– What about another drink?
– O'key doke, – сказал кот. – Got a butt? Американец протянул коту свой портсигар, не досадуя на отвратительный для него английский акцент кота, который, желая быть приятным собеседнику, употреблял выражения американского жаргона.
Кот выбрал самую длинную сигарету и прикурил от зажигалки Петера Нья. Остальные тоже взяли по сигарете.
– Расскажите, как вас ранили, – попросила шлюха.
Петер Нья клюнул и отправился выуживать куртку. Может, и она клюнет.
Кот покраснел и скромно опустил голову:
– Я не люблю говорить о себе. Можно мне еще коньяку?
– Вам будет плохо, – сказала сестра Петера Нья.
– Чепуха, – запротестовал кот. – У меня луженые кишки. Уж про меня-то не скажешь, что у меня кишка тонка. И потом, после этого стока… Брр! Как там воняло крысами!..
Он залпом выпил свою рюмку.
– Как он ловко опрокидывает! – с восхищением сказал человек в тапочках.
– В следующий раз налейте мне в стакан для лимонада, – бросил кот.
Второй американец отошел, сел на скамейку, расставил ноги и стал блевать, поддерживая голову руками.
– Это было в апреле сорок четвертого, – начал кот. – Я возвращался из Лиона, где установил связь с котом Леона Плука, который тоже участвовал в Сопротивлении. Кот что надо, между прочим; позже он был схвачен кошачьим гестапо и отправлен в Бухенкатце.
– Какой ужас, – сказала шлюха.
– Я за него не беспокоюсь, – продолжал кот, – он сумеет выпутаться. Так вот, я пробирался к Парижу, но в поезде, себе на беду, повстречал одну кошечку… Вот стерва…
– Выбирайте выражения! – строго сказала сестра Петера Нья.
– Простите! – извинился кот и отпил большой глоток коньяка. При этом его глаза зажглись, как две фары, а усы встопорщились.
– Ну и ночка была у меня в этом поезде, – сказал он, сладко потягиваясь. – Ух! Что было! Ик!.. – заключил он, одолеваемый икотой.
– И что же было дальше? – спросила шлюха.
– Да так, ничего особенного, – сказал кот с наигранной скромностью.
– А как же вы получили рану? – спросила сестра Петера Нья.
– У хозяина кошечки башмаки были подбиты железом, и он целил мне в зад, но промахнулся! Ик!
– И это все? – разочарованно спросила шлюха.
– Вы что же, хотели бы, чтобы он меня убил, да? – язвительно осклабился кот. – Интересная у вас психология! Кстати, вы не бываете в Pax-vobiscum?
Речь шла об одной из гостиниц квартала, говоря точнее, о доме терпимости.
– Бываю, – напрямик ответила шлюха.
– Я на дружеской ноге с судномойкой. У нее всегда находится для меня выпивка.
– С Жерменой? – спросила шлюха.
– Да, – сказал кот, – с Жер-ик-меной…
Он залпом допил свой стакан.
– Я бы охотно подцепил трехцветную, – продолжал он.
– Как вы сказали? – переспросила шлюха.
– Трехцветную кошечку, – пояснил кот, – или совсем еще зеленого котика. – Он пошло засмеялся и подмигнул правым глазом. – Или петуха! Ик! – Встав на все четыре лапы, кот потянулся, выгнул спину, задрал хвост и сладострастно задрожал.
– Черт возьми! – воскликнул он. – Меня так и разбирает…
Сестра Петера Нья, смутившись, стала рыться в сумочке.
– У вас нет кого-нибудь на примете? – спросил кот у шлюхи. – Ваши подруги не держат кошечек?
– Вы свинья! – возмутилась шлюха. – В таком обществе…
Тип в тапочках был неразговорчив, но, возбужденный кошачьими речами, он приблизился к шлюхе и произнес:
– От вас приятно пахнет. Что это?
