Считаю пять ран своих, которыми наградил меня народ иудейский: две на ногах, две на руках, одна на боку да терновый венец на голове! Идите, Петр и Павел, и скажите всем: кто трижды в день так помолится, тот три души спасет — отцовскую, материнскую и свою собственную, и попадут они в Царство Небесное. Аминь! — прочла она монотонно, не более выразительно, чем дитя малое стучит палочкой по своему барабанчику.
— Чудная какая молитва, прелесть просто,— одобрила Реза.— Что ж ты, негодница, до сих пор меня не научила? Тебе-то какая от нее польза — вместо трех раз на дню ты молишься только вечером!
— Зато трижды подряд, пани Реза! — гордо ответила Люцка.— Его преподобию тоже понравилась. Он мне сказал: «Вера твоя исцелила тебя, Богу милая Лю-ция! Молись как хочешь, но помни, что истинное проявление христианской любви превыше всякой молитвы,
потому твой поступок превыше любого, самого искреннего раскаяния! Иди с Богом и принеси ему в жертву свою боль и страдание! Благославляю тебя, Люция Богу милая!» Люция Бо-гу-ми-ла-я! — повторила Люцка, в экстазе закатив глаза чуть не на потолок.
— Угодной Богу ты станешь, если и вправду решишься, милая девочка...
— Зря сомневаетесь, пани Реза!..
— Отговаривать я тебя, голубка моя, не стану хотя бы потому, что желаю счастья нашему молодому хозяину. Но хватит ли у тебя смелости?
— А я и не боюсь, я все стерплю! И не такое видывала... Вот, глядите!
Задрав юбки, Люцка выставила на табурет ногу, обнажив похожую на бутыль, крепко сбитую икру. Самую широкую ее часть опоясывал тонкий красноватый шрам — вероятно, след очень глубокой и охватывавшей почти всю икру раны.
Кухарка, ловко мявшая крутое, желтое тесто на клецки, шмякнула им о кухонную доску.
— Ну и ну! Это откуда ж у тебя? Во, гляди-ка...— и она выставила руку, показывая свои знаменитые, огромные, что пупыри на терке, мурашки.
— Это меня сестренка моя Филомена наградила в прошлом году... Пшеницу убираем, а отец и говорит: «Кто из вас первой дойдет до межи, получит в подарок новый платок». Стали мы жать наперегонки. То я впереди, то она, то я, то она... Последнюю охапку я у нее перед самым носом отхватила, не успела наземь положить, как сестрица моя — хрясь! — серпом меня по ноге! Я, говорит, нечаянно... Ну, отец ее вязкой так отодрал, ни одному снопу столько на молотилке не досталось... А я, мамочки родные, от боли намучилась, особенно компрессы с арникой болючие, целая бутылка ушла, пока рана затянулась!
— Хватит, голова прямо кругом идет от твоих рассказов,— оборвала ее Реза.
— Так вот я и говорю: ничегошеньки теперь не боюсь! — похвалялась Люцка.— Хуже будет, если...
Она вдруг умолкла.
На столе лежали куски сырой телячьей вырезки для воскресного гуляша.
— Сколько здесь?
— Килограммов пять, а что?
— А этот кусочек на сто граммов потянет? — прикидывала Люцка, тыча пальцем в довесок.
Она бросила его на весы — ровно сто граммов.
— Гм, вот, значит, на сколько я похудею...
Реза рассмеялась слишком громко и деланно — ясно, было уже не до веселья. Да и у Люцины смех не от сердца шел.
— Вчера мне совсем было не до смеха,— сказала она,— но после исповеди стало так легко, что все нипочем...— старательно закатилась она пуще прежнего...
Когда на следующее утро Реза принесла хозяйке теплую воду для мытья, Могизлова удивленно спросила, а куда же подевалась Люцка? Кухарка ядовито ответила:
— Убежала девчонка; не могу, говорит, жить там, где петь не разрешают и где на христианское приветствие не отвечают по-христиански!..
Впрочем, даже пани Реза вряд ли выдержала бы еще одну ночь подобную той, что сегодня устроила Люцка...
Началось с того, что, едва пробило двенадцать, Люцка прыгнула к Резе в кровать и, перемахнув через кухарку, прижалась к самой стенке. Реза так перепугалась, что не нашла даже, как обычно, едкого словца, а Люцка и подавно молчала. Только зубами от страха клацала.
За дородной спиной своей старшей, по-матерински надежной подруги она быстро успокоилась и уснула. Правда, наутро Реза всыпала ей, сказав, что в следующий раз ляжет лучше с племенной кобылой, чем с дрянной девчонкой, которая ей все бока поотмяла!
Не прошло и дня, как Люцка нанесла ей еще один удар, да такой, что Реза буквально едва на ногах устояла.
Сломя голову влетела Люцка в кухню и на пороге столкнулась с неповоротливой кухаркой, чинно направлявшейся к заутрене. За всю свою жизнь старуха не пропустила в рождественский пост ни одной ранней литургии.
