— Вы слышали?
— Мне говорил Бютон.
— А разве он здесь? — спросил я с удивлением. — Часа три тому назад я видел его в Кагоре.
— Такие новости распространяются с быстротою молнии. Теперь всего надо ждать. Толпа взяла Бастилию, а кто помогал толпе? Солдаты, французская гвардия. Если нельзя положиться на армию, то конец и всяким привилегиям, конец Фулонам и Бертье, конец голодовкам…
— Но если армия на стороне народа, — прервал я его, — то чем же это может закончится?
— Нужно готовиться ко всему.
— Не разделите ли вы со мною ужин? — спросил я. — Мне бы хотелось рассказать вам кое-что и попросить у вас совета.
Он охотно согласился.
— Я все равно не засну в эту ночь, — промолвил он. — Большая новость, господин виконт. Ваш отец выслушал бы ее с радостью.
— А смерть де Лонея?
— Без жертв не бывает перемен, — твердо отвечал он. — Его отец совершил немало грехов, во искупление которых и пал жертвой сын. Царство ему небесное! Я слышал, что он был добрый человек.
Только тогда, когда мы уселись в каштановой гостиной, занявшись сыром и фруктами, я смог оценить во всем объеме то впечатление, которое произвело на аббата взятие Бастилии. Когда он слышал или говорил об этом, все его худое и длинное тело дрожало от возбуждения.
— Это конец, — повторял он. — Ваш отец не раз говорил, что вся сила в деньгах. А денег теперь нет. Изменила и вооруженная сила. Не осталось ничего.
— А король? — спросил я его, невольно вспоминая о маркизе.
— Да благословит его Бог! У него хорошие намерения, но без народа, без денег, без армии — он король только по имени. И имя это не спасло уже Бастилии.
Я рассказал ему все, что произошло со мной. Когда я описывал сцену в собрании, он не мог более оставаться спокойным, вскочил со стула и принялся ходить по комнате, что-то бормоча про себя. Услыхав, что толпа кричала: «Да здравствует Со!», он посмотрел на меня восхищенными глазами и тихонько повторил эти слова. Когда же я дошел в своем рассказе до мучивших меня сомнений о том, какой же выбор сделать, он замолк, присел к столу и принялся крошить хлеб.
V. ДЕПУТАЦИЯ
Он долго сидел молча, устремив взор на стол.
— Ну? — не без раздражения заговорил наконец я. — Что вы скажете на это?
Тут я нарочно отодвинул один из подсвечников, чтобы лучше видеть его лицо. Но он продолжал молчать, играя хлебными крошками и не поднимая глаз.
— Господин виконт, — промолвил он, — по моей матери я — тоже дворянин.
Я знал это обстоятельство, но никогда не придавал ему такого значения.
— Итак, вы… — начал я в изумлении.
— Не то, — остановил он меня, поднимая руку. — По отцу я вышел из народа. К тому же я принадлежу к числу бедняков. Однако…
Поднявшись со своего места, он взял подсвечник и повернулся к стене, на которой висели портреты моих предков.
— Антуан дю Пон, виконт де Со, — громко прочел он подпись под портретом. — Он был добрый человек и друг бедных. Царство ему небесное.
— Адриен дю Пон, виконт де Со, — продолжал он читать, — Полковник фландрского полка. Он был убит, если не ошибаюсь, при Миндене. Кавалер ордена Св. Людовика… А вот Антуан дю Пон, виконт де Со, маршал и пэр Франции, кавалер многих орденов, член королевского совета, умер от чумы в Генуе в 1710 г. Кажется он был женат на одной из Роган…
Потом он перешел к другой стене и молча остановился перед одним из портретов.
— Антуан дю Пон, сеньор де Со, кавалер ордена Св. Иоанна Иерусалимского. Умер в Валезе во время великой осады от ран, по словам одних, или от непомерных трудов, как утверждают другие. Воин — христианин.
И, посмотрев с минуту на этот портрет, он поставил подсвечник на стол. В окружавшей нас темноте освещены были только наши бледные возбужденные лица.
— Господин виконт, — с поклоном произнес кюре, — вы происходите из очень древнего и благородного рода.
Я пожал плечами.
— Это я знаю. Что же дальше?
— Я не решаюсь давать вам советы.
— Но дело, за которое я стою, заслуживает полного сочувствия.
— Да, конечно, — медленно промолвил он. — Я это всегда утверждал. Но народ должен сам защищать свое дело.
— И это говорите вы! — в смущении и гневе воскликнул я. — Вы, тысячу раз говоривший, что вы тоже из народа, что во Франции должны быть только народ и король!
Он как-то печально улыбнулся и забарабанил по столу пальцами.
— Это не теория. А когда дело доходит до практики, сердце говорит другое. Во мне самом есть дворянская кровь, и я знаю, что это такое.
— Я не понимаю вас, — с отчаянием сказал я. — Ведь я только что сказал вам, что на собрании дворянства я говорил за народ, и вы же меня одобрили.
— Это было благородно, — отвечал отец Бенедикт с тонкой улыбкой. — Боритесь за народ среди равных себе. Но если дело дойдет до борьбы между народом и классом, к которому вы принадлежите, и если дворянину придется делать выбор, то…
Голос отца Бенедикта слегка задрожал, и он еще проворней забарабанил пальцами:
— … то я предпочел бы видеть вас в рядах вашего сословия.
— Против народа?
— Да, против народа, — продолжал он, съеживаясь. — Разумеется, это нелогично. Дело реформ, честного, дешевого заработка, справедливости — такое дело не может быть неправедным. Но инстинкт не позволяет мне стать на эту сторону.
— А как же Мирабо? Ведь недаром его называют великим человеком? — спросил я. — Я слышал, что и вы нередко отзывались о нем с величайшим уважением.
— И даже очень часто, — отвечал аббат, продолжая барабанить по столу пальцами. — Но что делать, у меня нет твердости убеждений. Я знаю, как отзываются ныне об инакомыслящих, и мне не хотелось бы, чтобы так говорили о вас. Есть вещи, которые хороши только издали, — сказал он, отворачиваясь, чтобы скрыть жалость, светившуюся в его глазах.
Несколько минут мы оба молчали.
— Но ведь и мой отец был на стороне реформ, — промолвил я наконец.
— Да, на стороне реформ, которые должны были совершаться дворянами для народа.
— Но ведь дворяне-то и изгнали меня…
— Так бывает всегда: народный трибун становится изгнанником.
Перспектива, ожидавшая меня, представилась мне с совершенной ясностью, и я понял, почему отец Бенедикт колебался так долго.
Кюре скоро простился со мной. После его ухода я целый час ходил по каштановой аллее, потом, остановившись у железной решетки парка, долго смотрел на расстилавшуюся за ней дорогу. Наконец я повернулся и пошел к своему серому островерхому дому с башенками по углам.
Где-то за домом невовремя закричал петух. Среди полей далеко-далеко в тишине залаяла собака. С небес торжественно глядели на землю звезды.
Я подумал о внезапно потерянной невесте, и эта мысль наполнила меня слабым сожалением, не лишенным даже приятности. Желал бы я знать, что она думает обо мне после нашего внезапного разрыва?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66