– Серный аромат старого партнера, – ответила та.
Положив руку на соблазнительную округлость, он спросил:
– А это, это что такое?
Он встал на место американца, которому стало плохо.
– Ну-ну, дорогуша, будь паинькой, – сказала шлюха.
– Официант! – позвал кот. – Принесите мне мятной настойки!
– Хватит! – запротестовала сестра Петера Нья. – Наконец-то! – воскликнула она: дверь открылась, и вошел Петер Нья. Он вернулся с перепачканной курткой.
– Не давай ему больше пить! – попросила сестра. – Он и так налакался.
– Подожди! – сказал Петер Нья. – Я должен почистить куртку. Официант! Принесите мне два сифона!
Он повесил куртку на спинку стула и обильно сифонизировал ее.
– Странно! – сказал кот. – Официант! Эта мятная настойка… Ик!.. Спаситель ты мой! – воскликнул он, облапив Петера Нья. – Выпьем! Я угощаю.
– Хватит, старик! – сказал Петер Нья. – А то инсульт заработаешь.
– Он спас меня! – прорычал кот. – Он вытащил меня из дыры, где было полно крыс; я там чуть не сдох!
От избытка чувств шлюха уронила голову на плечо человека в тапочках, но тот вдруг покинул ее, отошел в уголок и стал ублажать себя собственными средствами. Кот вскочил на стойку и залпом допил остатки коньяка.
– Брр! – произнес он, помотав головой. – Не то чтобы мелкими пташечками! Если бы не он, я бы погиб, погиб! – прохрипел он.
Шлюха рухнула на стойку, уронив голову на руки. Второй американец тоже оставил ее и примостился рядом со своим соотечественником. Они стали блевать синхронно и изобразили на полу американский флаг. Второй позаботился о сорока восьми звездах.
– Приди в мои объятия! Ик! – закончил кот.
– Какой он милый! – сказала шлюха, прослезившись.
Чтобы не обижать кота, Петер Нья поцеловал его в лоб. Кот сжал его в объятиях, потом вдруг отпустил и рухнул на пол.
– Что с ним? – взволнованно спросила сестра Петера Нья.
Петер Нья вынул из кармана хирургическое зеркальце и ввел его в ухо коту.
– Он умер, – объявил Петер Нья. – Коньяк достиг мозга. Видно, как он просачивается.
– Господи! – сказала сестра Петера Нья и заплакала.
– Что с ним? – встревоженно спросила шлюха.
– Он умер, – повторил Петер Нья.
– Боже мой! – сказала шлюха. – После всех наших стараний!
– Такой славный котик! И какой собеседник! – сказал вернувшийся человек в тапочках.
– Да, – подтвердила сестра Петера Нья.
Официант пока ничего не говорил, но чувствовалось, что он уже выходит из оцепенения.
– С вас восемьсот франков.
– Ого! – встревоженно сказал Петер Нья.
– Я угощаю! – сказала шлюха, доставая тысячу франков из своей элегантной красной кожаной сумки. – Сдачи не надо, – сказала она, обращаясь к официанту.
– Благодарю, – ответил тот. – А что прикажете делать с этим? – Он с отвращением указал на кота.
Струйка мятной настойки стекала по кошачьей шерсти, образуя замысловатый рисунок.
– Бедняжка! – всхлипнула шлюха.
– Не оставляй его здесь, – сказала сестра Петеру Нья. – Нужно что-то придумать.
– Он пил как лошадь! – сказал Петер Нья. – До чего глупо. Но теперь поздно об этом говорить.
Шум Ниагары, служивший с момента ухода американцев звуковым оформлением сцены, вдруг прекратился. Они разом встали и подошли к остальным.
– Коньяку! – потребовал первый.
– Баиньки, мой мальчик, пошли спать. – И она обняла обоих американцев за плечи. – Извините, господа, я должна пойти уложить своих малышей.
1 2 3 4