..
Нет! Все не так! Славист чувствовал, что за толстой пачкой листов, исписанных идиотическим текстом, кроется вполне разумное мышление, а может быть, и великое прозрение.
После таких умозаключений в душу Теплого закрадывалась пустота. Он нервничал, что ему будет не по силам разгадать этот великий ребус, что он так и останется на веки вечные в этом поганом городишке в своей презренной должности и никогда более не увидит цивилизованной Европы с ее чистыми площадями и прозрачными фонтанами. И тогда пустоты Гаврилы Васильевича заполнялись злобой, и, перед тем как заснуть, он скалил на потолок свои желтые зубы, глухо завывая и пугая приблудную кошку, ночующую на крыльце.
Два дня назад, в приступе пустоты, Теплый сорвался и избил Джерома.
Мальчик пришел к нему, как всегда, поздно вечером и, уже изрядно обвыкшись в учительской квартирке, сам подошел к книжным стеллажам, порылся между толстыми фолиантами и выудил тонкую брошюру с затертой обложкой под названием — Его облик".
Учитель в это время находился в кухне и жарил на чугунной сковородке коровье вымя, которое до того противно воняло паленым волосом, что першило в горле.
Джером раскрыл брошюру и пролистал ее. Книжица была издана плохо, и, в отличие от атласов судебной медицины, в ней не было фотографий, а лишь одни рисунки.
Зато рисунки были прелюбопытные. На одном был изображен лежащий мужчина с закрытыми глазами. Вокруг его обнаженного тела сидят несколько человек. Один, по-видимому самый главный, орудует над мертвецом скальпелем, выуживая из живота печень. На другом рисунке он откусывает от этой печени кусок, и по лицу его разливается наслаждение… Под рисунком была подпись: — Обретение вечной жизни".
— Кто разрешил тебе рыться в книгах? — услышал Джером голос учителя.
Гаврила Васильевич стоял в дверях, держа на вытянутой руке скворчащую сковородку с воняющим выменем.
— Мне никто этого не запрещал делать, — ответил мальчик. — А что это за книга?
И что обозначают эти рисунки?
Теплый прошел в комнату, поставил сковородку на стол, отер о брюки руки и приблизился к мальчику.
— Никогда ничего не бери без спроса! Понял? — Лицо Гаврилы Васильевича скривилось от злобы, а правая щека задергалась.
— А чего вы так занервничали? — удивился Джером. — Могу вообще не ходить к вам! Подумаешь!..
— Сядь! — приказал Теплый.
— Ну, сел. — Джером оседлал табуретку. — Чего дальше?
Гаврила Васильевич попытался взять себя в руки, закусывая дергающуюся щеку.
— Эту книгу тебе рано смотреть! — процедил он. — Еще будешь рыться без спроса — сломаю тебе руку.
Джером ухмыльнулся. Он потянулся всем телом, вытянул ноги и зевнул, всем своим видом показывая, что ему наплевать на угрозы учителя.
— И чего вы все время такой грязный ходите? — спросил он сквозь зевок. — От вас так воняет какой-то дрянью!.. У вас есть женщина?
После этих слов Теплый и накинулся на Джерома с кулаками, лупя его вслепую, задыхаясь от ненависти и разбрызгивая слюну.
— Я вырву твою печень! — кричал он в аффекте. — Я выколю тебе глаза!
Джером старался уворачиваться от ударов, прячась под стол.
— Чего вы на меня накинулись! — причитал он. — Сами в гости зовете, а теперь бьете!
Порыв Гаврилы Васильевича вскоре прошел, и, дыша словно собака, он пытался помириться с мальчиком.
— Теперь ты видишь, что в жизни могут произойти всякие случайности! Я мог в гневе убить тебя, и ты умер бы молодым, прожив жизнь много короче, чем я…
Те— перь ты понял это?
— Ага, — ответил Джером, сглатывая кровавую слюну. — Я бы умер внезапно, а вы бы долго мучились, ожидая казни за убийство.
— Будешь есть вымя? — спросил Теплый.
— Буду.
Они поели, после чего мальчик долго не мог выковырять из зубов застрявшие волоски.
Гаврила Васильевич отпустил Джерома, дав ему два медных пятака, чтобы он прикладывал их к синякам.
— Приходи завтра, — пригласил учитель.
Вот эти самые синяки, оставленные на лице мальчика кулаками Теплого, и увидел полковник Шаллер.
Сидя над рукописью Елены Белецкой, тщетно пытаясь сосредоточиться, Гаврила Васильевич отчетливо произнес вслух фразу: — Я убью его!" Славист составил таблицу наиболее часто встречающихся созвучий, наложил сверху лист папиросной бумаги, срисовывая на нее буквы в различной последовательности. Он комбинировал слоги, используя старинную методику Граббе, построенную на мистической теории проникновения в тайну слова.
