– скомандовал Весеньев.
К спуску флага наверх вышли все офицеры.
Солнце исчезло из глаз, а на горизонте тотчас же потускнели яркие краски. Горнист заиграл зорю. Все обнажили головы. Спустили флаг. Со спуском флага день на военном судне окончился.
В скором времени была пропета матросами молитва и розданы койки.
После коротких сумерек быстро опустилась ночь, чудная, теплая ночь. В небе засверкали мириады звезд, и луна, томная, задумчивая и красивая, медленно поднималась все выше и выше, обливая своим серебристым светом и полосу океана, и паруса «Чайки», и палубу клипера.
Каким-то волшебством дышала эта ночь.
Весеньев шагал взад и вперед по мостику, вдыхая полною грудью, и мечтал о встрече с Джильдой.
Какое неожиданное счастье, что в Гонолулу, где собралась эскадра, адмирал приказал командиру «Чайки» идти в Сан-Франциско и там дожидаться его. Наверное, придется стоять около месяца. Каждый день он будет у Джильды, и вопрос о свадьбе решится. В последнем письме она писала, что согласна. Она и не догадывается, что послезавтра он будет у нее. Он нарочно явится сюрпризом.
И молодой лейтенант представлял себе радость встречи, и сердце его замирало. И он глядел на океан, глядел на луну и на звезды, и видел одну Джильду.
Пробило восемь ударов полуночи, и на смену Весеньева пришел другой вахтенный офицер.
– Все паруса… Курс WSW. Ветер восемь баллов… Ходу десять узлов… Хорошей вахты! – весело говорил Весеньев, сдавая вахту мичману.
Он бегом бросился в кают-компанию. Там вестовой уж приготовил ему стакан горячего чая.
Там же сидел, читая книгу, и друг его, лейтенант Оленич.
Они были друзьями еще с морского корпуса и с тех пор жили душа в душу, братски привязанные друг к другу.
Весеньев был такой веселый, такой жизнерадостный, что Оленич невольно спросил:
– Что с тобой, Боря?.. Отчего ты сияешь?
– А разве я сияю?
– Совсем… Точно собираешься идти на свидание с любимой женщиной, а не ложиться спать! – засмеялся Оленич.
Весеньев покраснел.
Он присел к столу рядом с Оленичем и тихо шепнул ему:
– Ты почти угадал, Володя… Я тебе ничего не говорил раньше, но теперь скажу… Ты ведь мой единственный друг.
И Весеньев рассказал о том, что любит миссис Джильду и собирается жениться.
– Ты с ума сошел! – воскликнул Оленич, когда его друг кончил.
– Отчего с ума сошел?
– Да ведь ты совсем не знаешь этой дамы. Я видел тогда на балу, и…
– И что же?
– И скажу тебе по правде, она мне не понравилась…
– Отчего?
– Трудно сказать… В ней есть что-то скрытное… Точно ей есть что скрывать.
– Ты, Володя, гнусно смотришь на женщин вообще и потому говоришь вздор. Придем в Сан-Франциско, и я тебя познакомлю с Джильдой… Тогда ты увидишь, какая это прелестная женщина.
– Но, во всяком случае, Боря, ты хоть спроси о ней у нашего консула. Он всех знает.
– К чему спрашивать?
– А как же? Быть может, твоя миссис Джильда просто авантюристка…
Весеньев стал белее сорочки и вздрагивающим голосом произнес:
– Оленич! Я люблю тебя, как брата, но если ты когда-нибудь осмелишься сказать о ней подобное слово… мы навеки враги.
Оленич пожал плечами с видом сожаления.
– Прости, Боря… Ведь я твой друг и потому позволил себе сказать…
– Гадость! – прибавил Весеньев. – О, я непременно познакомлю тебя с ней, и ты убедишься, что это за чудное создание.
– И однако муж ее, говорят, шулер…
– Может быть… Но разве она виновата… Может быть, она этого и не знает…
– Мудрено не знать, если весь город знает…
– Ну и пусть знает…
– И живет с ним и пользуется средствами шулера… Боря, голубчик, не торопись, умоляю тебя… Прежде разузнай, расспроси… Ты ведь доверчив, несмотря на свой ум, и наивен, несмотря на то, что считаешь себя знатоком людей… Связать себя на всю жизнь…
Оленич замолчал, взглянув на страдальческое лицо друга. Он понял, что продолжать было бесполезно, не рискуя поссориться с человеком, которого любил.
И он решил иначе спасти друга от легкомысленной женитьбы.
IV
Через день «Чайка», слегка попыхивая дымком из своей белой трубы, тихим ходом входила на сан-франциский рейд.
Клипер еще накануне подчистился, прибрался и показывался теперь в чужие люди нарядным, изящным щеголем, возбуждавшим завистливое удивление на военных иностранных судах, стоявших на рейде. А их было немало.
И моряки разных национальностей ревниво смотрели, как ловко проходила среди купеческих кораблей «Чайка» и как хорошо она стала на якорь и быстро спустила все свои шлюпки на воду.
