Стало трудно дышать. Малейшее движение требовало огромных усилий. Воздух был словно напитан туманом, и факелы уже не горели на этой глубине.
Они миновали залы, тускло освещенные гроздьями фосфоресцирующих грибов, растущих на специально оставленных здесь для этой цели гнилых бревнах. Гнилушки мерцали на полах, и с потолков свисали на длинных веревках светлячки, которые мигали, словно крохотные звездочки, слабо колеблясь в медленных потоках мертвого воздуха.
Глаза пленников вылезали из орбит, в ушах шумело от давления глубины. На одной платформе поднялось мертвое тело. Вслед за камнем они сняли с подъемника труп и спустились еще на один пролет.
Шахта начала сужаться: платформы теперь едва вмещали пятерых человек и двигались по ней с трудом. Люки-затворы в полу открывались, когда подъемники опускались, и закрывались, когда те двигались вверх. Движение платформ, подобно поршню в насосе, способствовало перемещению потоков затхлого воздуха.
На этой глубине грибы уже не могли расти и их сменила фосфоресцирующая краска – в излучаемом ею туманном мерцании молодые люди едва различали окружение. Другие пленники, хоть и они тоже страдали, все же, казалось, переносили мучения легче. Они продолжали двигаться вниз: убирали с очередного ожидающего их подъемника валун и спускались все глубже и глубже на платформах, приводимых в движение обращенными в животных рабами.
Наконец молодые люди услышали стук кирок и молотов внизу и скоро прибыли в частично недостроенную камеру, вырубленную в базальте на глубине многих миль под самым нижним слоем земной коры, доступном людям ныне. Здесь, в темном чреве Земли, рабы трудились и умирали по приказу Каранхи, короля, который продолжал осуществление планов правителей Нор-Ум-Бега, умерших задолго до его царствования.
В этой пещере находился измазанный светящейся краской человек. Сгорбившись под тяжестью ведра и кисти, он с трудом набирал в измученные легкие воздух. Другой человек, задыхаясь от слабости, склонился в изнеможении над своим молотом. Глаза его были закрыты, и он не открыл их, когда надсмотрщик, сам чувствующий себя немногим лучше, принялся подгонять его кнутом.
Молоты и кирки гулко стучали в густом воздухе. После каждого удара откуда-то снизу, из-под скального основания под ногами рабочих, поднималось эхо. Сначала Гвальхмай и Нунганей посчитали сей отзвук за простое эхо. Но когда работа приостановилась для смены людей, глухие удары продолжали доноситься из недр земли. Было совершенно ясно, что на некоей ужасной глубине шло строительство другой шахты, ведущей наверх, навстречу этой, проложенной ценой непереносимых мучений.
Кроме самой низкой камеры Скважины, два товарища не увидели больше ничего. Едва Гвальхмай успел осознать весь ужас многолетнего изнурительного труда, как у обоих молодых людей из ушей и ноздрей хлынула кровь, и они рухнули без сознания на щербатый пол. Пленники не помнили, как их грубо отволокли на ближайшую груду камней, как торопливо перекладывали с платформы на платформу, которые рывками медленно поднимались по пролетам к верхним уровням шахты.
Дуновение прохладного воздуха привело их в чувство. Открыв глаза, они увидели над собой звезды, сияющие в далеком круглом отверстии с неровными краями. Отверстие становилось все больше и больше, и звезды превратились наконец в яркие факелы. Чьи-то руки подняли молодых людей, несколько ударов привели их в чувство, и затем, подобно бездушным автоматам, они пошли, шатаясь и тяжело переставляя ноги, назад к городу.
По возвращении в Храм Посейдона пленников повели куда-то по круто уходящему вниз темному душному коридору, стены которого блестели при свете факелов от вонючей слизи и плесени.
Каранха встретил их, проводил вниз и проследил, чтобы пленников заперли за железной решеткой. Стражники удалились, и король прорычал.
– Итак, ты могучий Глускап, сын Горы? И явился сюда проведать Хоббамока, как мне доложили! Что ж, здешние рабы что-то болтают о Хоббамоке, но мы такого не знаем. Может, ты рожден быть рабом?
Ты умрешь завтра позорной смертью невольника, Глускап, если не откроешь мне того, что я хочу знать. Возможно, ты вернешься в Скважину и будешь работать там столько времени, сколько сумеешь прожить. Обещаю тебе: живым ты оттуда не выйдешь. Или мы решим разделаться с тобой по очаровательному обычаю твоей страны. Мы должны быть гостеприимны и сделать все, чтобы гость чувствовал себя как дома.
