«– Почему вы не воспользовались катастрофой и не бежали? Ведь стража не могла вас преследовать, – спросил он у Хосе Лоретто.
– Мы не хотели давать козырь прокуратуре. Побег был бы истолкован как признание вины.
– Зачем же рисковать в такой накаленной обстановке, какая создалась вокруг вас в городе и в стране? В Европе вы могли бы спокойно работать.
– Многие страны, конечно, дали бы нам политическое убежище, – заключил Лоретто, – но мы боролись и будем бороться вместе с нашим народом. Даже в случае судебной расправы выиграют в конечном итоге силы свободы и проиграет насилие».
Я тотчас же подумал, что Вэл бы предугадал этот ответ и предотвратил бы ненужное наше вмешательство. В ушах у меня, как морзянка, повторялись слова Сузи: «Мы же хотели как лучше, Монти». Хотели, да не сумели. Сказка Уэллса не повторилась. Я не мог творить чудеса. Ничего не доказал, ничего не успел и никому не принес никакой пользы. Вредная самодеятельность, сказал бы Вэл. Но у меня уже не хватало времени, чтобы его дождаться.
Я подумал об этом за минуту до того, как снова вспыхнул экран телевизора и последним чудом появилась на нем короткая надпись:
«Мы уходим».
Что-то мелькнуло за окном зеленой зарницей и погасло. Мы с Сузи не сказали друг другу ни слова. Зачем?
В комнату постучали. Вошла Розалия Соммерфилд с телеграфным бланком в руках.
– Вам телеграмма из Москвы, мистер Клайд.
– Прочтите, Сузи, у меня опять рябит в глазах. – Я протянул ей телеграмму, которая, как я понимал, ничего уже не могла изменить.
– «Есть возможность устроить встречу высшем уровне, – прочла Сузи, – Академия наук принципе поддерживает эксперимент тчк Вылетай Москву немедленно тчк Визой порядок Вэл».
– Поздно! – прохрипел я, хватаясь за ручки кресла. Комната закружилась вокруг меня. Закружилась и растеклась черной тушью.
Очнулся я не скоро и тотчас же зажмурился от яркого света. Все кругом было белым-бело, как зимой в альпийской Швейцарии: белоснежная постель, выбеленные стены и потолок, белая пластмассовая крышка стола и белые шторы на широком, во всю стену, окне. Я прислушался: говорили рядом.
– Все еще спит?
– Не так громко, доктор.
– Он не услышит. Слишком слаб. Сон каменный.
– Считаете, что безнадежен?
– Лейкозы вообще трудно излечимы, а этот лейкоз особенный. Словно белые тигры в крови.
Голоса смолкли – видимо, обход больных продолжался.
А я сразу все понял.
Наши гости побывали у меня в крови, сменяя друг друга в миллионах трансформаций в секунду. Побывали случайно, никогда ранее не проникая в организмы встречавшихся им форм жизни. У них не было опыта. Мой пример единственный, и они не могли знать, что оставят след, несовместимый с человеческой жизнью. Я ничего не объясняю врачам, подшучиваю над своей болезнью, держусь бодрячком с навещающими меня друзьями – Вэл, получив телеграмму Сузи, тотчас же вылетел в Лондон – и ничего не говорю им о завещании, с которого начал этот рассказ…
И, пожалуй, я все-таки счастлив.


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18