Оставив свою свиту на дворе цитадели, Адриан потребовал доступа к своему кузену. Уезжая из Рима, он оставил Стефанелло ребенком и потому они были почти незнакомы друг с другом, несмотря на свое родство.
Стефанелло Колонна и два другие барона, беспечно прислонясь к спинкам стульев, сидели вокруг стола в углублении окна, из которого был виден тот самый ландшафт, оканчивающийся темными башнями Рима, которым некогда любовались Аннибал и Пирр в этой самой крепости.
Стефанелло, пребывая в первом цвете молодости, уже носил на своем безбородом лице те следы, которые обычно оставляются пороками и страстями в зрелые годы. Черты его лица имели ту же форму, что и черты старого Стефана; в их чистом, резком, аристократическом контуре можно было заметить ту правильную и грациозную симметрию, которую природа передает по наследству из поколения в поколение; но лицо было изнурено и худощаво. Возле него сидели (примиренные общей ненавистью к одному лицу) наследственные враги дома Колоннов: нежные, но хитрые и лукавые черты Луки ди Савелли составляли контраст с широким станом и свирепой физиономией князя Орсини.
Молодой глава Колоннов встал и принял своего кузена с некоторым радушием.
– Добро пожаловать, дорогой Адриан, – сказал он. – Вы приехали вовремя, чтобы помочь нам своим, хорошо известным, военным искусством. Как вы думаете: выдержим ли мы продолжительную осаду, если этот дерзкий плебей отважится на нее? Вы узнаете наших друзей Орсини и Савелли?
Говоря это, Стефанелло беспечно развалился на стуле, и пронзительный женский голос Савелли принял участие в разговоре.
– Я желал бы, благородный синьор, чтобы вы приехали несколькими часами раньше, нам еще до сих пор весело от воспоминаний – ха, ха, ха!
– О, превосходно, – вскричал Стефанелло, присоединяясь к этому хохоту, – наш кузен много потерял. Знаете, Адриан, что этот негодяй, которого папа имел бесстыдство сделать сенатором, осмелился, не далее как вчера, послать к нам холопа, которого он называл своим посланником!
– Если бы вы видели его плащ, синьор Адриан, – вмешался Савелли. – Это был красный бархат, вышитый золотом, с гербом Рима! Мы скоро, однако, попортили это щеголеватое платье.
– Как! – вскричал Адриан. – Надеюсь, вы не нанесли оскорбления герольду?
– Герольду, говоришь ты? – вскричал Стефанелло, нахмурившись до такой степени, что глаз его почти не было видно. – Право иметь герольдов принадлежит только государям и баронам.
– Что же вы сделали? – спросил Адриан холодно.
– Велел нашим свинопасам искупать его во рву и отвести ему на ночь жилище в тюрьме, чтобы просушиться.
– А сегодня утром – ха, ха, ха! – добавил Савелли, – мы велели привести его сюда и вырвали у него зубы один за другим. Желал бы я, чтобы вы слышали, как он жалобно просил о пощаде!
Адриан быстро встал и ударил по столу стальным нарукавником.
– Стефанелло Колонна, – сказал он, покраснев от гнева, – отвечайте мне: действительно ли вы осмелились нанести такой неизгладимый позор имени, которое мы оба носим? Вы не отвечаете! Дом Колонны! Неужели ты можешь иметь подобного человека своим представителем!
– Мне сказать эти слова! – вскричал Стефанелло, дрожа от бешенства. – Берегитесь! Мне кажется, что ты – изменник, находящийся, может быть, в союзе с этой подлой чернью. Я хорошо помню, что некогда ты, будучи, женихом сестры демагога, не хотел присоединиться к моему отцу и дяде, а низким образом оставил город во власти этого тирана-плебея.
– Да, он сделал это, – сказал свирепый Орсини, приближаясь с угрожающим видом к Адриану, между тем как трусливый Савелли напрасно старался оттащить его назад, дергая за плащ, – он сделал это! И если бы не твое присутствие, Стефанелло...
– Трус и буян! – прервал Адриан вне себя от стыда и негодования, бросая рукавицу прямо в лицо подходящему Орсини. – Плюю на тебя и вызываю тебя! С копьем или с мечом в руках, конный или пеший.
– Иди за мной, – сказал Орсини угрюмо, направляясь к порогу. – Эй! Мой шлем и нагрудник!
– Остановись, благородный Орсини! – сказал Стефанелло. – Оскорбление, нанесенное тебе, моя ссора! Я сделал дело, и против меня говорит этот выродок нашей семьи. Адриан ди Кастелло, которого некогда называли Колонной, отдайте ваш меч: вы мой пленник!
– О! – сказал Адриан, скрежеща зубами. – Кровь моих предков течет в твоих жилах, а то бы – но довольно! Меня! Меня вы не смеете задержать: я вам равный, я рыцарь, пользующийся благосклонностью императора, который прибыл теперь к границам Италии. Что касается ваших друзей, то, может быть, я с ними встречусь через несколько дней там, где никто нам не помешает. А между тем помни, Орсини, что ты будешь защищать честь свою против опытного воина!
Адриан с обнаженным мечом пошел к двери мимо Орсини, который стоял с угрожающим нерешительным видом посреди комнаты.
Савелли прошептал молодому Стефанелло:
– Он говорит – через несколько дней! Будь уверен, милый синьор, что он думает присоединиться к Риенцо. Берегись его! Можно ли выпустить его из замка? Имя Колонны, присоединившегося к черни, может отвлечь и отделить от нас половину нашей силы.
– Не пугай меня, – отвечал Стефанелло с лукавой улыбкой. – Прежде чем ты начал говорить, я уже решил.
Молодой Колонна приподнял драпировку, отворил дверь и вошел в низкую комнату, где находилось двадцать наемников.
– Живо! – сказал он. – Схватите и обезоружьте вон того человека в зеленом плаще, но не убивайте его. Велите сторожу приготовить тюрьму для его свиты. Скорей, пока он еще не дошел до ворот.
Адриан спустился уже в нижнюю залу, его свита и конь были от него недалеко во дворе, как вдруг солдаты Колонны, бросившись из другого прохода, окружили его и отрезали ему путь.
– Сдайся, Адриан ди Кастелло, – вскричал Стефанелло с верха лестницы, – или твоя кровь падет на твою собственную голову.
Адриан сделал три шага, пробиваясь через толпу, и трое из его неприятелей пали под его ударами. «На помощь!» – закричал он своей свите, и эти смелые кавалеры появились в зале. Колокол замка громко забил тревогу – и двор наполнился солдатами. Подавляемая многочисленностью неприятеля, скорее сбитая, чем покоренная, маленькая свита Адриана скоро была схвачена, и он, цвет фамилии Колонны, раненный, задыхающийся, обезоруженный, но все еще произносящий громкий вызов, сделался пленником в крепости своего родственника.
IV
ПОЛОЖЕНИЕ СЕНАТОРА. РАБОТА ЛЕТ. НАГРАДЫ ЧЕСТОЛЮБИЮ
Легко вообразить себе негодование Риенцо при возвращении изувеченного герольда. Его от природы суровый нрав ожесточился еще более от воспоминания о перенесенных им обидах и испытаниях.
Через десять минут по возвращении герольда колокол Капитолия позвал к оружию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113