Это так называемые протокольные
предложения. На протяжении нескольких десятилетий именно эти предложения
служили позитивистским идеалом знания, к которому они хотели редуцировать
любой другой тип знания. Однако, как это показало последующее развитие, эти
попытки не увенчались успехом. В приведенном нами примере набор фактических
данных о различном местоположении Марса в различные моменты времени не
содержит сам по себе дополнительного элемента - мысли-знания об орбите
движения этой планеты. "Догадка" Кеплера о том, что планеты солнечной
системы вращаются по эллиптическим орбитам, несомненно, является знанием.
Однако понятно, что этот тип знания, с одной стороны, не относится к тем
непосредственным эмпирическим данным, которые фиксируются "протокольными
предложениями", а с другой стороны, это знание, которое содержит мысль
(мысленную гипотезу) о форме орбиты вращения планеты, не редуцируемо к
первичным фактам, зафиксированным Тихо Браге в виде таблицы. В дальнейшем
под знанием будет пониматься именно такой феномен, который содержит
дополнительный элемент мыслезнания, а не просто первичные данные,
зафиксированные каким-либо физическим прибором. Указание на то, что это
является мыслезнанием, фиксирует тот момент, что этот тип знания
представляет собой опосредованный результат, результат вторичной
сознательной (мыслительной) обработки, или интерпретации первичной
фактической информации. Можно высказать и более сильный тезис о том, что
любой тип знания, в том числе и уровень "протокольных предложений",
включает в себя результаты некоторой интерпретации. Если снова обратиться к
приведенному примеру, выделенный выше первичный уровень эмпирических данных
не более, чем иллюзия, поскольку этот уровень уже предполагает
интерпретационную пространственно-временную развертку процесса движения
наблюдаемой планеты, и кроме того, процедуры идентификации "объекта"
наблюдения в разные моменты времени и в разных местах, что также является
результатом интерпретации. В рамках "сильного" тезиса речь идет об
антропоморфной обусловленности любого знания, например, априорными формами
чувственности (Кант), и даже еще более слабой, чем априорная, зависимости
воспринимаемых данных от имеющихся у человека набора и устройства органов
чувств. В этом смысле любой современный физический прибор, как будто бы
объективно фиксирующий происходящее, есть не что иное, как
усовершенствованный и развитый вовне соответствующий орган чувств человека.
Причем это утверждение остается в силе и для естественных (природных)
устройств, поскольку в качестве прибора выступает лишь то, что поддается
прочтению нашими органами чувств. Заметим, что "сильный" тезис об
опосредованности любого, в том числе и "протокольного", знания не
блокируется аргументом о том, что организация человеческого существа, в
свою очередь, является результатом длительной эволюции и приспособления к
окружающей среде, поскольку указание на процессы эволюции (приспособления)
человека лишь косвенным образом подтверждают не непосредственный, а
опосредованный (в данном случае, опосредованный эволюцией) характер
воспринимаемого современным человеком. Любое познание с методологической
точки зрения предполагает превращение "вещи в себе" в "вещь для нас", т.е.
разрушение естественной данности объекта - "вырывание" его из привычной
среды обитания - абстрагирование от несущественных характеристик изучаемого
"объекта" - антропоморфную интерпретацию воспринимаемого.
Второй из указанных предрассудков заключается в том, что знание нередко
отождествляют с текстом, например, книгой, служащей для хранения и
последующей передачи информации. Более того, этот предрассудок получил
философское закрепление в попперовской концепции "третьего мира", которая
соотносит знание с миром объективированного содержания мышления. Книга,
например, согласно этой концепции, является хранилищем объективного знания
независимо от того, прочитает ее кто-нибудь или нет. Понятно, что этот
предрассудок, как и концепция "третьего мира", эксплицирующий его, в
отличие от первого предрассудка соотносит знание с результатом вторичной
мыслительной обработки, т.е. рассматривает знание как сознательный феномен.