Не обмотать ли тебя раскаленными докрасна цепями? А может, погреть тебе ноги горячими углями? Или насыпать золы в глаза? А? Возможно это освежит твою память.
– Чтоб Владыка Тьмы взял тебя! – проворчал Гвальхмай и с омерзением отвернулся от короля. Казалось, это сильно позабавило Каранху. Он взял факел и пошел прочь по коридору, посмеиваясь в бороду.
Наконец молодые люди как будто остались одни. Тишину нарушали лишь шорох крыс по углам камеры. Нунганей в темноте повернулся к Гвальхмаю и пробормотал.
– Этот Сахем! Это не человек! Говорит, он никогда не слышал о Хоббамоке. По-моему, он-то сам и есть Хоббамок Мерзкий и никто другой! Тело, которое ты выбрал для себя, Глускап, слишком слабо, чтобы сражаться с норумбежцами. Это просто демоны. Как ты полагаешь, Женщина Ночи сможет справиться с ним?
Гвальхмай коротко рассмеялся.
– Кто? Коре… Бумола? Она в состоянии позаботиться о себе. Не беспокойся за нее. Мы окажемся на свободе прежде, чем ты успеешь опомниться. Что же касается этого тупого болвана… этого рыжего медведя! Если бы он только знал, что для подзарядки огненного оружия следует всего лишь поднять пластину на торце ствола и на час дать солнечным лучам доступ во внутренности трубы…
Взрыв дикого хохота прервал Гвальхмая, и в темном коридоре послышался топот босых ног, когда их невидимый слушатель поспешил наверх.
– Наверно, Каранха не знал этого раньше, отрывисто заметил абенаки. – Но скоро узнает. Все, что нам остается, – это молиться Кехтану и раскрашивать тела для смерти.
Гвальхмай застонал. Лишь одна мысль несколько утешала его в этом приступе отвращения к самому себе: кольцо. Мерлина на его пальце оставалось холодным. Значит, опасность была еще не очень близко.
В ту ночь над всей Северной Алата простиралось холодное безоблачное небо. В самом воздухе, казалось, потрескивали электрические разряды, и над Внутренним Морем плясали Призрачные Танцоры, заставляющие бледнеть холодное великолепие луны. Возможно из-за испарений огромных месторождений меди в этих землях или из-за других, более страшных причин, высоко в небесах появились очертания птицы с широко распростертыми крыльями.
Люди на земле поднимали глаза к небу, смотрели на птицу и задавались вопросом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Они миновали залы, тускло освещенные гроздьями фосфоресцирующих грибов, растущих на специально оставленных здесь для этой цели гнилых бревнах. Гнилушки мерцали на полах, и с потолков свисали на длинных веревках светлячки, которые мигали, словно крохотные звездочки, слабо колеблясь в медленных потоках мертвого воздуха.
Глаза пленников вылезали из орбит, в ушах шумело от давления глубины. На одной платформе поднялось мертвое тело. Вслед за камнем они сняли с подъемника труп и спустились еще на один пролет.
Шахта начала сужаться: платформы теперь едва вмещали пятерых человек и двигались по ней с трудом. Люки-затворы в полу открывались, когда подъемники опускались, и закрывались, когда те двигались вверх. Движение платформ, подобно поршню в насосе, способствовало перемещению потоков затхлого воздуха.
На этой глубине грибы уже не могли расти и их сменила фосфоресцирующая краска – в излучаемом ею туманном мерцании молодые люди едва различали окружение. Другие пленники, хоть и они тоже страдали, все же, казалось, переносили мучения легче. Они продолжали двигаться вниз: убирали с очередного ожидающего их подъемника валун и спускались все глубже и глубже на платформах, приводимых в движение обращенными в животных рабами.
Наконец молодые люди услышали стук кирок и молотов внизу и скоро прибыли в частично недостроенную камеру, вырубленную в базальте на глубине многих миль под самым нижним слоем земной коры, доступном людям ныне. Здесь, в темном чреве Земли, рабы трудились и умирали по приказу Каранхи, короля, который продолжал осуществление планов правителей Нор-Ум-Бега, умерших задолго до его царствования.
В этой пещере находился измазанный светящейся краской человек. Сгорбившись под тяжестью ведра и кисти, он с трудом набирал в измученные легкие воздух. Другой человек, задыхаясь от слабости, склонился в изнеможении над своим молотом. Глаза его были закрыты, и он не открыл их, когда надсмотрщик, сам чувствующий себя немногим лучше, принялся подгонять его кнутом.
