Так вот, в прошлый раз вошла я к нему с чампуррало , и как ты думаешь, чего учинил этот старый черт? Берет он меня за руку и сжимает ее крепко-прекрепко, а потом начинает щипать меня под коленками. Ну я и отвесила ему добрую затрещину, ух, справную! И говорю: «Но-но, еще чего! Полегче, старый охальник! Отпустите меня! Кому я сказала, бесстыдник?» Повернулась задом, вырвалась и бежать. Как тебе это нравится, барчук, а?
Камила еще никогда не видела, чтобы Луис Сервантес хохотал так заливисто.
– Неужто все это правда?
Камила совсем растерялась и замолчала. Сервантес снова покатился со смеху и повторил свой вопрос. Она, придя в еще большее волнение и тревогу, срывающимся голосом ответила:
– Конечно, правда. Это я не хотела тебе рассказать. Ты обозлился на него, барчук?
Камила вновь с восхищением уставилась на свежее, пышущее здоровьем лицо Луиса Сервантеса с зеленоватыми ласковыми глазами и чистыми розовыми, как у фарфоровой статуэтки, щеками, на его белую нежную кожу, видневшуюся из-под ворота и рукавов грубошерстной фуфайки, на его светлые, слегка вьющиеся волосы.
– Так какого же черта ты тянешь, дурочка? Если уж сам командир тебя любит, чего тебе еще желать?
Камила почувствовала, как в груди у нее словно что-то оборвалось и к самому горлу подступил комок. Она изо всех сил зажмурилась, чтобы удержать набежавшие слезы; потом провела тыльной стороной руки по мокрым щекам и, как три дня назад, с быстротой молодой лани выскочила из хижины.
XII
Рана Деметрио уже зарубцевалась. В отряде начали обсуждать план похода на север, где, по слухам, революционеры повсюду одержали победу над федералистами. Одно происшествие еще более ускорило ход событий. Однажды, в час предвечерней прохлады, Луис Сервантес сидел на вершине скалы и, коротая время, мечтательно смотрел вдаль. У подножья, возле самой реки, Панкрасио и Сало играли в карты, растянувшись в зарослях хары. Чернобородый Анастасио Монтаньес равнодушно наблюдал за игрой. Вдруг он повернулся к Луису, посмотрел на него своими кроткими глазами и по-дружески спросил:
– Что грустите, барчук? О чем задумались? Идите сюда. Посидим, потолкуем.
Луис Сервантес не шевельнулся, тогда Анастасио встал и подсел к нему.
– Вам не хватает привычного городского шума? Сразу видно, вы из тех, кто щеголяет в цветных ботинках да рубашке с бабочкой. Поглядите-ка на меня, барчук. Я, конечно, грязный, хожу в лохмотьях, но я совсем не то, чем кажусь. Не верите? Я человек обеспеченный, у меня одних волов на десять упряжек. Да, да. Кум Деметрио не даст соврать: я владелец десяти фанег пахотной земли. Все не верите? Поймите, барчук, очень уж мне нравится колошматить федералистов, потому у них зуб на меня. В последний раз месяцев восемь тому назад – ровно столько, сколько я в отряде, – я саданул ножом одного заносчивого капитанишку. Прямо в пуп ему угодил, прости меня господи. Но человек я в самом деле обеспеченный. Словом, так вот и очутился здесь. Ну, конечно, и для того, чтобы помочь Деметрио – он же мне кум.
– Красавчик ты мой! – азартно заорал Сало и поставил на валета ник серебряную монету в двадцать сентаво.
– А мне, верите ли, барчук, карты совсем не по нутру. Вот об заклад биться – другое дело. Хотите? Да вы не сомневайтесь – эта кожаная змейка еще звенит, – похвастал Анастасио, тряхнув поясом, и Луис услышал звон тяжелых дуро.
Тем временем Панкрасио сдал карты, в банк выпал валет. Завязалась перебранка. Шум и крик перешли в оскорбления. И уже Панкрасио с каменным лицом стоит против Сала, а тот впился в него своими змеиными глазками н дергается, как эпилептик. Еще немного, и в ход пойдут кулаки. Противники исчерпали весь арсенал язвительной, но более пли менее пристойной брани и расцвечивают теперь свои непечатные излияния именами отцов и матерей.
К счастью, беды не произошло. Как только иссякли ругательства и игра кончилась, спорщики как ни в чем не бывало обняли друг друга за плечи и не спеша отправились промочить
глотку.
– Не люблю я и попусту языком чесать. Нехорошее это дело, верно, барчук? Потому меня здесь никто моим достатком не попрекает. Я так считаю: каждый свое место знать должен. И, сами видите, никогда не треплюсь. Смотрите-ка, барчук! – Голос Анастасио изменился, он вскочил на ноги и прикрыл ладонью глаза. – Что это за клубы пыли вон там, за тем холмом? Уж не федералисты ли, черт бы их побрал? Вот принесла нелегкая! Пошли, барчук, надо ребят предупредить.
