Тиролец
пугается, останавливается и начинает потихоньку тонуть. Фима прет, дробя и
разбрызгивая багровую солнечную дорожку, в безумную даль.
Мальчики впадают в панику, прыгают на месте, толкают финнов в воду -
спасть утопающего. Пьяная орава лезет в воду, ухает, орет, булькает,
выволакивает ограбленного шляповладельца и отчаянно галдит.
А Фима суетливо барахтается где-то уже посередине озера, еле голова
чернеет, а озера там километра под два шириной, а длиной - и краев не
видно, оно длинное, километров в пятнадцать, не обежишь.
Мальчики в ужасе: утонет босс - заказывай гробы, головы не сносить.
Прыгают, матерятся, вопят, врезают от отчаяния по морде потрясенному
тирольцу, скачут на мотоцикл и прут по лесу и болоту вокруг озера на тот
берег, потому что шеф, при всей беспорядочности и неуклюжести своих
судорожных движений, продолжает продвигаться по прямой, и уже ближе к тому
берегу, чем к этому, явно не собираясь поворачивать.
Подскакивая и кренясь на корнях, обдираясь в зарослях и буксуя в
болоте, измученные поспешностью и страхом, они выбираются из чащи на
противоположный берег, и видят, что Фима уже в сотне метров от
спасительной суши, глаза его бессмысленно вытаращены, а изо рта и носа
идут пузыри. Мальчики скачут в воду, выволакивают босса, в бешеном темпе
проводят спасательные работы: зачем-то от растерянности энергично проводят
искусственное дыхание, льют в рот водку из горлышка, со всех сил растирают
только что сфарцованным свитером, расшвыривают барахло из сумок, укутывая
Фиму во все самое теплое.
И все это время, в изнеможении подчиняясь их заботливым действиям,
Фима бдительно следит за наличием на голове драгоценной шляпы.
Его посадили в люльку, пошвыряв не помещающееся барахло, довезли до
машины, доставили домой, причем мотоциклист понесся вперед, и дома Фиму
уже ждал личный врач, горячая ванна, перцовый пластырь, ром, малина,
горчичники, аспирин, черт, дьявол, нервничающие приближенные и испуганная
мама.
- Фимочка, - спросила она, - что это у тебя на голове?
- У тебя недавно новые очки, - ответил сын. - Их подобрал вполне
приличный профессор, он произвел на меня хорошее впечатление. Это шляпа,
мама. Я что, не могу носить шляпу?
Он стоял в твидовых брюках, верблюжьем свитере под коричневой кожаной
курткой, в клетчатом шарфе на шее и высоких туристских башмаках на ногах,
щурясь сквозь запасные очки взамен утонувших, и на курчавой голове его
горела царской короной бриллиантовая шляпа.
Ночью мама поила его горячим молоком и разговаривала.
- Зачем она тебе? - спрашивала она.
- Нравится, - со странным выражением отвечал он.
С тех пор без этой шляпы его никто никогда не видел.

8. ЗЭК
Раздраженный медленным продвижением к коммунизму, Хрущев решил, что
одна из тому причин - что граждане многовато воруют, и ввел новые законы
за это, придав им обратную силу, - вплоть до высшей меры. Были велены
показательные процессы, пару человек шлепнуть и нескольких наказать
примерно, для неповадности другим.
Фимина судьба была решена на высшем ленинградском уровне, хотя его
дело не приобрело такого всемирного звучания, как дело Бродского: что ж,
удел поэта - слава, удел бизнесмена - деньги; каждому свое.
К нему явились домой, для пущей важности - ночью, предъявили
постановление и ордер, перевернули все вверх дном и отконвоировали в
Кресты. Они знали, с кем имеют дело, и на всякий случай были вежливы. Он
тоже знал, с кем имеет дело, причем знал заранее, но он был прикрыт и
отмазан слишком хорошо, куплены были все, и он счел правильным спокойно
ждать и подчиниться Закону, чтобы потом тем чище утвердить свою чистоту и
невинность.
На суда адвокат пел, как Карузо. Свидетели мычали и открещивались.
Зал рукоплескал. Прокурор потел униженно. Фима действительно выходил пред
лицом Закона чище, чем вздох ангела. Тем не менее двенадцать лет с
конфискацией он огреб, потому что этот приговор был заранее вынесен в
Смольном.
Для лагеря, в который его этапировали, это был небывалый и длительный
праздник, - точнее, для начальства лагеря. Потому что ленинградская мафия,
блюдя честь корпорации, взяла начальство на содержание. Ежемесячные оклады
и подарки - машинами, гарнитурами, телевизорами - получали начальник
колонии, зам по воспитательной работе, начальник отряда и прочие.
Авторитетные воры вдруг стали получать посылки с деликатесами и водку от
неизвестных благодетелей. Фима жил, как принц Уэльский, - его оберегали от
пушинок. Он был определен библиотекарем, жил в собственной комнате, не
ходил на разводы, не брякал пальцем о палец, не прикасался к лагерной
жратве, носил собственное белье, слушал радио, читал книги и занимался
гантелями. Однажды, забавы ради, Фима пригласил к себе на рюмку коньяка
начальника колонии и главвора зоны одновременно, видимо наслаждаясь
светским профессионализмом беседы и пикантностью ситуации. Прислуживала на
этой исторической вечеринке официантка из офицерской столовой, каковая и
осталась спать с Фимой, ценя французские духи, французское белье, деньги,
и более всего - отдельную однокомнатную квартиру в единственном
благоустроенном доме в поселке: в ее зачаточном сознании Фима был чем-то
средним между царем Соломоном и Аль Капоне, если только она когда-нибудь
слышала об этих двоих.
Фиминых миллионов хватило бы, чтобы купить всю Пермскую область и
обтянуть ее лагеря золотой проволокой. Миллионы верно работали на него,
как он работал раньше на них, и на воле за него хлопотали.
В результате седьмого ноября шестьдесят седьмого года он с
удовольствием прошел в замыкающей колонне демонстрантов по Красной
площади, помахав сменившимся за три с половиной года его отсидки вождям на
трибуне Мавзолея, патриотично выкрикнув: "Слава труженикам советской
торговли!" и громко поддержал не менее патриотический призыв "Да
здравствуют славные советские чекисты!"
Он был одет в кирзовые ботинки, синие холщовые брюки и черный ватник.
Его окружали несколько крепких молодых людей со значительными взглядами.
Внедрение его в колонную остается загадочным, но оттого не менее
достоверным фактом.
О молодецкой русской тройке Брежнева, Косыгина и Подгорного он
отозвался так: "Они бы у меня не поднялись выше смотрителей районов".
Непосредственно с Красной площади он отбыл на Ленинградский вокзал,
где друзья ждали его в абонированном целиком спальном вагоне с пиршеством,
закончившимся как раз на Московском вокзале в родном Ленинграде.
1 2 3 4 5 6 7 8