Почувствовав себя на свободе, гражданин полярных стран громко зарычал от радости и несколько раз раскрыл свою огромную пасть, как бы вознаграждая себя за долгое пребывание с запечатанною мордой.
— Ну, друг Фриц, позабавь джентльмена, проглоти голову своего хозяина.
Цыган заставил медведя встать на колени и сунул свою голову ему в пасть.
Голова поместилась там целиком.
Затем послышался глухой голос вожака, говорившего из пасти медведя.
— Ну, друг Фриц, возврати голову твоего хозяина.
Голова появилась на свет Божий, вся замоченная слюною зверя.
Медведь занял прежнее место в дверях, как будто нарочно заграждая кому-то вход и выход, и начал тихонько приплясывать, топчась на одном месте и поматывая своей чудовищной головой.
— Ну, однако, довольно, — сказал Коллингвуд. — Надевайте на медведя намордник и ошейник и уходите отсюда.
Произнеся эти слова нервно и раздражительно, адмирал бросил цыганам соверен в вознаграждение за их труд.
XXI
Надод смутно припоминает. Странное поведение цыгана. — Герцог Норрландский.
Надод стоял в задумчивости. Слыша, как около него то и дело произносили: «друг Фриц, друг Фриц», он старался припомнить, где он раньше слышал эту странную кличку. Она напоминала ему что-то знакомое, что-то виденное и пережитое, но что именно — он совершенно позабыл.
Время от времени он недоверчиво взглядывал в лицо цыгану, но ничего не мог прочесть в его бронзовых непроницаемых чертах.
Адмирал, теряя терпение, повторил свой приказ, и цыган, по-видимому, уже хотел покориться. По крайней мере он взял намордник и стал надевать его на друга Фрица, но вкусивший свободы медведь оказал сопротивление и глухо зарычал.
— Что это значит? — спросил адмирал, видя, что цыган собирается оставить медведя в покое.
— Друг Фриц не хочет намордника, а когда друг Фриц чего-нибудь не захочет, его трудно принудить…
— Так убирайтесь вы отсюда с вашим медведем! — вскричал Коллингвуд. — Скорей! Живо!
— Пойдем, друг Фриц, а то барин гневается, — сказал цыган, стараясь говорить самым нежным голосом.
Но друг Фриц даже ухом не повел. Ему, по-видимому, было хорошо и тут.
— Друг Фриц не хочет уходить, — плачевным тоном произнес цыган, — а когда друг Фриц чего-нибудь не хочет, его ничем не заставишь.
— Убирайся к черту со своим зверем, а не то я приму свои меры…
— О, друг Фриц не боится никаких мер. Когда он заупрямится, то уж никого не послушает.
— Да ты что же? Смеешься, что ли, надо мною?
— Я спрашивал друга Фрица, почему он не хочет уходить, и он ответил, что желает дождаться старого джентльмена.
— Нет, уж это слишком!.. Уберетесь вы отсюда или нет? — вскричал адмирал, подняв трость и подходя к цыгану.
— Если вы меня тронете, друг Фриц растерзает вас, — сказал цыган.
Решительный тон его подействовал на адмирала; Коллингвуд остановился.
— Прекрасно! — вскричал он вне себя от ярости. — Оставайся тут со своим медведем хоть до скончания века, а мы уйдем. Пустите нас!
Адмирал направился к двери. Надод — за ним.
Но и тут вышла неудача. Медведь, сидя в дверях на задних лапах, злобно зарычал и щелкнул зубами.
— Уйми его и вели посторониться! — приказал Коллингвуд вожаку.
Цыган дал такой ответ, от которого сцена превратилась в настоящую комедию.
— Друг Фриц очень вас любит, — сказал он, а кого друг Фриц любит, того желает видеть постоянно при себе.
— Стало быть, мы под арестом? — вскричал Коллингвуд, рассердясь до пены у рта.
— Нет, вы не под арестом, но другу Фрицу хочется посидеть с вами подольше.
— Наконец, всему же есть граница!.. Пропустишь ты нас или нет?
— Вы не пройдете, — решительным тоном произнес цыган, но в тоне его прозвучала легкая нотка раздражения, которой адмирал в своем гневе не расслышал, но которая поразила Надода.
— Не пройдем?.. Это почему?.. — спросил адмирал, стараясь по возможности сдерживаться.
— Потому что друг Фриц не хочет, — по-прежнему твердым тоном отвечал цыган.
— Постой же, негодяй! Я тебе покажу, как смеяться над нами!
И прежде, чем Надод успел его остановить, адмирал поднял трость и ударил цыгана по плечу.
Вся кровь бросилась в голову бродяге. Он хрипло вскрикнул и схватился за кинжал, торчавший за поясом. Лезвие сверкнуло — и Надод так и ждал, что оно вот-вот вонзится в грудь адмирала… Но нет, цыган сдержался, кинул на адмирала презрительный взгляд и спрятал кинжал в ножны.