Известие было встречено бурным ликованием.
– Ну, мы им пропишем! – выкрикнул Панкрасио.
– Это уж точно! Ног не унесут!
Однако вместо противника из-за холма появилось несколько ослов в сопровождении двух погонщиков.
– Остановить их! Это горцы, у них наверняка новости есть, – распорядился Деметрио.
Новости оказались ошеломляющими. Федералисты возвели укрепления на холмах Эль Грильо и Ла Буфа под Сакатскасом, но все уже были убеждены, что это последний оплот Уэрты, и предсказывали скорое падение города. Жители целыми семьями поспешно уезжали на юг, поезда были набиты до отказа, подвод и тележек не хватало, и многие, поддавшись панике, уходили пешком с поклажей на спине. Во Фреснильо собирал войско Панфило Натера, и федералистам, как говорится, «штаны становились чересчур широки».
– Падение Сакатекаса – это «Requiescat in pace» генералу Уэрте, – с непривычной пылкостью уверял Лупе Сервантес. – Мы просто обязаны соединиться с Натерой, прежде чем начнется штурм города.
Тут на лицах Деметрио и его товарищей отразилось такое удивление, что Луне понял: для повстанцев он все еще оставался пустым местом.
Однако на следующий день, когда повстанцы отправились разыскивать лошадей для нового похода, Деметрио подозвал Луиса Сервантеса и сказал:
– Вы впрямь собираетесь с нами, барчук? Но вы же совсем из другого теста, и, по чести говоря, я в толк не возьму, как вам может нравиться такая жизнь. Вы, верно, думаете, что мы здесь ради собственного удовольствия? Конечно, – к чему зря отрицать? – кое-кому нравится шум: но суть не в этом. Садитесь, барчук, садитесь. Я вам одну историю расскажу. Знаете, почему я взялся за оружие? До революции у меня даже собственная земля была, и, не сцепись я с доном Монако, касиком из Мойяуа, я бы сейчас возле волов крутился, чтобы поскорее запрячь их и в поле отправиться… Панкрасио, подай-ка нам пару бутылочек пива – одну для меня, а другую – для сеньора барчука. С вашего позволения, брат милосердия… Пивцо-то уж не повредит, верно?
ХIII
– Родом я из Лимона, ранчо это в двух шагах от Мойяуа, прямо в каньоне реки Хучипилы. Был у меня свои дом, коровы, клочок пахотной земли – чего еще желать? Надо вам сказать, сеньор, у нас, ранчеро, есть привычка раз в неделю спускаться в селение. Отстоит человек мессу, послушает проповедь, затем идет себе на рынок за луком, помидорами и прочим, что нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Камила еще никогда не видела, чтобы Луис Сервантес хохотал так заливисто.
– Неужто все это правда?
Камила совсем растерялась и замолчала. Сервантес снова покатился со смеху и повторил свой вопрос. Она, придя в еще большее волнение и тревогу, срывающимся голосом ответила:
– Конечно, правда. Это я не хотела тебе рассказать. Ты обозлился на него, барчук?
Камила вновь с восхищением уставилась на свежее, пышущее здоровьем лицо Луиса Сервантеса с зеленоватыми ласковыми глазами и чистыми розовыми, как у фарфоровой статуэтки, щеками, на его белую нежную кожу, видневшуюся из-под ворота и рукавов грубошерстной фуфайки, на его светлые, слегка вьющиеся волосы.
– Так какого же черта ты тянешь, дурочка? Если уж сам командир тебя любит, чего тебе еще желать?
Камила почувствовала, как в груди у нее словно что-то оборвалось и к самому горлу подступил комок. Она изо всех сил зажмурилась, чтобы удержать набежавшие слезы; потом провела тыльной стороной руки по мокрым щекам и, как три дня назад, с быстротой молодой лани выскочила из хижины.
XII
Рана Деметрио уже зарубцевалась. В отряде начали обсуждать план похода на север, где, по слухам, революционеры повсюду одержали победу над федералистами. Одно происшествие еще более ускорило ход событий. Однажды, в час предвечерней прохлады, Луис Сервантес сидел на вершине скалы и, коротая время, мечтательно смотрел вдаль. У подножья, возле самой реки, Панкрасио и Сало играли в карты, растянувшись в зарослях хары. Чернобородый Анастасио Монтаньес равнодушно наблюдал за игрой. Вдруг он повернулся к Луису, посмотрел на него своими кроткими глазами и по-дружески спросил:
– Что грустите, барчук? О чем задумались? Идите сюда. Посидим, потолкуем.
Луис Сервантес не шевельнулся, тогда Анастасио встал и подсел к нему.