Вцепившись в девушку, чтобы не рухнуть, Реза втащила ее в кухню, тяжко дыша и не в силах выдавить из себя ни слова по двум причинам. Во-первых, от самой Люцки веяло неподдельным ужасом, а во-вторых, удар пришелся аккурат Резе под дых, куда уж тут Прикрикнуть на негодницу! Поэтому она молча попыталась выдворить ее за порог.
— Помогите мне, ради бога! — запричитала Люцка еще в кухне, но последние слова: — Я сойду с ума, если...— прокричала уже на лестнице.
Впрочем, не успела она объяснить, из-за чего, собственно, сойдет с ума, как кухарка, заткнув ей рот, втянула ее обратно в кухню. Дверь, только что захлопнутая, широко распахнулась, и яркий свет озарил полутемную комнату.
— Успокойтесь, пани Левова! — защебетала Реза с притворной улыбкой.— Все в порядке, пани Левова!.. Старая сплетница! — ворча, добавила она, когда любопытная дворничиха, часто подменявшая служанок, закрыла за собой дверь, ничего интересного не обнаружив.— Помяни мое слово: хозяйка и носу не успеет высунуть из своих хором — эта ей все выложит!
И тут же набросилась на свою подопечную:
— Кой черт ты заявилась сюда в такую рань? Шести нет...
— Пани Реза, ради всего святого, помогите, иначе я просто с ума сойду,— на новый лад, еще горестнее, затянула Люцка.
— Роток застегни, весь дом перебудишь! А хозяйка ни о чем знать не должна... Я кому вчера говорила — жди, тебе извещенье пришлют, когда и куда явиться!
— Не могу я, не пойду больше в ваши Страшницы,— заныла Люцка, когда они вышли на улицу.— С тех пор как вы пристроили меня к своей сестре, мне так и мерещится, что молодой хозяин ходит за мной по пятам и только и жаждет заполучить то, «без чего ему не жить»... А сегодня ночью прямо наважденье какое-то, сил нет! Он ведь знает, что я решилась, и теперь не успокоится, пока не добьется своего! Ровно упырь, который терзает по ночам простых смертных, пока тело его спит, остывая потихоньку, и остынет навеки, коли вовремя не воротится! А до Страшниц, между прочим, дальше идти, чем сюда, на кухню... Потом просыпается утром, несчастный, и понятия не имеет, ни где он был, ни что с ним приключилось!
— Куда несешься как угорелая?! Не угнаться мне... Посмотрим, как ты побегаешь в шестьдесят семь лет, коли доживешь... Ты позавтракать-то позавтракала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Чудная какая молитва, прелесть просто,— одобрила Реза.— Что ж ты, негодница, до сих пор меня не научила? Тебе-то какая от нее польза — вместо трех раз на дню ты молишься только вечером!
— Зато трижды подряд, пани Реза! — гордо ответила Люцка.— Его преподобию тоже понравилась. Он мне сказал: «Вера твоя исцелила тебя, Богу милая Лю-ция! Молись как хочешь, но помни, что истинное проявление христианской любви превыше всякой молитвы,
потому твой поступок превыше любого, самого искреннего раскаяния! Иди с Богом и принеси ему в жертву свою боль и страдание! Благославляю тебя, Люция Богу милая!» Люция Бо-гу-ми-ла-я! — повторила Люцка, в экстазе закатив глаза чуть не на потолок.
— Угодной Богу ты станешь, если и вправду решишься, милая девочка...
— Зря сомневаетесь, пани Реза!..
— Отговаривать я тебя, голубка моя, не стану хотя бы потому, что желаю счастья нашему молодому хозяину. Но хватит ли у тебя смелости?
— А я и не боюсь, я все стерплю! И не такое видывала... Вот, глядите!
Задрав юбки, Люцка выставила на табурет ногу, обнажив похожую на бутыль, крепко сбитую икру. Самую широкую ее часть опоясывал тонкий красноватый шрам — вероятно, след очень глубокой и охватывавшей почти всю икру раны.
Кухарка, ловко мявшая крутое, желтое тесто на клецки, шмякнула им о кухонную доску.
— Ну и ну! Это откуда ж у тебя? Во, гляди-ка...— и она выставила руку, показывая свои знаменитые, огромные, что пупыри на терке, мурашки.
— Это меня сестренка моя Филомена наградила в прошлом году... Пшеницу убираем, а отец и говорит: «Кто из вас первой дойдет до межи, получит в подарок новый платок». Стали мы жать наперегонки. То я впереди, то она, то я, то она... Последнюю охапку я у нее перед самым носом отхватила, не успела наземь положить, как сестрица моя — хрясь! — серпом меня по ноге! Я, говорит, нечаянно... Ну, отец ее вязкой так отодрал, ни одному снопу столько на молотилке не досталось... А я, мамочки родные, от боли намучилась, особенно компрессы с арникой болючие, целая бутылка ушла, пока рана затянулась!
