Местность, по которой несся с необыкновенной быстротой упомянутый выше специальный поезд, по-видимому, не останавливала на себе внимания его пассажиров. Да и были ли у него пассажиры? Без сомнения, да, так как время от времени две головы показывались за стеклом вагонного окна и тотчас скрывались, две отталкивающие физиономии весьма свирепого вида. Порой стекло окна опускалось, и из него высовывалась широкая волосатая рука, державшая короткую трубку, с которой она стряхивала пепел, и тотчас затем скрывалась.
Возможно, что северная часть этого штата больше привлекла бы внимание этих путешественников. На севере и в центре все поля, очень удобные для скотоводства, необыкновенно хорошо культивированы; к тому же они очень плодородны и производят в большом количестве ячмень, стебли которого бывают от двенадцати до а пятнадцати футов высоты, маис, сорго и овес. Встречаются также плодовые сады, в которых зреют персики, груши, вишни, клубника целые рощи фруктовых деревьев, целые поля клубники, и, наконец, виноградники, поставляющие треть сбора всей Америки. Все эти богатства родит необыкновенно щедрая, совершенно неистощимая почва, которая обслуживается превосходной оросительной системой.
Не нужно, однако, думать, что бассейн, орошаемый рекой Сан-Джоаким и ее притоками, совершенно неплодороден. Воды этих рек сделали и эту землю вполне пригодной для сельского хозяйства. Но оба путешественника так же мало обращали на нее внимания, как если бы она продолжала оставаться бесплодной, как и пятьдесят лет тому назад, когда люди еще не приложили к ней своих рук.
Кто же были эти два таких равнодушных путешественника? Откуда они явились и куда так стремились? Были ли они одними их тех пылких калифорнийцев, которых привлекает открытие новых золотых приисков? Ведь позволительно надеяться, что шесть миллиардов франков, извлеченных за последние сорок лет, не вконец еще истощили золотоносные жилы в этой почве, к тому же богатой другими драгоценными залежами. Особенно многочисленны залежи вдоль побережья, богатые такими, например, минералами, как киноварь и ртуть, которых было добыто от 1850 до 1886 года на сумму не менее ста миллионов ливров, иначе говоря, не менее ста тысяч тонн.
Во всяком случае, эти путешественники должны были быть очень богатыми людьми и к тому же куда-то очень спешили, раз они позволили себе нанять специальный поезд, в то время как в их распоряжении было много всяких поездов, идущих по Южной Тихоокеанской железнодорожной линии. Они запоздали бы только на какие-нибудь полдня и не истратили бы нескольких тысяч долларов, в которые им обошелся этот поезд.
Как бы то ни было, паровоз продолжал мчаться во весь дух, и так как в этой части пути поезда не так часты, то график их мог быть без труда установлен. К тому же дело шло о сравнительно небольшом пробеге в двести сорок приблизительно миль, которые могут быть пройдены в шесть-семь часов. И как раз в такой именно срок они и были пройдены. Никакая случайность не замедлила быстроты передвижения поезда.
Было одиннадцать часов утра, когда паровоз, прогудев несколько раз за четверть мили до города Килер, подошел к станции и остановился у платформы.
Два человека выскочили из вагона. Багаж их был крайне несложен: чемодан и корзинка с провизией, очевидно еще не тронутой. У каждого из них было в руках по сумке, а за плечами по ружью. Один из этих путешественников подошел к паровозу и сказал машинисту, «Ждите! « таким тоном, каким он сказал бы это своему кучеру, выйдя из кареты, чтобы зайти не надолго к знакомым.
Машинист сделал рукой утвердительный жест и стал двигать поезд на запасный путь, чтобы не мешать свободному движению по линии.
Тогда путешественник в сопровождении своего товарища направился к выходу и очутился перед незнакомым человеком, который, очевидно, его дожидался.
— Экипаж здесь? — спросил он его отрывистым тоном.
— Со вчерашнего дня.
— В порядке?
— В порядке.
— Едем же!
Минуту спустя оба путешественника сидели в комфортабельном автомобиле, снабженном мощным механизмом, и быстро мчались по дороге, направляясь к востоку.
В одном из этих двух путешественников читатель, вероятно, уже узнал командора Уррикана, а в другом — его верного Тюрка, хотя оба они воздерживались от обычной для них вспыльчивости и не кричали ни на машиниста, без малейшего опоздания подавшего специальный поезд, ни на шофера автомобиля, ожидавшего их в Килере.
Спрашивается, каким же чудом Годж Уррикан, принесенный 25 мая полумертвым в почтовую контору Ки-Уэста, очутился через каких-нибудь восемь дней в этом маленьком калифорнийском городе, отстоящем от Флориды на тысячу пятьсот миль? При каких условиях — действительно, совершенно исключительных — и произошел этот переезд в такой короткий промежуток времени и каким образом шестой партнер, которого все время преследовали чудовищные неудачи и который, казалось, был уже не в силах продолжать партию, находился сейчас здесь, более чем когда-либо готовый играть эту партию до конца?
Читатель не забыл, вероятно, что потерпевший кораблекрушение командор был отнесен в бессознательном состоянии в телеграфное бюро Ки-Уэста.
Телеграмма, посланная на его имя из Чикаго в то самое утро, была получена ровно в полдень. И какую печальную весть она принесла! .. Об одном из самых несчастных ударов игральных костей, которые когда-либо существовали: о пяти, из двух и трех!
Этот удар отсылал командора из пятьдесят третьей клетки в пятьдесят восьмую, из Флориды в Калифорнию, что означало переезд через весь Союз с юго-востока на северо-запад! И было еще одно обстоятельство, особенно тяжелое: в этом штате Вильям Гиппербон выбрал клетку «смерти», так называемую Долину Смерти, куда партнер должен был лично явиться и откуда по уплате тройного штрафа ему надлежало возвратиться в Чикаго! И это после его такого блестящего дебюта!
В результате, когда Годж Уррикан, придя в себя благодаря энергичным растираниям и не менее энергичным лекарствам, узнал содержание телеграммы, он испытал сильнейшее нервное потрясение, выразившееся в таком приступе бешеного гнева, какого Тюрк никогда у него еще не видал. Это его и поставило на ноги.
К счастью для присутствующих, не оказалось никого, к кому командор мог бы за что-нибудь придраться, и Тюрку не нужно было стараться превзойти его в неистовстве.
Годж Уррикан произнес только одно слово, одно единственное, но одно из тех, которые становятся историческими:
— Едем!
Мертвая тишина наступила вслед за этим словом. Тюрку пришлось сказать своему хозяину, где они и как обстоит дело. Тогда командор узнал и о гибели маленького судна и о доставке пассажиров и экипажа в Ки-Уэст, где не было ни единого судна, готового к отплытию в один из портов штата Алабама или штата Луизиана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115