Тут коммодор не преминул заметить, что, если бы эта гигантская миска была наполнена бренди или джином, Джон-Буль не постеснялся бы осушить ее до дна.
Стандарт-Айленд проходит между Оаху и Молокаи. Как судно, повинующееся рулю, он маневрирует, пуская в ход винты то правого, то левого борта. Обогнув юго-восточный мыс Оаху, Стандарт-Айленд из-за своего огромного водоизмещения вынужден остановиться в десяти кабельтовых от берега. Для того чтобы плавучий остров мог сохранить свое нормальное вращение на якоре, его надо держать на достаточном расстоянии от земли, и поэтому он не «отдавал якорей» в собственном смысле этого слова, ибо якоря, как таковые, здесь не применялись. Это невозможно при глубине моря в сто метров и даже больше. Нет! С помощью машин, которые направляют его попеременно то в том, то в другом направлении, Стандарт-Айленд удерживается на своем месте так же неподвижно, как если бы он был одним из островов Гавайского архипелага.
Перед взорами наших музыкантов все отчетливее вырисовываются горные вершины. С моря можно рассмотреть густые заросли, рощи апельсиновых деревьев и других роскошных представителей флоры субтропиков. Западнее, сквозь узкий проход между рифами, виднеется небольшая лагуна, Жемчужное озеро, нечто вроде зеркальной равнины, образованной кратерами древних вулканов.
Общий вид Оаху – довольно приветливый, и людоедам, о которых мечтает Пэншина, нечего жаловаться на арену своих подвигов. Только бы они оставались еще верны своим каннибальским инстинктам, и «Его высочеству» больше нечего будет желать…
Но вот он внезапно восклицает:
– Боже мой, что это там такое?
– А что?.. – спрашивает Фрасколен.
– Да там… Колокольни…
– Да… и башни… и фасады дворцов!.. – отвечает Ивернес.
– Неужели здесь съели капитана Кука?
– Мы не на Сандвичевых островах! – говорит Себастьен Цорн, пожимая плечами. – Коммодор сбился с пути…
– Наверняка! – отвечает Пэншина.
Нет, коммодор Симкоо не заблудился! Это действительно Оаху, а этот город, занимающий немало квадратных километров, – действительно Гонолулу.
Ничего не поделаешь. Многое переменилось с тех пор, как великий английский мореплаватель открыл этот архипелаг! Миссионеры всех стран ревностно соперничали здесь друг с другом. Методисты, англикане, католики боролись за влияние на туземцев, усиленно внедряя христианскую цивилизацию, и в конце концов покончили с языческими верованиями древних канаков. Не только язык туземцев постепенно вымирает и вытесняется английским, но и самый архипелаг заполонен американцами и китайцами. Последние – большей частью рабочие, которых завозят сюда местные плантаторы… и которые положили здесь начало полукитайскому племени хапа-паке. Наконец немало здесь и португальцев благодаря пароходным сообщениям между Сандвичевыми островами и Европой. Туземцы, однако, еще имеются, и хотя среди них произвела сильное опустошение завезенная из Китая проказа, их все же вполне достаточно, чтобы удовлетворить любопытство наших четырех артистов. Но уж никак не похожи они на пожирателей человечины!
– О, местный колорит, – восклицает первая скрипка, – чья рука стерла тебя с современной палитры?
Да, время, цивилизация, прогресс, являющийся одним из законов природы, понемногу стерли эту краску! Себастьену Цорну и его товарищам не без некоторого сожаления приходится признать это, когда один из электрических яликов Стандарт-Айленда, обогнув длинную линию рифов, доставляет их на берег.
Между двумя эстакадами, соединяющимися под острым углом, открывается гавань, укрытая от ветров амфитеатром гор. Отмели, которые отгораживают ее от океана, с 1794 года поднялись на один метр. И все же гавань достаточно глубока, чтобы суда с осадкой от восемнадцати до двадцати футов могли причаливать к пристаням.
– Какое разочарование!.. – бормочет Пэншина. – Как жаль, что в пути приходится терять столько иллюзий…
– Лучше было бы сидеть дома! – быстро вставляет виолончелист, пожимая плечами.
– Нет! – восклицает неизменно восторженный Ивернес. – Какое это ни с чем не сравнимое зрелище – стальной остров, приплывший в гости к тихоокеанскому архипелагу!