— Хватит, голова прямо кругом идет от твоих рассказов,— оборвала ее Реза.
— Так вот я и говорю: ничегошеньки теперь не боюсь! — похвалялась Люцка.— Хуже будет, если...
Она вдруг умолкла.
На столе лежали куски сырой телячьей вырезки для воскресного гуляша.
— Сколько здесь?
— Килограммов пять, а что?
— А этот кусочек на сто граммов потянет? — прикидывала Люцка, тыча пальцем в довесок.
Она бросила его на весы — ровно сто граммов.
— Гм, вот, значит, на сколько я похудею...
Реза рассмеялась слишком громко и деланно — ясно, было уже не до веселья. Да и у Люцины смех не от сердца шел.
— Вчера мне совсем было не до смеха,— сказала она,— но после исповеди стало так легко, что все нипочем...— старательно закатилась она пуще прежнего...
Когда на следующее утро Реза принесла хозяйке теплую воду для мытья, Могизлова удивленно спросила, а куда же подевалась Люцка? Кухарка ядовито ответила:
— Убежала девчонка; не могу, говорит, жить там, где петь не разрешают и где на христианское приветствие не отвечают по-христиански!..
Впрочем, даже пани Реза вряд ли выдержала бы еще одну ночь подобную той, что сегодня устроила Люцка...
Началось с того, что, едва пробило двенадцать, Люцка прыгнула к Резе в кровать и, перемахнув через кухарку, прижалась к самой стенке. Реза так перепугалась, что не нашла даже, как обычно, едкого словца, а Люцка и подавно молчала. Только зубами от страха клацала.
За дородной спиной своей старшей, по-матерински надежной подруги она быстро успокоилась и уснула. Правда, наутро Реза всыпала ей, сказав, что в следующий раз ляжет лучше с племенной кобылой, чем с дрянной девчонкой, которая ей все бока поотмяла!
Не прошло и дня, как Люцка нанесла ей еще один удар, да такой, что Реза буквально едва на ногах устояла.
Сломя голову влетела Люцка в кухню и на пороге столкнулась с неповоротливой кухаркой, чинно направлявшейся к заутрене. За всю свою жизнь старуха не пропустила в рождественский пост ни одной ранней литургии.
Вцепившись в девушку, чтобы не рухнуть, Реза втащила ее в кухню, тяжко дыша и не в силах выдавить из себя ни слова по двум причинам. Во-первых, от самой Люцки веяло неподдельным ужасом, а во-вторых, удар пришелся аккурат Резе под дых, куда уж тут Прикрикнуть на негодницу! Поэтому она молча попыталась выдворить ее за порог.
— Помогите мне, ради бога! — запричитала Люцка еще в кухне, но последние слова: — Я сойду с ума, если...— прокричала уже на лестнице.
Впрочем, не успела она объяснить, из-за чего, собственно, сойдет с ума, как кухарка, заткнув ей рот, втянула ее обратно в кухню. Дверь, только что захлопнутая, широко распахнулась, и яркий свет озарил полутемную комнату.
— Успокойтесь, пани Левова! — защебетала Реза с притворной улыбкой.— Все в порядке, пани Левова!.. Старая сплетница! — ворча, добавила она, когда любопытная дворничиха, часто подменявшая служанок, закрыла за собой дверь, ничего интересного не обнаружив.— Помяни мое слово: хозяйка и носу не успеет высунуть из своих хором — эта ей все выложит!
И тут же набросилась на свою подопечную:
— Кой черт ты заявилась сюда в такую рань? Шести нет...
— Пани Реза, ради всего святого, помогите, иначе я просто с ума сойду,— на новый лад, еще горестнее, затянула Люцка.
— Роток застегни, весь дом перебудишь! А хозяйка ни о чем знать не должна... Я кому вчера говорила — жди, тебе извещенье пришлют, когда и куда явиться!
— Не могу я, не пойду больше в ваши Страшницы,— заныла Люцка, когда они вышли на улицу.— С тех пор как вы пристроили меня к своей сестре, мне так и мерещится, что молодой хозяин ходит за мной по пятам и только и жаждет заполучить то, «без чего ему не жить»... А сегодня ночью прямо наважденье какое-то, сил нет! Он ведь знает, что я решилась, и теперь не успокоится, пока не добьется своего! Ровно упырь, который терзает по ночам простых смертных, пока тело его спит, остывая потихоньку, и остынет навеки, коли вовремя не воротится! А до Страшниц, между прочим, дальше идти, чем сюда, на кухню... Потом просыпается утром, несчастный, и понятия не имеет, ни где он был, ни что с ним приключилось!
— Куда несешься как угорелая?! Не угнаться мне... Посмотрим, как ты побегаешь в шестьдесят семь лет, коли доживешь... Ты позавтракать-то позавтракала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58