- Не глупые, а темные! - запальчиво вставила Фима.
- Я тоже, может, у тебя темный?
- Конечно же, самый что ни на есть темный!..
Отец резко повернул к ней лицо:
- Проваливай отсюдова... Ну? Чтоб дети в старое время такое отмочили родителю своему... Вон!
Хоть не дрался. Вот так и жили они. Даже Локтя и тот плохо слушался Фиму. Бубнил молитвы и, нарядненький, причесанный, прилизанный, ходил с матерью в церковь.
- Дурачок, - говорила ему Фима, - где он, твой бог? Помог ли он тебе хоть раз?
Локтя хлопал глазами и пожимал плечиками.
- Мама говорит, что да. Если б не господь, у меня бы скарлатина не прошла: мама все молилась за меня.
- Врачи тебя спасли, а не ее молитвы.
- Не знаю, может быть... Лысый сказывал, что видел на кладях черта, сидел и жрал Пахомову корову, а хвост с кисточкой в ерик свисал...
- А ты и уши распустил?
- Да, - серьезно отвечал Локтя, - наверное, бога нет... Не буду больше верить.
А через день бабка кричала:
- Локтя, чисть ботинки. В церкву!
И Локтя бросал недовырезанный кинжал, чистил ботинки и чинно шагал с высокой, негнущейся, как весло, старухой в церковь...
Визг, вопли, плеск воды отвлекли Фимку от мыслей. На широком водном пространстве, там, где сходилось несколько ериков, образовав что-то похожее на пруд, развернулся морской бой, а точнее - корытный. Десятка два малышей на металлических корытах носились по пруду и с воплями брызгались водой. Острая зависть кольнула Фиму. Давно ли сама участвовала в таких вот боях! Утащит потихоньку у матери корыто, спустит с кладей, сядет в него и, работая, как веслами, двумя фанерками, понесется по знакомым ерикам...
Что делать! Лодку у взрослых не выклянчишь, с собой на рыбалку берут редко - не до игр взрослым: надо рыбу ловить, чтоб домой вернуться не с пустыми руками. А желание поплавать в какой-нибудь посудине у рыбацких детей велико...
Был среди ребят и Локтя. Он важно сидел в огромном - и Фима здорово плавала в нем! - оцинкованном корыте и, отчаянно работая руками, брызгался, лил воду, как водомет, в корыто рыжеватого Толяна. Конечно, Локтя сидел не в каком-то там корыте, а в новейшем, оснащенном ракетами с ядерными боеголовками судне!
Судно Толяна быстро наполнялось водой, но его брат - Костик, сидевший в том же корыте за братниной спиной, - усиленно выливал воду ладонями, сложенными в черпачок. Рядом с Локтей, борт о борт, отважно сражались кривоногий Саха и Лысый. Один Толян почему-то воевал не на их стороне.
В неразберихе и горячке боя невозможно было понять, кто против кого воюет.
Локтя сражался отчаянно; крестик на его шее взлетал на тесемке, болтался из стороны в сторону. Чтоб крестик не мешал, не кололся, Локтя откинул его назад, и теперь он прыгал на лопатках. Чтоб он не потерялся и его нельзя было снять, мать хитро завязала тесьму вокруг шеи.
Увидев, что корабль брата потихоньку наполняется водой, Фима крикнула:
- А воду кто будет черпать за тебя? Дуралей!
И ушла. Ей было не до боя. Хорошо бы сходить сейчас к Маряне и рассказать обо всем. Она поймет. Недаром старшая пионервожатая как-то сказала ей: "Ты, Марянка, сама еще не выросла из галстука, и тебе он очень идет". Лучше не скажешь. Второй год она у них в отряде, а все и забыли прежнюю - Нюську, десятиклассницу, плосколицую и скучную: даже бегать по-настоящему не умела или считала это ниже своего достоинства. Даже кричать и смеяться не научилась за свои семнадцать лет! Голос у нее какой-то однотонный: бу-бу. Как заладит на одной ноте, так даже про Курчатова слушать не хочется! И все были как-то сами по себе.