Тем не менее, если, к величайшему огорчению и неудовольствию наших артистов, моральный облик населения Сандвичевых островов резко изменился, то с климатом ничего не случилось. В этой части Тихого океана климат Гавайского архипелага – один из наиболее благоприятных для здоровья, несмотря на то, что архипелаг расположен в местах, которым присвоено наименование Жаркого моря. Если термометр показывает там очень высокую температуру в периоды, когда спадают северо-восточные пассаты, если противные им южные ветры приносят сильнейшие грозы, называющиеся в тех местах «куа», все же средняя температура Гонолулу не превышает двадцати одного градуса по Цельсию. У самых пределов жаркого пояса на такую температуру не приходится жаловаться. Местные жители и не жалуются, а больные американцы, как мы уже говорили, все в большем и большем количестве прибывают на эти острова.
Во всяком случае, по мере того как квартет все глубже проникает в тайны архипелага, иллюзии парижан падают… падают, словно листья глубокой осенью. Они считают себя обманутыми, но никого, кроме самих себя, не могут обвинить в том, что поддались обману.
– Этот Калистус Мэнбар опять обвел нас вокруг пальца, – утверждает Пэншина, припоминая, что г-н директор уверял их, будто Сандвичевы острова
– последний оплот туземного дикарства на Тихом океане.
И когда они осыпают его по этому поводу горькими упреками, он отвечает, подмигивая правым глазом:
– Что поделаешь, дорогие друзья! Все так переменилось с тех пор, как я тут был в последний раз, что я сам ничего не узнаю.
– Шутник! – восклицает Пэншина, хлопая г-на директора по животу.
Одно можно сказать с уверенностью: если перемены и произошли, то действительно с необыкновенной быстротой. В 1837 году на Сандвичевых островах возникла конституционная монархия с двумя палатами. В одну выбирали только землевладельцы, во вторую все граждане, умеющие читать и писать; первая избиралась на шесть лет, вторая на два года. В каждой было двадцать четыре члена, которые совместно обсуждали дела в присутствии кабинета, состоявшего из четырех королевских советников.
– Итак, – говорит Ивернес, – вместо обезьяны в перьях у них был монарх, да еще и конституционный, которому иностранцы смиренно приносили дань своего уважения!..
– Я убежден, – утверждает Пэншина, – что у этого величества не было даже кольца в носу… и что оно вставляло себе искусственные зубы у лучших дантистов Нового Света.
– Ах, цивилизация, цивилизация! – твердит первая скрипка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Стандарт-Айленд проходит между Оаху и Молокаи. Как судно, повинующееся рулю, он маневрирует, пуская в ход винты то правого, то левого борта. Обогнув юго-восточный мыс Оаху, Стандарт-Айленд из-за своего огромного водоизмещения вынужден остановиться в десяти кабельтовых от берега. Для того чтобы плавучий остров мог сохранить свое нормальное вращение на якоре, его надо держать на достаточном расстоянии от земли, и поэтому он не «отдавал якорей» в собственном смысле этого слова, ибо якоря, как таковые, здесь не применялись. Это невозможно при глубине моря в сто метров и даже больше. Нет! С помощью машин, которые направляют его попеременно то в том, то в другом направлении, Стандарт-Айленд удерживается на своем месте так же неподвижно, как если бы он был одним из островов Гавайского архипелага.
Перед взорами наших музыкантов все отчетливее вырисовываются горные вершины. С моря можно рассмотреть густые заросли, рощи апельсиновых деревьев и других роскошных представителей флоры субтропиков. Западнее, сквозь узкий проход между рифами, виднеется небольшая лагуна, Жемчужное озеро, нечто вроде зеркальной равнины, образованной кратерами древних вулканов.
Общий вид Оаху – довольно приветливый, и людоедам, о которых мечтает Пэншина, нечего жаловаться на арену своих подвигов. Только бы они оставались еще верны своим каннибальским инстинктам, и «Его высочеству» больше нечего будет желать…
Но вот он внезапно восклицает:
– Боже мой, что это там такое?
– А что?.. – спрашивает Фрасколен.
– Да там… Колокольни…
– Да… и башни… и фасады дворцов!.. – отвечает Ивернес.
– Неужели здесь съели капитана Кука?
– Мы не на Сандвичевых островах! – говорит Себастьен Цорн, пожимая плечами. – Коммодор сбился с пути…
– Наверняка! – отвечает Пэншина.
Нет, коммодор Симкоо не заблудился! Это действительно Оаху, а этот город, занимающий немало квадратных километров, – действительно Гонолулу.