Непременным усло— вием теории была медитация — абсолютное представление слова как единственного жизненного понятия. Буквенный символ должен был отчетливо запечатлеться в мозгу, врезаться в него, вытеснив ощущение собственного — Я".
Само подсознание, соединившись с космосом, должно было выдать ответ.
Гаврила Васильевич, полагаясь на интуицию, выделил из всей рукописи наиболее главное слово, вычертил его на листе ватмана черной тушью, долго на него смотрел, а потом закрыл глаза. Слово отпечаталось красным контуром на внутренней стороне век. Слово было — ШШШШШ. Славист контролировал свое дыхание, пока оно не стало покойным. Выделение слюны замедлилось, язык сделался сухим, а биение пульса сократилось до сорока ударов в минуту.
Озарение стало неизбежным…
15
Авто Франсуаз Коти, скрипнув новой резиной, остановилось рядом с главной городской площадью. Дальше проехать было невозможно из-за скопления народа.
Лица людей были возбужденными и источали какое-то внутреннее сияние. Народ жаждал счастья, стараясь быть поближе к его строящемуся символу.
Девушка взяла Генриха Ивановича за руку и потянула за собой, углубляясь в толпу. Они прошли по узкой улочке, ведущей к главной площади, рассматривая лица прохожих, гордо воздевших над собой транспаранты с надписями типа: — Мы достойны счастья! Мы сделаем шаг к нему навстречу!" Повсюду продавали воздушные шары, всякие сладости и лимонад. Народ гулял…
Наконец Франсуаз и Шаллер вышли на площадь. В центре ее из мощного бетонного основания уходила к небу башня. Генрих Иванович задрал голову и с удивлением сказал:
— Господи, я не предполагал, что они за такое короткое время столь много построят!.. Это невероятно!
От основания башни к ее нутру тянулась цепочка рабочих, как русских, так и корейских. Из рук в руки рабочие передавали красные кирпичи, раствор и всякий необходимый строительный материал. Делали они это так быстро, как будто хотели закончить строительство уже сегодня до захода солнца.
— Пожалуй, в башне уже футов четыреста! — предположил полковник.
— Пятьсот, я думаю, — высказала свое предположение девушка. — Велик русский народ в своем стремлении к иллюзиям!
На вершине башни, на строительной площадке, были установлены усиливающие голос устройства, чтобы народ мог не только следить за происходящим, но и слышать, что творится между рабочими, какие следуют команды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Нет! Все не так! Славист чувствовал, что за толстой пачкой листов, исписанных идиотическим текстом, кроется вполне разумное мышление, а может быть, и великое прозрение.
После таких умозаключений в душу Теплого закрадывалась пустота. Он нервничал, что ему будет не по силам разгадать этот великий ребус, что он так и останется на веки вечные в этом поганом городишке в своей презренной должности и никогда более не увидит цивилизованной Европы с ее чистыми площадями и прозрачными фонтанами. И тогда пустоты Гаврилы Васильевича заполнялись злобой, и, перед тем как заснуть, он скалил на потолок свои желтые зубы, глухо завывая и пугая приблудную кошку, ночующую на крыльце.
Два дня назад, в приступе пустоты, Теплый сорвался и избил Джерома.
Мальчик пришел к нему, как всегда, поздно вечером и, уже изрядно обвыкшись в учительской квартирке, сам подошел к книжным стеллажам, порылся между толстыми фолиантами и выудил тонкую брошюру с затертой обложкой под названием — Его облик".
Учитель в это время находился в кухне и жарил на чугунной сковородке коровье вымя, которое до того противно воняло паленым волосом, что першило в горле.
Джером раскрыл брошюру и пролистал ее. Книжица была издана плохо, и, в отличие от атласов судебной медицины, в ней не было фотографий, а лишь одни рисунки.
Зато рисунки были прелюбопытные. На одном был изображен лежащий мужчина с закрытыми глазами. Вокруг его обнаженного тела сидят несколько человек. Один, по-видимому самый главный, орудует над мертвецом скальпелем, выуживая из живота печень. На другом рисунке он откусывает от этой печени кусок, и по лицу его разливается наслаждение… Под рисунком была подпись: — Обретение вечной жизни".
— Кто разрешил тебе рыться в книгах? — услышал Джером голос учителя.
Гаврила Васильевич стоял в дверях, держа на вытянутой руке скворчащую сковородку с воняющим выменем.
— Мне никто этого не запрещал делать, — ответил мальчик. — А что это за книга?
И что обозначают эти рисунки?
Теплый прошел в комнату, поставил сковородку на стол, отер о брюки руки и приблизился к мальчику.
— Никогда ничего не бери без спроса! Понял? — Лицо Гаврилы Васильевича скривилось от злобы, а правая щека задергалась.
— А чего вы так занервничали? — удивился Джером. — Могу вообще не ходить к вам! Подумаешь!..