А с Маряной все по-другому: бегать - даже Аверька ее не перегонит; хохотать - в этом она тоже мастер; станет рассказывать об Америке - словно сама выходила на демонстрации с неграми. Впрочем, не очень-то любила Маряна сидеть в классе и рассказывать о чем-либо: таскала ребят на сейнеры, в холодильник рыбозавода, где даже в тридцатиградусную жару, как на Новой Земле, ниже сорока; даже на рыбопункт в Широкое возила - добилась специальной фелюги для ребят.
Она и летом успевала кое-что сделать. А ведь времени-то у нее в обрез: на патрулирование и то не смогла выбраться...
Пойти бы к ней. Да она на рыбозаводе. Там у нее работы будь здоров: то и дело приезжают суденышко "Байкал" да фелюги с рыбой.
Не до Фимы ей сейчас. Да и неловко жаловаться на Аверю - еще подумает чего... Нет, с ней можно поговорить просто так, и не о нем, а просто обо всем, вспомнить про Одессу, куда они должны поехать всем отрядом в начале сентября... Ох, как хочется Фиме побывать на Потемкинской лестнице и особенно в порту! Говорят, там порт громадный и пришвартовываются у стенки суда из всех стран мира. Скоро туда придет "Слава" - матка китобойной флотилии, промышляющей у ледяной Антарктиды китов. Побывать бы на ней!
Фима и не заметила, как добрела до дома.
- Корыто не брала? - закричала на Фиму мать, выскакивая из калитки.
- Зачем мне твое корыто!
- Может, Локтя стащил?
- У него и спрашивай.
- Не видала его?
- Больше у меня нет дела, как за ним следить! - фыркнула Фима.
Мать в сердцах хлопнула калиткой и пошла к дому, - как только работать не позвала? Фиме не захотелось идти к себе, и она решила погулять по соседним улицам-ерикам.
Долго гулять не пришлось. По доскам застучали чьи-то твердые босые пятки, и ее дернул за платье Саха. Лицо у него было мокрое, замурзанное и очень бледное.
- Фи... Фи... Там... там... Лок... Лок...
Что-то толкнуло ее изнутри.
- Что случилось? - Она схватила за плечи и затормошила Саху. - С Локтей?
- Д-да-а... - выдавил Саха.
- Что же, что? - Ее уже всю трясло.
- У-у-у-у...
- Что "у-у-у-у"? - передразнила она его. - Ты паровоз или человек?
- У-у-топ! - наконец выговорил Саха, и стала видна брешь выбитого в драке зуба.
- Где? - закричала Фима.
Саха помчался по кладям, она - за ним.
Бежали целую вечность. Саха остановился у глубокого ерика, в котором уже не стрелялись водой "боевые корабли", а уныло покачивались обыкновенные корыта. Большинство команд покинули свои "суда" и, дрожа от холода и испуга, жались на мостках.
Двое ребят постарше ныряли в ерике.
Фима скинула платье, бросилась с мостков и стала носиться у самого дна, прочесывая ерик. Он был широк, этот ерик, но для нее, привыкшей к Дунайцу и даже Дунаю, он казался не больше лужи.
Ее руки лихорадочно обшаривали вязкое, холодное дно.
Вот она нащупала Локтю, схватила за плечо и тотчас вынырнула.
- Подержите! - крикнула она, держась за край клади и подтягивая к ребятам брата.
Ребята, стоявшие вверху, с плачем и криками бросились наутек. Мальчишки постарше, искавшие Локтю, подплыли, поддержали его. Фима вылезла на доски, подняла Локтю - он слабо зашевелился - и стала делать искусственное дыхание: подымать и опускать его руки.
Изо рта Локти полилась вода, его стало рвать чем-то зеленым, и скоро, бледный, вялый, он уже сидел на досках, прислонившись к плетню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29