В Риме возобновились прежние связи. Радостно встретили старые друзья. Константен обратился к Бейлю с просьбой. По предложению господина Вьессе он написал книгу «Мысли итальянца о произведениях современной живописи», но у него ужасный язык. И вот по утрам начинается исправление корректуры. Сначала меняется фраза, затем дополняются мысли, потом новые мысли оказываются настолько свежими и яркими, что мысли Константена тускнеют. Автор яростно их выкидывает и весь загорается желанием перестроить книгу заново. Вьессе кричит, что они его разорят. Придется делать новый набор. Начинается война. Но она кончается полной победой Бейля и Константена. Выходит новая книга, принадлежащая двум авторам.
«Жизнь Анри Брюлара» вообще не может быть окончена, но частая одышка и головные боли говорят о том, что она не будет доведена даже до дня, предшествующего смерти. На всякий случай нужно ею распорядиться.
Бейль написал:
«Завещаю и дарю настоящую книгу Аврааму Константену, уроженцу Женевы, живописцу по фарфору. Если Константен не напечатает этой книги в течение тысячи дней со дня моей смерти, то я завещаю передать этот том следующим лицам: первое – Альфонсу Лавассер, издателю (Вандомская площадь, 7); второе – Филарету Шассль, литератору; третье – Анри Фурнье, издателю (улица Сены); четвертое – Полену, издателю, и пятое – Делонэ, издателю. А если случится так, что никто из этих лиц не сочтет возможным напечатать книгу в течение пяти лет после моей смерти, я завещаю эту книгу самому старому из всех издателей, проживающих в Лондоне, при условии, что его фамилия начинается буквою „К“.»
Бейль имел в виду Кольбурна, который платил довольно плохо и нерегулярно, но высоко ценил господина Стендаля и красиво издавал его книги без упоминаний имени автора. Французские журналисты переводили прекрасную английскую прозу на родной язык господина Стендаля. Переводы печатались охотно, в то время как оригиналы отвергались французскими журналами.
Готовя «Мемуары туриста», Бейль побывал в Гренобле. Пробыл он там всего один день и безрезультатно, как некогда, приезжая по делам Полины. Однако его интересовала история этих мест. Его отец купил когда-то имение Сент-Изме. Живя в Чивита-Веккия, Бейль скорее от скуки, чем серьезно, снова занялся французской темой. Он перечитал набросок романа «Ламиэль» и решил, что продолжать его не будет, но повесть о «Рыцаре Сент-Изме» вначале пошла хорошо.
Наступил октябрь. Погода переменилась. В Риме холодно, но в комнате есть камин. Это почти единственная комната с камином в Риме, а теперь, в отличие от прежних лет, Бейль с удивлением замечает, что он не мог бы обойтись без шофретки или камина. Когда ноги зябнут – напухают веки, режет глаза, начинается головная боль. В один из таких дней почта, минуя Чивита-Веккия, сбросила во французском посольстве номера «Парижского обозрения», издаваемого Бальзаком. Этот знаменитый писатель, этот могущественный творец романов, вылитых из бронзы, пишет не отзыв, не рецензию, а восхитительную, опьяненную, пламенную статью о «Пармской обители». Целых семьдесят страниц разбора. Бейль испытывает состояние бурной радости. Он сидит в посольской канцелярии с ножом из слоновой кости, разрезает страницу за страницей и глотает их, не будучи в силах оторваться. Это поздняя слава, позднее понимание. Но Бальзак прямо говорит, что «Пармская обитель» – это величайшее произведение эпохи. С ним нельзя не согласиться в тех местах, где он делает упреки автору в неправильности языка и стиля. Ясно, что человек, ищущий наиболее верной мысли, не всегда бывает на высоте эстетических требований стилиста. Бальзака самого упрекают в том, что он засоряет язык художественных произведений массой научных терминов, новых слов и новых понятий.
Секретарь посольства вежливо положил перед читающим Бейлем два письма – одно от Мериме, другое от Бальзака. Мериме просит его выехать в Неаполь, откуда он собирается совершить путешествие по Востоку.
Глава пятьдесят первая
Бейль чувствовал приливы крайней раздражительности.
Из Рима пришел циркуляр всем консульствам прибрежных городов Папской области. Он сводился приблизительно к тому, что нужно сократить число путешественников-туристов. Ведь это же совершенно нелепая вещь поручать консулу уменьшить во всех странах число бездельников, энтузиастов, художников, писателей и торговцев, желающих посетить Италию. Бейль пишет: «Папская канцелярия совершенно не желает считаться с тем, что ежегодно проходящие через порт Чивита-Веккия двенадцать тысяч путешественников могли бы превратить этот город в цветущее и оживленное место. Не желая идти этому навстречу, римская курия требует от консулов диких мероприятий, затрудняющих доступ путешественников в Италию. Когда кончится это мракобесие?» Отправив письмо, Бейль уехал в Неаполь. Три недели, проведенные с Проспером Мериме, промелькнули, как один день. Были в Помпее, в Сорренто, ходили на Мизенский мыс, были в Амальфи, через Атрани подымались в Вавелло. Глядя на сверкающее, ослепительное, бесконечно спокойное море, Мериме щурил глаза и слушал, как Бейль рассказывает историю этого старинного разбойничьего гнезда на орлиной высоте, где нормандских викингов сменяли арабские купцы и где, каждый из народов оставил свои жилища. Поднимаясь от Амальфи через деревню Атрани на гору, где расположен Равелло, Мериме заметил, как уверенно шел Бейль по этому лабиринту. Они шли сначала по каменному руслу высохшего ручья, потом очутились в узком пространстве между домами, обозначавшими собою улицу, потом уперлись в тупик и, отодвигая развешенное белье, вошли в чей-то дом. Ребятишки ползали по полу. Черноволосый неаполитанец с трубкой кивнул головой Бейлю, как старому, знакомому. Выйдя, они попали в узенький переулок, поднялись на одиннадцать ступеней по лестнице и опять вошли в какой-то дом. И так до самого выхода из деревни.
Мериме казалось, что, несмотря на свои тридцать семь лет, он устал гораздо больше пятидесятисемилетнего Бейля.
– Если бы мне было не так много лет, я испугался бы своего состояния, – сказал Бейль. – Одну секунду мне показалось, что сейчас зима и я иду по виленским коридорам через лачуги еврейского квартала, а ловкий разведчик-контрабандист Оливьери спасает меня от преследований казаков.
Тут только Мериме заметил необычайную бледность своего друга. Они присели на камень и долго отдыхали. В Салерно остановились в деревне. Бейль с любопытством отметил новое свойство своего друга; Мериме чувствовал себя лучше и непринужденней среди итальянских крестьян, чем в парижской гостиной. Это было странно у человека типа Мериме.
– Расскажите о путешествии на Корсику, – попросил Бейль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181