А Весеньев уже торопливо одевался в своей каюте в новую летнюю статскую пару и в пробковом «шлеме», обернутом белой кисеей, в светлых перчатках, с тросточкой в руках, имел вполне джентльменский вид.
Он отправился в город с первой же отходившей шлюпкой.
Оленич, бывший на вахте, проводил своего друга взглядом, полным сожаления. Он сегодня же вечером собирался поехать к консулу и разузнать от него об этой миссис Джильде Браун.
Несимпатична была ему эта маленькая брюнетка с грустными глазами… Теперь же, после признания Весеньева, он прямо-таки относился к ней враждебно и готов был поверить всяким дурным о ней слухам.
«И чего нашел он в ней привлекательного?» – задавал вопрос себе Оленич, вспоминая эту брюнетку, какою он ее видел на балу: в желтом газе с красным, сильно декольтированную, с красной гвоздикой в темных, беспорядочно спутанных волосах. Чересчур истомленное лицо, большие глаза, правда, грациозна, но в ее манерах что-то кошачье, что-то лукавое…
«Бедный Борис!»
А «бедный Борис» в это время ступил на набережную, предвкушая радость встречи. Жара была нестерпимая, и он тотчас же нанял коляску и попросил везти себя за город на виллу Браун.
– Знаете?
– Знаю! – ответил кучер-ирландец.
– А чем занимается мистер Браун, вы знаете? – спросил Весеньев.
– Это его дело! – резко отвечал ирландец и прибавил, – а в карты вы все-таки с ним не играйте, сэр!
Не доезжая до виллы, Весеньев просил кучера остановиться.
Отпустив коляску, он пошел пешком, рассчитывая обрадовать Джильду внезапным появлением.
«То-то обрадуется!» – думал он, вспоминая ее последнее, особенно нежное письмо, выученное почти наизусть молодым лейтенантом.
С сильно бьющимся сердцем вошел он в калитку сада. Масса чудных роз, олеандров, фиалок, гелиотропа и резеды наполняли сад благоуханием.
«Она, конечно, одна, в гамаке, с книгой в руках», – подумал Весеньев и, свернув в узкую каштановую аллейку, направился к высоким секвойям, распространяющим смолистый аромат.
Вдруг раздался мужской голос, грубый и наглый, как показалось Весеньеву, и вслед за тем веселый, громкий и самодовольный смех.
«Это не муж», – пронеслось в голове Весеньева.
И у него екнуло сердце.
1 2 3 4 5 6
К спуску флага наверх вышли все офицеры.
Солнце исчезло из глаз, а на горизонте тотчас же потускнели яркие краски. Горнист заиграл зорю. Все обнажили головы. Спустили флаг. Со спуском флага день на военном судне окончился.
В скором времени была пропета матросами молитва и розданы койки.
После коротких сумерек быстро опустилась ночь, чудная, теплая ночь. В небе засверкали мириады звезд, и луна, томная, задумчивая и красивая, медленно поднималась все выше и выше, обливая своим серебристым светом и полосу океана, и паруса «Чайки», и палубу клипера.
Каким-то волшебством дышала эта ночь.
Весеньев шагал взад и вперед по мостику, вдыхая полною грудью, и мечтал о встрече с Джильдой.
Какое неожиданное счастье, что в Гонолулу, где собралась эскадра, адмирал приказал командиру «Чайки» идти в Сан-Франциско и там дожидаться его. Наверное, придется стоять около месяца. Каждый день он будет у Джильды, и вопрос о свадьбе решится. В последнем письме она писала, что согласна. Она и не догадывается, что послезавтра он будет у нее. Он нарочно явится сюрпризом.
И молодой лейтенант представлял себе радость встречи, и сердце его замирало. И он глядел на океан, глядел на луну и на звезды, и видел одну Джильду.
Пробило восемь ударов полуночи, и на смену Весеньева пришел другой вахтенный офицер.
– Все паруса… Курс WSW. Ветер восемь баллов… Ходу десять узлов… Хорошей вахты! – весело говорил Весеньев, сдавая вахту мичману.
Он бегом бросился в кают-компанию. Там вестовой уж приготовил ему стакан горячего чая.
Там же сидел, читая книгу, и друг его, лейтенант Оленич.
Они были друзьями еще с морского корпуса и с тех пор жили душа в душу, братски привязанные друг к другу.
Весеньев был такой веселый, такой жизнерадостный, что Оленич невольно спросил:
– Что с тобой, Боря?.. Отчего ты сияешь?
– А разве я сияю?
– Совсем… Точно собираешься идти на свидание с любимой женщиной, а не ложиться спать! – засмеялся Оленич.
Весеньев покраснел.
Он присел к столу рядом с Оленичем и тихо шепнул ему:
– Ты почти угадал, Володя… Я тебе ничего не говорил раньше, но теперь скажу… Ты ведь мой единственный друг.
И Весеньев рассказал о том, что любит миссис Джильду и собирается жениться.