– Вам не хватает привычного городского шума? Сразу видно, вы из тех, кто щеголяет в цветных ботинках да рубашке с бабочкой. Поглядите-ка на меня, барчук. Я, конечно, грязный, хожу в лохмотьях, но я совсем не то, чем кажусь. Не верите? Я человек обеспеченный, у меня одних волов на десять упряжек. Да, да. Кум Деметрио не даст соврать: я владелец десяти фанег пахотной земли. Все не верите? Поймите, барчук, очень уж мне нравится колошматить федералистов, потому у них зуб на меня. В последний раз месяцев восемь тому назад – ровно столько, сколько я в отряде, – я саданул ножом одного заносчивого капитанишку. Прямо в пуп ему угодил, прости меня господи. Но человек я в самом деле обеспеченный. Словом, так вот и очутился здесь. Ну, конечно, и для того, чтобы помочь Деметрио – он же мне кум.
– Красавчик ты мой! – азартно заорал Сало и поставил на валета ник серебряную монету в двадцать сентаво.
– А мне, верите ли, барчук, карты совсем не по нутру. Вот об заклад биться – другое дело. Хотите? Да вы не сомневайтесь – эта кожаная змейка еще звенит, – похвастал Анастасио, тряхнув поясом, и Луис услышал звон тяжелых дуро.
Тем временем Панкрасио сдал карты, в банк выпал валет. Завязалась перебранка. Шум и крик перешли в оскорбления. И уже Панкрасио с каменным лицом стоит против Сала, а тот впился в него своими змеиными глазками н дергается, как эпилептик. Еще немного, и в ход пойдут кулаки. Противники исчерпали весь арсенал язвительной, но более пли менее пристойной брани и расцвечивают теперь свои непечатные излияния именами отцов и матерей.
К счастью, беды не произошло. Как только иссякли ругательства и игра кончилась, спорщики как ни в чем не бывало обняли друг друга за плечи и не спеша отправились промочить
глотку.
– Не люблю я и попусту языком чесать. Нехорошее это дело, верно, барчук? Потому меня здесь никто моим достатком не попрекает. Я так считаю: каждый свое место знать должен. И, сами видите, никогда не треплюсь. Смотрите-ка, барчук! – Голос Анастасио изменился, он вскочил на ноги и прикрыл ладонью глаза. – Что это за клубы пыли вон там, за тем холмом? Уж не федералисты ли, черт бы их побрал? Вот принесла нелегкая! Пошли, барчук, надо ребят предупредить.
Известие было встречено бурным ликованием.
– Ну, мы им пропишем! – выкрикнул Панкрасио.
– Это уж точно! Ног не унесут!
Однако вместо противника из-за холма появилось несколько ослов в сопровождении двух погонщиков.
– Остановить их! Это горцы, у них наверняка новости есть, – распорядился Деметрио.
Новости оказались ошеломляющими. Федералисты возвели укрепления на холмах Эль Грильо и Ла Буфа под Сакатскасом, но все уже были убеждены, что это последний оплот Уэрты, и предсказывали скорое падение города. Жители целыми семьями поспешно уезжали на юг, поезда были набиты до отказа, подвод и тележек не хватало, и многие, поддавшись панике, уходили пешком с поклажей на спине. Во Фреснильо собирал войско Панфило Натера, и федералистам, как говорится, «штаны становились чересчур широки».
– Падение Сакатекаса – это «Requiescat in pace» генералу Уэрте, – с непривычной пылкостью уверял Лупе Сервантес. – Мы просто обязаны соединиться с Натерой, прежде чем начнется штурм города.
Тут на лицах Деметрио и его товарищей отразилось такое удивление, что Луне понял: для повстанцев он все еще оставался пустым местом.
Однако на следующий день, когда повстанцы отправились разыскивать лошадей для нового похода, Деметрио подозвал Луиса Сервантеса и сказал:
– Вы впрямь собираетесь с нами, барчук? Но вы же совсем из другого теста, и, по чести говоря, я в толк не возьму, как вам может нравиться такая жизнь. Вы, верно, думаете, что мы здесь ради собственного удовольствия? Конечно, – к чему зря отрицать? – кое-кому нравится шум: но суть не в этом. Садитесь, барчук, садитесь. Я вам одну историю расскажу. Знаете, почему я взялся за оружие? До революции у меня даже собственная земля была, и, не сцепись я с доном Монако, касиком из Мойяуа, я бы сейчас возле волов крутился, чтобы поскорее запрячь их и в поле отправиться… Панкрасио, подай-ка нам пару бутылочек пива – одну для меня, а другую – для сеньора барчука. С вашего позволения, брат милосердия… Пивцо-то уж не повредит, верно?
ХIII
– Родом я из Лимона, ранчо это в двух шагах от Мойяуа, прямо в каньоне реки Хучипилы. Был у меня свои дом, коровы, клочок пахотной земли – чего еще желать? Надо вам сказать, сеньор, у нас, ранчеро, есть привычка раз в неделю спускаться в селение. Отстоит человек мессу, послушает проповедь, затем идет себе на рынок за луком, помидорами и прочим, что нужно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30