
Моле вышел бледный, расстроенный:
– У нас война на африканском побережье, и для нас Юг Италии не безразличен. Что же за это время сделали наши господа дипломатические представители? Запросить у Сент-Олера.
Через час был готов запрос Сент-Олеру в Рим. К этому запросу присоединилась бумага о том, что надо прекратить самостоятельные выступления консулов с докладными записками министерству, и совсем микроскопическая бумажка была адресована господину Бейлю с выговором за обход канцелярских инстанций. Моле был занят разговором и все бумаги подписал не читая.
– Итак, я должен превратиться в крысу, охраняющую собственную канцелярию. Я должен из дальнозоркого сделаться близоруким. Я должен разучиться видеть, слышать и понимать. Я должен ловить москитов, налетающих вечерами на огонь моей свечи; как старый желчный чиновник, перебирать пальцами и смотреть в потолок, ожидая редких путешественников; встречать их руганью, презрительно швыряя на стол их паспорта; я должен научиться играть в вист с местными жандармами, а осенью, в дождливое время, для того чтобы слегка подогреть свою кровь, часами выдерживать у дверей командиров французских судов и придираться к корабельным документам. – Бейль ходил по комнате и громко произносил эту речь.
Бейль третий день отсутствует. Небо синее, почти черное. Выжженная земля и пустынный берег – словно африканское побережье. «Хорошо, что его нет», – думает Лизимак. Он усаживается в консульское кресло, чинит перо и пишет:
«Милый дядя, когда же, наконец, выяснится для нас возможность получить от турок наше имущество? Я слышал, что уже многие благодаря вмешательству французских властей восстановлены в имущественных правах. Живется мне очень плохо. Добрейший Дево уехал, смещенный за собственную неосторожность. Я уже сообщал тебе об этом с просьбой, чтобы ты навел справки о том, что за птицу назначили мне в начальники. Господин Бейль, кажется, никогда не служил в министерстве иностранных дел. Он очень любит рассуждать и почти все время пишет. На днях пришел ему выговор из Парижа. Я с удовольствием положил эту бумагу на видное место в папке для доклада. Представь себе, он настолько не уважает правительства, что отнесся к этой бумажке не с большим вниманием, чем к газетному объявлению о сдаче внаймы дома. Он опустил ее на стол с таким видом, как будто она не имеет к нему никакого отношения, потом надел сапоги, взял ружье и поехал со здешним крестьянином на охоту. Казамиччио рассказывал, что он замечательный стрелок – этакий-то старикашка с крашеными волосами! Недавно, когда он два дня был болен и не выходил в приемную, я увидел сквозь открытую случайно дверь, что волосы, отросшие у него на губе и на подбородке, совершенно седые и вовсе не похожи по цвету на его великолепные бакенбарды. Он носит полупарик, но с таким гордым видом, что я ни за что не поверил бы, что у него лысый лоб. Ты до сих пор не пишешь о нем, а между тем мне хотелось бы знать, что это за фигура. У него такое количество книг в шести сундуках, что я готов поверить в его ученость, но у него есть необъяснимые странности, которые говорят о нем как о человеке весьма низкого происхождения. Недавно, возвращаясь из Рима, я был застигнут несчастием: черный буйвол, взбесившийся на пашне, запорол лошадь в мальпосте. Пришлось остановиться и идти пешком до Монтероне. Это – уединенная корчма на большой дороге, в расстоянии полукилометра от моря. Я решил дождаться там приведения в порядок мальпоста, чтобы не стоять под солнцем. Каково же было мое удивление, когда за перегородкой я услышал голос Бейля, говорившего с кем-то, кто называл его „сеньор Доменико“. Что за сеньор Доменико – я не знаю. Моей первой мыслью было, что настоящего консула убили по дороге в Чивита-Веккия, а с его вещами и документами приехал ко мне какой-нибудь бандит из тосканских мясников. По-итальянски он говорит гораздо лучше, чем по-французски. У него какой-то нефранцузский акцент. Пожалуйста, разузнайте о том, кого судьба прислала мне в начальники. Я увидел, что из соседней комнаты вышел действительно господин Бейль вместе с неизвестным мне человеком весьма подозрительного вида. Страннее всего то, что Бейль имел такой вид, как будто мы с ним условились встретиться в этой корчме. Он кивнул мне головой и сказал: „А я вас поджидаю, поедемте вместе“. В конце концов мне все равно, кто он такой, лишь бы не пострадало мое служебное положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
Возмущение овладело младшим секретарем-делопроизводителем и просто секретарем; потом – старшим секретарем, затем – секретарем-докладчиком и, наконец, – начальником канцелярии. До министерского кабинета докатилась волна возмущения.
– Что это за неуч? – кричал начальник канцелярии, – Что за дурак, не знающий службы? Кто спрашивал его совета? Как он смеет лезть со своими писаниями к господину министру? Принесите мне его послужной список. Черт знает что! Назначен по распоряжению министра. Смещен по требованию Меттерниха. Да кто такой этот консул в итальянской дыре? Ах, это журналист, за которого просила семья Траси.
В канцелярию вошел министр Моле.
– Вот, господин министр, можно ли допускать, чтобы консулы непосредственно обращались к вам с депешами?
Моле рассеянно взял бумагу и прочел:
«Романья, Папская область, не принадлежит к числу тех спокойных стран, о которых нечего знать в Париже и о которых нечего сказать консулу. Я говорю так потому, что Романья готова к восстанию, что Рим из папского может сделаться республиканским, и на основании точных, имеющихся у меня сведений я установил, чтоавстрийская переписка ведется в том направлении, чтобы поправить дела папского правительства за счет кровных интересов Франции».