Второй цыган во все продолжение этой сцены не сделал ни малейшего движения, но когда его товарищ убрал кинжал, он сказал ему по-норвежски:
— Отлично сделали, ваша светлость, что не убили этого негодяя своей рукой: слишком уж велика была бы для него честь.
Надод побледнел, пошатнулся и упал на пол.
Он понял все. Норвежский язык был его родной. Все для него объяснялось; он вспомнил, где видел друга Фрица; видел его на маленькой розольфской шхуне, которая спасла бриг «Ральф» от гибели в Мальстреме. Он понял все — и грозящая гибель предстала перед ним воочию.
Удар был так силен, что Красноглазый не выдержал его и свалился, как подкошенный.
Несмотря на собственное взволнованное состояние, Коллингвуд не потерялся и брызнул Надоду в лицо воды, полагая, что с ним просто обморок. Когда затем адмирал приподнял товарища, тот оперся на его плечо и сказал шепотом:
— Соберитесь с духом. Будьте мужчиной. Не показывайте вида… Поищем способ защититься или убежать… Это Биорны!
Несмотря на подготовление, заключавшееся в начале фразы, адмирал так был поражен, что с ним едва не сделался мозговой удар. Его спасла только новая мысль, молнией промелькнувшая в его голове: «Уж не бредит ли Надод?»
— Пойдемте, — сказал он Красноглазому. — На воздухе вы освежитесь и вам будет легче…
Он не успел договорить.
Надод с силою оттолкнул его и сказал:
— Взгляните!
Коллингвуд обернулся — и застыл от ужаса.
В трех шагах от него стоял человек, глядевший на него и на Надода с уничтожающим презрением.
Это был герцог Норрландский!
XXII
Отплытие в Розольфский фиорд. — Суд Божий. — Древний обычай. — Открытие Безымянного острова. — Устройство товарищества «Грабители». — Пеггам! Помогите!
Розольфские корабли «Олаф», «Гаральд» и «Магнус» уже три недели как вышли из устья Темзы и на всех парусах шли в Розольфский фиорд, которого не видали более года. Радость матросов была безмерна. Они горели нетерпением поскорее увидать родину, которую любили всем сердцем, несмотря на ее суровую внешность и суровый климат. Вообще давно замечено, что особенною любовью к родине отличаются жители именно суровых стран, как будто борьба с природой усиливает патриотическое чувство. Норрландские моряки и сам герцог с удовольствием покидали лондонскую роскошь, готовясь променять ее на бури севера, на раздолье скога, покрытого следами белых медведей и оленьих стад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
— Ну, друг Фриц, позабавь джентльмена, проглоти голову своего хозяина.
Цыган заставил медведя встать на колени и сунул свою голову ему в пасть.
Голова поместилась там целиком.
Затем послышался глухой голос вожака, говорившего из пасти медведя.
— Ну, друг Фриц, возврати голову твоего хозяина.
Голова появилась на свет Божий, вся замоченная слюною зверя.
Медведь занял прежнее место в дверях, как будто нарочно заграждая кому-то вход и выход, и начал тихонько приплясывать, топчась на одном месте и поматывая своей чудовищной головой.
— Ну, однако, довольно, — сказал Коллингвуд. — Надевайте на медведя намордник и ошейник и уходите отсюда.
Произнеся эти слова нервно и раздражительно, адмирал бросил цыганам соверен в вознаграждение за их труд.
XXI
Надод смутно припоминает. Странное поведение цыгана. — Герцог Норрландский.
Надод стоял в задумчивости. Слыша, как около него то и дело произносили: «друг Фриц, друг Фриц», он старался припомнить, где он раньше слышал эту странную кличку. Она напоминала ему что-то знакомое, что-то виденное и пережитое, но что именно — он совершенно позабыл.
Время от времени он недоверчиво взглядывал в лицо цыгану, но ничего не мог прочесть в его бронзовых непроницаемых чертах.
Адмирал, теряя терпение, повторил свой приказ, и цыган, по-видимому, уже хотел покориться. По крайней мере он взял намордник и стал надевать его на друга Фрица, но вкусивший свободы медведь оказал сопротивление и глухо зарычал.
— Что это значит? — спросил адмирал, видя, что цыган собирается оставить медведя в покое.
— Друг Фриц не хочет намордника, а когда друг Фриц чего-нибудь не захочет, его трудно принудить…
— Так убирайтесь вы отсюда с вашим медведем! — вскричал Коллингвуд. — Скорей! Живо!
— Пойдем, друг Фриц, а то барин гневается, — сказал цыган, стараясь говорить самым нежным голосом.
Но друг Фриц даже ухом не повел. Ему, по-видимому, было хорошо и тут.
— Друг Фриц не хочет уходить, — плачевным тоном произнес цыган, — а когда друг Фриц чего-нибудь не хочет, его ничем не заставишь.