Однако, на наш взгляд, при этом постулируется слишком "сильная" гипотеза о
том, что возможна полная объективация сознательных феноменов (мира
ментальных состояний по Попперу), в том числе и феномена знания, при
которой исчезает его субъективно-антропоморфный характер. Покажем
несостоятельность этой "смелой" догадки Поппера. Для этого нам потребуется
сделать два важных различения, которые им не учитываются.
Во-первых, необходимо отличать знание от материального носителя знания,
например, текста, в котором знание представлено. Это различение задает две
интересные темы исследования. С одной стороны, указание на потенциальность
знания (по отношению к актуально данному носителю) предполагает
необходимость дополнительных к содержанию знания процедур "извлечения"
этого содержания, или процедур актуализации знания. Сам по себе набор букв
книги, например, для древесного жучка, поедающего ее, не является знанием.
Это значит, что "мир" объективированного знания несамодостаточен, а
предполагает наличие, по крайней мере, еще трех моментов:
+ наличие особых "шифров", позволяющих извлекать знание и "смысл" знания
из носителя;
+ наличие особого устройства или "органа", с помощью которого
осуществляется дешифровка и извлечение знания;
+ необходимость особой активности, или "понимательного" усилия существа,
владеющего "шифрами" и "органом" дешифровки.
Первое из выделенных нами условий предполагает наличие по крайней мере двух
типов "шифров", необходимых для извлечения знания из носителя. С одной
стороны, как это уже отмечали авторы "Логики Пор-Рояля", каждый знак (а
текст - тоже знак) содержит в своем составе две идеи [2] 2). Во-первых,
это, конечно, идея обозначаемого знаком содержания, т.е. той реальности,
которая знаком репрезентируется и на которую знак указывает. Когда мы
произносим (или пишем) слово "стол" нас в общем случае (за исключением
случаев специальных) интересует не сам набор символов, состоящий из четырех
букв, а тот предмет, который этим знаком обозначается. Но, помимо
содержательной идеи, знак несет в себе и еще одну - формальную - идею, а
именно указание на то, что он является знаком, или носителем чуждого ему
содержания, например, носителем знания. Если я напишу символ О так, то
другой человек поймет, что я написал букву "о", а не некоторую закругленную
закорючку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
предложения. На протяжении нескольких десятилетий именно эти предложения
служили позитивистским идеалом знания, к которому они хотели редуцировать
любой другой тип знания. Однако, как это показало последующее развитие, эти
попытки не увенчались успехом. В приведенном нами примере набор фактических
данных о различном местоположении Марса в различные моменты времени не
содержит сам по себе дополнительного элемента - мысли-знания об орбите
движения этой планеты. "Догадка" Кеплера о том, что планеты солнечной
системы вращаются по эллиптическим орбитам, несомненно, является знанием.
Однако понятно, что этот тип знания, с одной стороны, не относится к тем
непосредственным эмпирическим данным, которые фиксируются "протокольными
предложениями", а с другой стороны, это знание, которое содержит мысль
(мысленную гипотезу) о форме орбиты вращения планеты, не редуцируемо к
первичным фактам, зафиксированным Тихо Браге в виде таблицы. В дальнейшем
под знанием будет пониматься именно такой феномен, который содержит
дополнительный элемент мыслезнания, а не просто первичные данные,
зафиксированные каким-либо физическим прибором. Указание на то, что это
является мыслезнанием, фиксирует тот момент, что этот тип знания
представляет собой опосредованный результат, результат вторичной
сознательной (мыслительной) обработки, или интерпретации первичной
фактической информации. Можно высказать и более сильный тезис о том, что
любой тип знания, в том числе и уровень "протокольных предложений",
включает в себя результаты некоторой интерпретации. Если снова обратиться к
приведенному примеру, выделенный выше первичный уровень эмпирических данных
не более, чем иллюзия, поскольку этот уровень уже предполагает
интерпретационную пространственно-временную развертку процесса движения
наблюдаемой планеты, и кроме того, процедуры идентификации "объекта"
наблюдения в разные моменты времени и в разных местах, что также является
результатом интерпретации. В рамках "сильного" тезиса речь идет об
антропоморфной обусловленности любого знания, например, априорными формами
чувственности (Кант), и даже еще более слабой, чем априорная, зависимости
воспринимаемых данных от имеющихся у человека набора и устройства органов
чувств. В этом смысле любой современный физический прибор, как будто бы
объективно фиксирующий происходящее, есть не что иное, как
усовершенствованный и развитый вовне соответствующий орган чувств человека.