Молоты и кирки гулко стучали в густом воздухе. После каждого удара откуда-то снизу, из-под скального основания под ногами рабочих, поднималось эхо. Сначала Гвальхмай и Нунганей посчитали сей отзвук за простое эхо. Но когда работа приостановилась для смены людей, глухие удары продолжали доноситься из недр земли. Было совершенно ясно, что на некоей ужасной глубине шло строительство другой шахты, ведущей наверх, навстречу этой, проложенной ценой непереносимых мучений.
Кроме самой низкой камеры Скважины, два товарища не увидели больше ничего. Едва Гвальхмай успел осознать весь ужас многолетнего изнурительного труда, как у обоих молодых людей из ушей и ноздрей хлынула кровь, и они рухнули без сознания на щербатый пол. Пленники не помнили, как их грубо отволокли на ближайшую груду камней, как торопливо перекладывали с платформы на платформу, которые рывками медленно поднимались по пролетам к верхним уровням шахты.
Дуновение прохладного воздуха привело их в чувство. Открыв глаза, они увидели над собой звезды, сияющие в далеком круглом отверстии с неровными краями. Отверстие становилось все больше и больше, и звезды превратились наконец в яркие факелы. Чьи-то руки подняли молодых людей, несколько ударов привели их в чувство, и затем, подобно бездушным автоматам, они пошли, шатаясь и тяжело переставляя ноги, назад к городу.
По возвращении в Храм Посейдона пленников повели куда-то по круто уходящему вниз темному душному коридору, стены которого блестели при свете факелов от вонючей слизи и плесени.
Каранха встретил их, проводил вниз и проследил, чтобы пленников заперли за железной решеткой. Стражники удалились, и король прорычал.
– Итак, ты могучий Глускап, сын Горы? И явился сюда проведать Хоббамока, как мне доложили! Что ж, здешние рабы что-то болтают о Хоббамоке, но мы такого не знаем. Может, ты рожден быть рабом?
Ты умрешь завтра позорной смертью невольника, Глускап, если не откроешь мне того, что я хочу знать. Возможно, ты вернешься в Скважину и будешь работать там столько времени, сколько сумеешь прожить. Обещаю тебе: живым ты оттуда не выйдешь. Или мы решим разделаться с тобой по очаровательному обычаю твоей страны. Мы должны быть гостеприимны и сделать все, чтобы гость чувствовал себя как дома.
Не обмотать ли тебя раскаленными докрасна цепями? А может, погреть тебе ноги горячими углями? Или насыпать золы в глаза? А? Возможно это освежит твою память.
– Чтоб Владыка Тьмы взял тебя! – проворчал Гвальхмай и с омерзением отвернулся от короля. Казалось, это сильно позабавило Каранху. Он взял факел и пошел прочь по коридору, посмеиваясь в бороду.
Наконец молодые люди как будто остались одни. Тишину нарушали лишь шорох крыс по углам камеры. Нунганей в темноте повернулся к Гвальхмаю и пробормотал.
– Этот Сахем! Это не человек! Говорит, он никогда не слышал о Хоббамоке. По-моему, он-то сам и есть Хоббамок Мерзкий и никто другой! Тело, которое ты выбрал для себя, Глускап, слишком слабо, чтобы сражаться с норумбежцами. Это просто демоны. Как ты полагаешь, Женщина Ночи сможет справиться с ним?
Гвальхмай коротко рассмеялся.
– Кто? Коре… Бумола? Она в состоянии позаботиться о себе. Не беспокойся за нее. Мы окажемся на свободе прежде, чем ты успеешь опомниться. Что же касается этого тупого болвана… этого рыжего медведя! Если бы он только знал, что для подзарядки огненного оружия следует всего лишь поднять пластину на торце ствола и на час дать солнечным лучам доступ во внутренности трубы…
Взрыв дикого хохота прервал Гвальхмая, и в темном коридоре послышался топот босых ног, когда их невидимый слушатель поспешил наверх.
– Наверно, Каранха не знал этого раньше, отрывисто заметил абенаки. – Но скоро узнает. Все, что нам остается, – это молиться Кехтану и раскрашивать тела для смерти.
Гвальхмай застонал. Лишь одна мысль несколько утешала его в этом приступе отвращения к самому себе: кольцо. Мерлина на его пальце оставалось холодным. Значит, опасность была еще не очень близко.
В ту ночь над всей Северной Алата простиралось холодное безоблачное небо. В самом воздухе, казалось, потрескивали электрические разряды, и над Внутренним Морем плясали Призрачные Танцоры, заставляющие бледнеть холодное великолепие луны. Возможно из-за испарений огромных месторождений меди в этих землях или из-за других, более страшных причин, высоко в небесах появились очертания птицы с широко распростертыми крыльями.
Люди на земле поднимали глаза к небу, смотрели на птицу и задавались вопросом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32