Ничего не поделаешь. Многое переменилось с тех пор, как великий английский мореплаватель открыл этот архипелаг! Миссионеры всех стран ревностно соперничали здесь друг с другом. Методисты, англикане, католики боролись за влияние на туземцев, усиленно внедряя христианскую цивилизацию, и в конце концов покончили с языческими верованиями древних канаков. Не только язык туземцев постепенно вымирает и вытесняется английским, но и самый архипелаг заполонен американцами и китайцами. Последние – большей частью рабочие, которых завозят сюда местные плантаторы… и которые положили здесь начало полукитайскому племени хапа-паке. Наконец немало здесь и португальцев благодаря пароходным сообщениям между Сандвичевыми островами и Европой. Туземцы, однако, еще имеются, и хотя среди них произвела сильное опустошение завезенная из Китая проказа, их все же вполне достаточно, чтобы удовлетворить любопытство наших четырех артистов. Но уж никак не похожи они на пожирателей человечины!
– О, местный колорит, – восклицает первая скрипка, – чья рука стерла тебя с современной палитры?
Да, время, цивилизация, прогресс, являющийся одним из законов природы, понемногу стерли эту краску! Себастьену Цорну и его товарищам не без некоторого сожаления приходится признать это, когда один из электрических яликов Стандарт-Айленда, обогнув длинную линию рифов, доставляет их на берег.
Между двумя эстакадами, соединяющимися под острым углом, открывается гавань, укрытая от ветров амфитеатром гор. Отмели, которые отгораживают ее от океана, с 1794 года поднялись на один метр. И все же гавань достаточно глубока, чтобы суда с осадкой от восемнадцати до двадцати футов могли причаливать к пристаням.
– Какое разочарование!.. – бормочет Пэншина. – Как жаль, что в пути приходится терять столько иллюзий…
– Лучше было бы сидеть дома! – быстро вставляет виолончелист, пожимая плечами.
– Нет! – восклицает неизменно восторженный Ивернес. – Какое это ни с чем не сравнимое зрелище – стальной остров, приплывший в гости к тихоокеанскому архипелагу!
Тем не менее, если, к величайшему огорчению и неудовольствию наших артистов, моральный облик населения Сандвичевых островов резко изменился, то с климатом ничего не случилось. В этой части Тихого океана климат Гавайского архипелага – один из наиболее благоприятных для здоровья, несмотря на то, что архипелаг расположен в местах, которым присвоено наименование Жаркого моря. Если термометр показывает там очень высокую температуру в периоды, когда спадают северо-восточные пассаты, если противные им южные ветры приносят сильнейшие грозы, называющиеся в тех местах «куа», все же средняя температура Гонолулу не превышает двадцати одного градуса по Цельсию. У самых пределов жаркого пояса на такую температуру не приходится жаловаться. Местные жители и не жалуются, а больные американцы, как мы уже говорили, все в большем и большем количестве прибывают на эти острова.
Во всяком случае, по мере того как квартет все глубже проникает в тайны архипелага, иллюзии парижан падают… падают, словно листья глубокой осенью. Они считают себя обманутыми, но никого, кроме самих себя, не могут обвинить в том, что поддались обману.
– Этот Калистус Мэнбар опять обвел нас вокруг пальца, – утверждает Пэншина, припоминая, что г-н директор уверял их, будто Сандвичевы острова
– последний оплот туземного дикарства на Тихом океане.
И когда они осыпают его по этому поводу горькими упреками, он отвечает, подмигивая правым глазом:
– Что поделаешь, дорогие друзья! Все так переменилось с тех пор, как я тут был в последний раз, что я сам ничего не узнаю.
– Шутник! – восклицает Пэншина, хлопая г-на директора по животу.
Одно можно сказать с уверенностью: если перемены и произошли, то действительно с необыкновенной быстротой. В 1837 году на Сандвичевых островах возникла конституционная монархия с двумя палатами. В одну выбирали только землевладельцы, во вторую все граждане, умеющие читать и писать; первая избиралась на шесть лет, вторая на два года. В каждой было двадцать четыре члена, которые совместно обсуждали дела в присутствии кабинета, состоявшего из четырех королевских советников.
– Итак, – говорит Ивернес, – вместо обезьяны в перьях у них был монарх, да еще и конституционный, которому иностранцы смиренно приносили дань своего уважения!..
– Я убежден, – утверждает Пэншина, – что у этого величества не было даже кольца в носу… и что оно вставляло себе искусственные зубы у лучших дантистов Нового Света.
– Ах, цивилизация, цивилизация! – твердит первая скрипка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100