— Убирайся к черту со своим зверем, а не то я приму свои меры…
— О, друг Фриц не боится никаких мер. Когда он заупрямится, то уж никого не послушает.
— Да ты что же? Смеешься, что ли, надо мною?
— Я спрашивал друга Фрица, почему он не хочет уходить, и он ответил, что желает дождаться старого джентльмена.
— Нет, уж это слишком!.. Уберетесь вы отсюда или нет? — вскричал адмирал, подняв трость и подходя к цыгану.
— Если вы меня тронете, друг Фриц растерзает вас, — сказал цыган.
Решительный тон его подействовал на адмирала; Коллингвуд остановился.
— Прекрасно! — вскричал он вне себя от ярости. — Оставайся тут со своим медведем хоть до скончания века, а мы уйдем. Пустите нас!
Адмирал направился к двери. Надод — за ним.
Но и тут вышла неудача. Медведь, сидя в дверях на задних лапах, злобно зарычал и щелкнул зубами.
— Уйми его и вели посторониться! — приказал Коллингвуд вожаку.
Цыган дал такой ответ, от которого сцена превратилась в настоящую комедию.
— Друг Фриц очень вас любит, — сказал он, а кого друг Фриц любит, того желает видеть постоянно при себе.
— Стало быть, мы под арестом? — вскричал Коллингвуд, рассердясь до пены у рта.
— Нет, вы не под арестом, но другу Фрицу хочется посидеть с вами подольше.
— Наконец, всему же есть граница!.. Пропустишь ты нас или нет?
— Вы не пройдете, — решительным тоном произнес цыган, но в тоне его прозвучала легкая нотка раздражения, которой адмирал в своем гневе не расслышал, но которая поразила Надода.
— Не пройдем?.. Это почему?.. — спросил адмирал, стараясь по возможности сдерживаться.
— Потому что друг Фриц не хочет, — по-прежнему твердым тоном отвечал цыган.
— Постой же, негодяй! Я тебе покажу, как смеяться над нами!
И прежде, чем Надод успел его остановить, адмирал поднял трость и ударил цыгана по плечу.
Вся кровь бросилась в голову бродяге. Он хрипло вскрикнул и схватился за кинжал, торчавший за поясом. Лезвие сверкнуло — и Надод так и ждал, что оно вот-вот вонзится в грудь адмирала… Но нет, цыган сдержался, кинул на адмирала презрительный взгляд и спрятал кинжал в ножны.
Второй цыган во все продолжение этой сцены не сделал ни малейшего движения, но когда его товарищ убрал кинжал, он сказал ему по-норвежски:
— Отлично сделали, ваша светлость, что не убили этого негодяя своей рукой: слишком уж велика была бы для него честь.
Надод побледнел, пошатнулся и упал на пол.
Он понял все. Норвежский язык был его родной. Все для него объяснялось; он вспомнил, где видел друга Фрица; видел его на маленькой розольфской шхуне, которая спасла бриг «Ральф» от гибели в Мальстреме. Он понял все — и грозящая гибель предстала перед ним воочию.
Удар был так силен, что Красноглазый не выдержал его и свалился, как подкошенный.
Несмотря на собственное взволнованное состояние, Коллингвуд не потерялся и брызнул Надоду в лицо воды, полагая, что с ним просто обморок. Когда затем адмирал приподнял товарища, тот оперся на его плечо и сказал шепотом:
— Соберитесь с духом. Будьте мужчиной. Не показывайте вида… Поищем способ защититься или убежать… Это Биорны!
Несмотря на подготовление, заключавшееся в начале фразы, адмирал так был поражен, что с ним едва не сделался мозговой удар. Его спасла только новая мысль, молнией промелькнувшая в его голове: «Уж не бредит ли Надод?»
— Пойдемте, — сказал он Красноглазому. — На воздухе вы освежитесь и вам будет легче…
Он не успел договорить.
Надод с силою оттолкнул его и сказал:
— Взгляните!
Коллингвуд обернулся — и застыл от ужаса.
В трех шагах от него стоял человек, глядевший на него и на Надода с уничтожающим презрением.
Это был герцог Норрландский!
XXII
Отплытие в Розольфский фиорд. — Суд Божий. — Древний обычай. — Открытие Безымянного острова. — Устройство товарищества «Грабители». — Пеггам! Помогите!
Розольфские корабли «Олаф», «Гаральд» и «Магнус» уже три недели как вышли из устья Темзы и на всех парусах шли в Розольфский фиорд, которого не видали более года. Радость матросов была безмерна. Они горели нетерпением поскорее увидать родину, которую любили всем сердцем, несмотря на ее суровую внешность и суровый климат. Вообще давно замечено, что особенною любовью к родине отличаются жители именно суровых стран, как будто борьба с природой усиливает патриотическое чувство. Норрландские моряки и сам герцог с удовольствием покидали лондонскую роскошь, готовясь променять ее на бури севера, на раздолье скога, покрытого следами белых медведей и оленьих стад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119