– Ты с ума сошел! – воскликнул Оленич, когда его друг кончил.
– Отчего с ума сошел?
– Да ведь ты совсем не знаешь этой дамы. Я видел тогда на балу, и…
– И что же?
– И скажу тебе по правде, она мне не понравилась…
– Отчего?
– Трудно сказать… В ней есть что-то скрытное… Точно ей есть что скрывать.
– Ты, Володя, гнусно смотришь на женщин вообще и потому говоришь вздор. Придем в Сан-Франциско, и я тебя познакомлю с Джильдой… Тогда ты увидишь, какая это прелестная женщина.
– Но, во всяком случае, Боря, ты хоть спроси о ней у нашего консула. Он всех знает.
– К чему спрашивать?
– А как же? Быть может, твоя миссис Джильда просто авантюристка…
Весеньев стал белее сорочки и вздрагивающим голосом произнес:
– Оленич! Я люблю тебя, как брата, но если ты когда-нибудь осмелишься сказать о ней подобное слово… мы навеки враги.
Оленич пожал плечами с видом сожаления.
– Прости, Боря… Ведь я твой друг и потому позволил себе сказать…
– Гадость! – прибавил Весеньев. – О, я непременно познакомлю тебя с ней, и ты убедишься, что это за чудное создание.
– И однако муж ее, говорят, шулер…
– Может быть… Но разве она виновата… Может быть, она этого и не знает…
– Мудрено не знать, если весь город знает…
– Ну и пусть знает…
– И живет с ним и пользуется средствами шулера… Боря, голубчик, не торопись, умоляю тебя… Прежде разузнай, расспроси… Ты ведь доверчив, несмотря на свой ум, и наивен, несмотря на то, что считаешь себя знатоком людей… Связать себя на всю жизнь…
Оленич замолчал, взглянув на страдальческое лицо друга. Он понял, что продолжать было бесполезно, не рискуя поссориться с человеком, которого любил.
И он решил иначе спасти друга от легкомысленной женитьбы.
IV
Через день «Чайка», слегка попыхивая дымком из своей белой трубы, тихим ходом входила на сан-франциский рейд.
Клипер еще накануне подчистился, прибрался и показывался теперь в чужие люди нарядным, изящным щеголем, возбуждавшим завистливое удивление на военных иностранных судах, стоявших на рейде. А их было немало.
И моряки разных национальностей ревниво смотрели, как ловко проходила среди купеческих кораблей «Чайка» и как хорошо она стала на якорь и быстро спустила все свои шлюпки на воду.
А Весеньев уже торопливо одевался в своей каюте в новую летнюю статскую пару и в пробковом «шлеме», обернутом белой кисеей, в светлых перчатках, с тросточкой в руках, имел вполне джентльменский вид.
Он отправился в город с первой же отходившей шлюпкой.
Оленич, бывший на вахте, проводил своего друга взглядом, полным сожаления. Он сегодня же вечером собирался поехать к консулу и разузнать от него об этой миссис Джильде Браун.
Несимпатична была ему эта маленькая брюнетка с грустными глазами… Теперь же, после признания Весеньева, он прямо-таки относился к ней враждебно и готов был поверить всяким дурным о ней слухам.
«И чего нашел он в ней привлекательного?» – задавал вопрос себе Оленич, вспоминая эту брюнетку, какою он ее видел на балу: в желтом газе с красным, сильно декольтированную, с красной гвоздикой в темных, беспорядочно спутанных волосах. Чересчур истомленное лицо, большие глаза, правда, грациозна, но в ее манерах что-то кошачье, что-то лукавое…
«Бедный Борис!»
А «бедный Борис» в это время ступил на набережную, предвкушая радость встречи. Жара была нестерпимая, и он тотчас же нанял коляску и попросил везти себя за город на виллу Браун.
– Знаете?
– Знаю! – ответил кучер-ирландец.
– А чем занимается мистер Браун, вы знаете? – спросил Весеньев.
– Это его дело! – резко отвечал ирландец и прибавил, – а в карты вы все-таки с ним не играйте, сэр!
Не доезжая до виллы, Весеньев просил кучера остановиться.
Отпустив коляску, он пошел пешком, рассчитывая обрадовать Джильду внезапным появлением.
«То-то обрадуется!» – думал он, вспоминая ее последнее, особенно нежное письмо, выученное почти наизусть молодым лейтенантом.
С сильно бьющимся сердцем вошел он в калитку сада. Масса чудных роз, олеандров, фиалок, гелиотропа и резеды наполняли сад благоуханием.
«Она, конечно, одна, в гамаке, с книгой в руках», – подумал Весеньев и, свернув в узкую каштановую аллейку, направился к высоким секвойям, распространяющим смолистый аромат.
Вдруг раздался мужской голос, грубый и наглый, как показалось Весеньеву, и вслед за тем веселый, громкий и самодовольный смех.
«Это не муж», – пронеслось в голове Весеньева.
И у него екнуло сердце.
1 2 3 4 5 6