Старик ведет меня к поленнице, сложенной под навесом избы, достает лежащий между поленьев бечевкой перевязанный круглячок – прошлогодний, уже пожелтевший комплект «Комсомолки».
– Сумели прочесть?
Старик простодушно сказал, что нет, не сумели. «Будто бисер – писанье. Глаза от натуги слезятся». По той же причине, а также по «непонятности слов» не осилила в «миру» нашумевшую публикацию и Агафья. Место хранения газет и два-три нечаянных слова дают основание думать: сочли греховным читать. Но содержание «жития» им было, как видно, в подробностях пересказано. «А маменька-то на кедру не лазила. Боялась», – смеясь, уличила Агафья меня в неточности.
– Люди знают теперь, как живете…
Обстоятельство это, как видно, тут обсуждалось, и было, наверное, найдено: ничего дурного в том нет.
– Родня у нас отыскалась… – Теперь Агафья, тоже из поленницы, достала пожелтевшую, изрядно помятую фотографию. На снимке – две женщины и два громадного роста бородача. Оказалось, нашлись у Агафьи двоюродные братья по матери.
– Поди, и жить зовут к себе в Шорию?
– Едак, едак, зовут. Да нам-то не можно. Мирское житье-то у них.
– А фотографии отчего же в дровах? В избе-то лучше бы сохранились.
– Не можно! – сказал старик. – С божественным ликом под единою крышей это держать не можно.
Вот такие оказались дела с печатным «бисерным» словом и со всякими ликами. Чтобы к этому больше не возвращаться, полез я в рюкзак, достал подарок, который вчера не спешил отдавать. В картонном пакете упакованы были снимки и номер журнала «Советское фото» с рассказом о том, как непросто было тут с фотокамерой. Рассчитывал, что увидят карточки и поймут: ничего страшного. И можно будет тогда их как следует поснимать. Отдельно и очень старательно, с негатива геологов напечатал я снимки умерших: Натальи, Дмитрия и Савина. Показываю фотографии одну за другой. И вижу на лицах Агафьи и старика великое замешательство – не знают, как быть. С одной стороны – дорогие близкие лица, с другой – богопротивное дело: лик на бумаге. Чувствую, путь к фотосъемке это дарение мне не открыло. Аккуратно собрал все в пакет: «Ваше. Делайте, что хотите». Наутро увидел пакет завернутым в бересту. И где же? Все там же, в дровах под навесом.
А вот потрепанную «Псалтырь», присланную мне какой-то старушкой с просьбою «Лыковым, прямо в руки», старик и Агафья сейчас же понесли в хижину и битый час у свечи читали, сличали со своей, «истинно христианской» «Псалтырью» и нашли, что книга «испоганена никонианством».
– Много, я вижу, расплодилось никониан, – философски заметил Карп Осипович во время спокойной беседы, – много…
Чувствовалось, в ряды никониан относит он также и нас с Ерофеем, Николая Николаевича, представленного ему «начальником над лесами», геологов, вертолетчиков, всех, кого знал…
– Идейно крепок, – пошутил Ерофей у костра, вспоминая эту беседу. – Вы, мол, пишите и говорите, а наше дело с Агафьей картошку сажать да молиться двумя перстами…
– Карп Осипович, вот вы говорите: «никониане…» А ведь люди-то не дурные, помогают, добра вот всякого понаслали…
– Едак, едак, – искренне согласился старик. – Сердцем не очерствели. Нас, грешных, жалеючи, много всего прислали, без меры много.
Хижина Лыковых похожа была в это лето на некий таежный перевалочный пункт. Казалось, вот-вот нагрянет сюда трудовая артель, возьмет молотки, топоры, лопаты, гвозди, рубанки, куртки, плащи, сапоги и примется тут за работу. Навес у избы буквально забит был подарками, пришедшими в адрес: «Абаза, Ерофею, для Лыковых». Ерофей все сюда добросовестно переправил, даже керосиновую лампу, даже ожерелье из янтаря (тоже хранилось в дровах).
– А это цё же такое? Забава или нужное цё? – спросила Агафья, вынув из берестяного хлама вишневого цвета зонтик.
Я показал, как этот прибор открывается, рассказал, для чего он может годиться. Взяв в руки зонтик, Агафья весело захихикала, вполне понимая, что выглядит с этой штукой из «мира» очень забавно…
Телевизор – особая тема в этом рассказе. У геологов он появился в прошлом году, и можно представить, с каким нетерпением ожидали очередного прихода в поселок Агафьи и старика. «Зрелище было двойное, – вспоминает сейчас Ерофей. – Для Лыковых – телевизор, для всех остальных – у телевизора Лыковы».
Все было им интересно: поезд идет, комбайны в полях, люди на городской улице («Господи, много-то, как комаров!»), большие дома, пароход. Агафью взбудоражила лошадь. «Конь! Тятенька, конь!» Лошадь она ни разу не видела, но представляла ее по рассказам. И вот рассказ подтвердился. Старик же заерзал, когда по реке летела «Ракета». «Баско, баско! (хорошо, значит) Вот это лодка!» Увидев на сцене самодеятельность кубанских казачек-старушек, Карп изумился: «Э-э, греховодницы. Молиться надо, а они пляшут». В ужас Агафью повергла встреча боксеров. Вскочила и убежала. И можно это понять: полуголые мужики дубасят друг друга огромными кулаками, а кругом люди.
«Греховное дело», – сказали о телевизоре дочь и отец. Однако сей грех оказался для них непреодолимо влекущим. Изредка появляясь в поселке, непременно садятся и смотрят. Карп Осипович садится прямо перед экраном. Агафья смотрит, высунув голову из-за двери. Прегрешенье она стремится замаливать сразу – пошепчет, покрестится и снова высунет голову Старик же молится после, усердно и за все разом.
Были у меня поручения двух московских друзей. Историк просил разузнать поприлежней, как Агафья «держит за хвостик время». «Все ты можешь и не понять, но вот ориентиры: пользуется ли она термином „вруцилето“? В ходу ли понятие „солнечный круг“? Книгами в помощь могут ей быть „Устав“ и „Псалтырь“.
Все я старательно расспросил. И Агафья приложила уйму изобретательности, чтобы мог я понять ее непростое искусство жреца-хроникера. Не понял! Но другу публично сейчас сообщаю: книги и термины – те самые, во внимание также берутся сроки рождения Луны. Все вместе, как в нашем разговоре предполагалось: счет времени допетровский.
Из Института русского языка мне прислали большую, на трех листах, инструкцию, как улавливать тонкости говора, и просили запоминать слова необычные, непонятные. Улов мой, признаюсь, ничтожен – уместится в двух-трех строках: имануха (коза), лопатинка (одежда), баско (хорошо, славно), храмина (дом), ланись (прошлым летом), путики (грибы сыроежки)…
Кое-что выяснил для себя. Огороды свои Лыковы удобряли – сжинали таежные сочные травы и не сушили их, а в кучках гноили. Домашних животных не держали, потому что «не было племя». Семена у картошки за сорок лет с лишним ни разу не обновлялись, но картошка продолжает превосходно расти, хорошо сохраняется и вкуса отменного.
«Как лечили Лыковы зубы?» – просил узнать один из наших читателей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49