– Это чрезвычайно серьезно, – сказал Моле. – Кто писал?
– Какой-то Бейль, ваше превосходительство.
– Какой-то! – вспыхнул Моле. – Для вас он «какой-то», а для меня это французский писатель, автор лучших книг об Италии. Потрудитесь дать мне всю его переписку.
Дверь захлопнулась за министром. Регистраторы были недовольны.
– Но это безобразие, этому надо положить конец! – кричал регистратор. – Ведь там же, в Риме, сидит посланник Сент-Олер. Донесения, не побывавшие в его руках, не могут считаться достоверными. Ведь это же обход инстанций.
– Да, да, мы так и напишем, – отвечал начальник канцелярии. – Пусть там господин министр покровительствует кому хочет, а мы будем требовать соблюдения канцелярских правил.
Моле вышел бледный, расстроенный:
– У нас война на африканском побережье, и для нас Юг Италии не безразличен. Что же за это время сделали наши господа дипломатические представители? Запросить у Сент-Олера.
Через час был готов запрос Сент-Олеру в Рим. К этому запросу присоединилась бумага о том, что надо прекратить самостоятельные выступления консулов с докладными записками министерству, и совсем микроскопическая бумажка была адресована господину Бейлю с выговором за обход канцелярских инстанций. Моле был занят разговором и все бумаги подписал не читая.
– Итак, я должен превратиться в крысу, охраняющую собственную канцелярию. Я должен из дальнозоркого сделаться близоруким. Я должен разучиться видеть, слышать и понимать. Я должен ловить москитов, налетающих вечерами на огонь моей свечи; как старый желчный чиновник, перебирать пальцами и смотреть в потолок, ожидая редких путешественников; встречать их руганью, презрительно швыряя на стол их паспорта; я должен научиться играть в вист с местными жандармами, а осенью, в дождливое время, для того чтобы слегка подогреть свою кровь, часами выдерживать у дверей командиров французских судов и придираться к корабельным документам. – Бейль ходил по комнате и громко произносил эту речь.
Бейль третий день отсутствует. Небо синее, почти черное. Выжженная земля и пустынный берег – словно африканское побережье. «Хорошо, что его нет», – думает Лизимак. Он усаживается в консульское кресло, чинит перо и пишет:
«Милый дядя, когда же, наконец, выяснится для нас возможность получить от турок наше имущество? Я слышал, что уже многие благодаря вмешательству французских властей восстановлены в имущественных правах. Живется мне очень плохо. Добрейший Дево уехал, смещенный за собственную неосторожность. Я уже сообщал тебе об этом с просьбой, чтобы ты навел справки о том, что за птицу назначили мне в начальники. Господин Бейль, кажется, никогда не служил в министерстве иностранных дел. Он очень любит рассуждать и почти все время пишет. На днях пришел ему выговор из Парижа. Я с удовольствием положил эту бумагу на видное место в папке для доклада. Представь себе, он настолько не уважает правительства, что отнесся к этой бумажке не с большим вниманием, чем к газетному объявлению о сдаче внаймы дома. Он опустил ее на стол с таким видом, как будто она не имеет к нему никакого отношения, потом надел сапоги, взял ружье и поехал со здешним крестьянином на охоту. Казамиччио рассказывал, что он замечательный стрелок – этакий-то старикашка с крашеными волосами! Недавно, когда он два дня был болен и не выходил в приемную, я увидел сквозь открытую случайно дверь, что волосы, отросшие у него на губе и на подбородке, совершенно седые и вовсе не похожи по цвету на его великолепные бакенбарды. Он носит полупарик, но с таким гордым видом, что я ни за что не поверил бы, что у него лысый лоб. Ты до сих пор не пишешь о нем, а между тем мне хотелось бы знать, что это за фигура. У него такое количество книг в шести сундуках, что я готов поверить в его ученость, но у него есть необъяснимые странности, которые говорят о нем как о человеке весьма низкого происхождения. Недавно, возвращаясь из Рима, я был застигнут несчастием: черный буйвол, взбесившийся на пашне, запорол лошадь в мальпосте. Пришлось остановиться и идти пешком до Монтероне. Это – уединенная корчма на большой дороге, в расстоянии полукилометра от моря. Я решил дождаться там приведения в порядок мальпоста, чтобы не стоять под солнцем. Каково же было мое удивление, когда за перегородкой я услышал голос Бейля, говорившего с кем-то, кто называл его „сеньор Доменико“. Что за сеньор Доменико – я не знаю. Моей первой мыслью было, что настоящего консула убили по дороге в Чивита-Веккия, а с его вещами и документами приехал ко мне какой-нибудь бандит из тосканских мясников. По-итальянски он говорит гораздо лучше, чем по-французски. У него какой-то нефранцузский акцент. Пожалуйста, разузнайте о том, кого судьба прислала мне в начальники. Я увидел, что из соседней комнаты вышел действительно господин Бейль вместе с неизвестным мне человеком весьма подозрительного вида. Страннее всего то, что Бейль имел такой вид, как будто мы с ним условились встретиться в этой корчме. Он кивнул мне головой и сказал: „А я вас поджидаю, поедемте вместе“. В конце концов мне все равно, кто он такой, лишь бы не пострадало мое служебное положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181