— Сядь! — приказал Теплый.
— Ну, сел. — Джером оседлал табуретку. — Чего дальше?
Гаврила Васильевич попытался взять себя в руки, закусывая дергающуюся щеку.
— Эту книгу тебе рано смотреть! — процедил он. — Еще будешь рыться без спроса — сломаю тебе руку.
Джером ухмыльнулся. Он потянулся всем телом, вытянул ноги и зевнул, всем своим видом показывая, что ему наплевать на угрозы учителя.
— И чего вы все время такой грязный ходите? — спросил он сквозь зевок. — От вас так воняет какой-то дрянью!.. У вас есть женщина?
После этих слов Теплый и накинулся на Джерома с кулаками, лупя его вслепую, задыхаясь от ненависти и разбрызгивая слюну.
— Я вырву твою печень! — кричал он в аффекте. — Я выколю тебе глаза!
Джером старался уворачиваться от ударов, прячась под стол.
— Чего вы на меня накинулись! — причитал он. — Сами в гости зовете, а теперь бьете!
Порыв Гаврилы Васильевича вскоре прошел, и, дыша словно собака, он пытался помириться с мальчиком.
— Теперь ты видишь, что в жизни могут произойти всякие случайности! Я мог в гневе убить тебя, и ты умер бы молодым, прожив жизнь много короче, чем я…
Те— перь ты понял это?
— Ага, — ответил Джером, сглатывая кровавую слюну. — Я бы умер внезапно, а вы бы долго мучились, ожидая казни за убийство.
— Будешь есть вымя? — спросил Теплый.
— Буду.
Они поели, после чего мальчик долго не мог выковырять из зубов застрявшие волоски.
Гаврила Васильевич отпустил Джерома, дав ему два медных пятака, чтобы он прикладывал их к синякам.
— Приходи завтра, — пригласил учитель.
Вот эти самые синяки, оставленные на лице мальчика кулаками Теплого, и увидел полковник Шаллер.
Сидя над рукописью Елены Белецкой, тщетно пытаясь сосредоточиться, Гаврила Васильевич отчетливо произнес вслух фразу: — Я убью его!" Славист составил таблицу наиболее часто встречающихся созвучий, наложил сверху лист папиросной бумаги, срисовывая на нее буквы в различной последовательности. Он комбинировал слоги, используя старинную методику Граббе, построенную на мистической теории проникновения в тайну слова.
Непременным усло— вием теории была медитация — абсолютное представление слова как единственного жизненного понятия. Буквенный символ должен был отчетливо запечатлеться в мозгу, врезаться в него, вытеснив ощущение собственного — Я".
Само подсознание, соединившись с космосом, должно было выдать ответ.
Гаврила Васильевич, полагаясь на интуицию, выделил из всей рукописи наиболее главное слово, вычертил его на листе ватмана черной тушью, долго на него смотрел, а потом закрыл глаза. Слово отпечаталось красным контуром на внутренней стороне век. Слово было — ШШШШШ. Славист контролировал свое дыхание, пока оно не стало покойным. Выделение слюны замедлилось, язык сделался сухим, а биение пульса сократилось до сорока ударов в минуту.
Озарение стало неизбежным…
15
Авто Франсуаз Коти, скрипнув новой резиной, остановилось рядом с главной городской площадью. Дальше проехать было невозможно из-за скопления народа.
Лица людей были возбужденными и источали какое-то внутреннее сияние. Народ жаждал счастья, стараясь быть поближе к его строящемуся символу.
Девушка взяла Генриха Ивановича за руку и потянула за собой, углубляясь в толпу. Они прошли по узкой улочке, ведущей к главной площади, рассматривая лица прохожих, гордо воздевших над собой транспаранты с надписями типа: — Мы достойны счастья! Мы сделаем шаг к нему навстречу!" Повсюду продавали воздушные шары, всякие сладости и лимонад. Народ гулял…
Наконец Франсуаз и Шаллер вышли на площадь. В центре ее из мощного бетонного основания уходила к небу башня. Генрих Иванович задрал голову и с удивлением сказал:
— Господи, я не предполагал, что они за такое короткое время столь много построят!.. Это невероятно!
От основания башни к ее нутру тянулась цепочка рабочих, как русских, так и корейских. Из рук в руки рабочие передавали красные кирпичи, раствор и всякий необходимый строительный материал. Делали они это так быстро, как будто хотели закончить строительство уже сегодня до захода солнца.
— Пожалуй, в башне уже футов четыреста! — предположил полковник.
— Пятьсот, я думаю, — высказала свое предположение девушка. — Велик русский народ в своем стремлении к иллюзиям!
На вершине башни, на строительной площадке, были установлены усиливающие голос устройства, чтобы народ мог не только следить за происходящим, но и слышать, что творится между рабочими, какие следуют команды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77