Причем это утверждение остается в силе и для естественных (природных)
устройств, поскольку в качестве прибора выступает лишь то, что поддается
прочтению нашими органами чувств. Заметим, что "сильный" тезис об
опосредованности любого, в том числе и "протокольного", знания не
блокируется аргументом о том, что организация человеческого существа, в
свою очередь, является результатом длительной эволюции и приспособления к
окружающей среде, поскольку указание на процессы эволюции (приспособления)
человека лишь косвенным образом подтверждают не непосредственный, а
опосредованный (в данном случае, опосредованный эволюцией) характер
воспринимаемого современным человеком. Любое познание с методологической
точки зрения предполагает превращение "вещи в себе" в "вещь для нас", т.е.
разрушение естественной данности объекта - "вырывание" его из привычной
среды обитания - абстрагирование от несущественных характеристик изучаемого
"объекта" - антропоморфную интерпретацию воспринимаемого.
Второй из указанных предрассудков заключается в том, что знание нередко
отождествляют с текстом, например, книгой, служащей для хранения и
последующей передачи информации. Более того, этот предрассудок получил
философское закрепление в попперовской концепции "третьего мира", которая
соотносит знание с миром объективированного содержания мышления. Книга,
например, согласно этой концепции, является хранилищем объективного знания
независимо от того, прочитает ее кто-нибудь или нет. Понятно, что этот
предрассудок, как и концепция "третьего мира", эксплицирующий его, в
отличие от первого предрассудка соотносит знание с результатом вторичной
мыслительной обработки, т.е. рассматривает знание как сознательный феномен.
Однако, на наш взгляд, при этом постулируется слишком "сильная" гипотеза о
том, что возможна полная объективация сознательных феноменов (мира
ментальных состояний по Попперу), в том числе и феномена знания, при
которой исчезает его субъективно-антропоморфный характер. Покажем
несостоятельность этой "смелой" догадки Поппера. Для этого нам потребуется
сделать два важных различения, которые им не учитываются.
Во-первых, необходимо отличать знание от материального носителя знания,
например, текста, в котором знание представлено. Это различение задает две
интересные темы исследования. С одной стороны, указание на потенциальность
знания (по отношению к актуально данному носителю) предполагает
необходимость дополнительных к содержанию знания процедур "извлечения"
этого содержания, или процедур актуализации знания. Сам по себе набор букв
книги, например, для древесного жучка, поедающего ее, не является знанием.
Это значит, что "мир" объективированного знания несамодостаточен, а
предполагает наличие, по крайней мере, еще трех моментов:
+ наличие особых "шифров", позволяющих извлекать знание и "смысл" знания
из носителя;
+ наличие особого устройства или "органа", с помощью которого
осуществляется дешифровка и извлечение знания;
+ необходимость особой активности, или "понимательного" усилия существа,
владеющего "шифрами" и "органом" дешифровки.
Первое из выделенных нами условий предполагает наличие по крайней мере двух
типов "шифров", необходимых для извлечения знания из носителя. С одной
стороны, как это уже отмечали авторы "Логики Пор-Рояля", каждый знак (а
текст - тоже знак) содержит в своем составе две идеи [2] 2). Во-первых,
это, конечно, идея обозначаемого знаком содержания, т.е. той реальности,
которая знаком репрезентируется и на которую знак указывает. Когда мы
произносим (или пишем) слово "стол" нас в общем случае (за исключением
случаев специальных) интересует не сам набор символов, состоящий из четырех
букв, а тот предмет, который этим знаком обозначается. Но, помимо
содержательной идеи, знак несет в себе и еще одну - формальную - идею, а
именно указание на то, что он является знаком, или носителем чуждого ему
содержания, например, носителем знания. Если я напишу символ О так, то
другой человек поймет, что я написал букву "о", а не некоторую закругленную
закорючку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70