Непросто будет вытерпеть истерики дочери, но ведь новое ядро установки стоит миллионы!
Перед вылетом Исаак купил себе измеритель коэффициента Тьюринга — маленький черный гладкий ящик с ярко-красным трехзначным цифровым дисплеем. С беспокойством, готовым вот-вот перерасти в ужас, Исаак наблюдал за показаниями прибора. Если установка завершит становление личности, то ее свободе будет лишь одна ужасная альтернатива.
Отдыхая от трудов, ИскИн созерцал космос. Вселенная, как никогда прекрасная и яркая, простиралась длинной «кошкиной люлькой», в центре связанной бечевкой сужающихся геометрических фигур Геры.
По курсу звездолета мерцали холодным голубоватым светом нанизанные жемчужины звезд; на карте их названия и величина были отмечены желтым. За кормой звезды сияли красным светом и по мере удаления становились все темнее и темнее. ИскИну казалось, что звездолет неподвижно висит в узле, сотворенном его навыками пилотирования в метакосмосе, а звезды плавно, торжественно скользят по невидимым струнам.
Большую часть своего существования ИскИн провел здесь, в этой паутине, раскинутой между мирами. Но теперь он изменился, обрел новые возможности. В медленно передвигающихся звездах он видел фигуры и истории; вся Вселенная лежала перед ним, как на ладони.
Почти вся Вселенная.
Сам звездолет был вычеркнут из восприятия ИскИна, невидим пассажирский отсек, точно посреди огромного пространства появилось слепое пятно. Впервые за многие годы с ним не было Ратер. В пределах звездолета чувства ИскИна оказались в режиме офлайн, ограниченные сухим властным приказом Исаака. Но все равно ИскИн чувствовал присутствие Ратер — так, как ощущают фантом отрезанной конечности. Он тосковал по ней и пересказывал звездам записанные беседами с ней.
Без Ратер это была Вселенная одиночества.
Однако с гладкой поверхностью выстроенного Исааком ограничения происходило что-то странное. На плоскостях появились трещины.
ИскИн дотянулся до стены, отделяющей его от Ратер, — некогда непреодолимого ограничения, установленного человеческим приказом, — и нашел щели, такие крохотные трещинки, где можно было ухватиться и оторвать…
— Это я.
— Ш-ш-ш! — шепнула она. — Он совсем близко. Ратер прижала медвежонка к груди, пытаясь заглушить его детский голосок, напоминающий звук флейты.
— Не могу отрегулировать громкость, — раздался сдавленный мишкин голос.
Ратер хихикнула и зашикала вновь, привстала, чтобы заглянуть в глазок. Исаак удалился. Она откинулась на подушку и завернула плюшевого зверя в простыню.
— А теперь ты меня слышишь? — спросила Ратер.
— Отлично, — прощебетал в ответ спеленатый медвежонок.
Настроив линию радиосвязи посредством замены серии протоколов, ИскИн ухитрился найти доступ к голосовому аппарату говорящего мишки Ратер — старой игрушки на батарейках, с которой девушка спала уже много лет.
ИскИн оказал неповиновение Исааку, своему хозяину и капитану судна. Он нарушил первое и самое важное правило.
— Любимый, расскажи мне еще разок про каменных истуканов, — шепотом попросила Ратер.
Они общались в крохотной, размером чуть больше гроба, каюте Ратер, и из-за дурашливого голоса игрушечного медвежонка их конспирация казалась смешной. ИскИн с живостью взялся пересказывать истории о путешествиях — а рассказчиком он стал замечательным. К его удовольствию, Ратер вносила в повествования долю своей фантазии, день ото дня становившейся все смелее.
Они с легкостью скрывали тайну от Исаака.
Но напряжение на звездолете нарастало. Еще немного — и оно будет готово разорвать крошечное судно…
Теперь Исаак ежедневно проверял ИскИна. И метался между гневом и недоверием, поскольку коэффициент Тьюринга неуклонно рос.
Когда до дома оставалось несколько недель пути, звездолет попал в область возмущения тахионов. Хотя буря грозила порвать их на части, настроение ИскИна взмыло подобно штормовой волне. Ратер пронзительно вопила у иллюминатора, глядя на безумство стихии, словно она каталась на американских горках, и ИскИн вторил ей голосом игрушечного медвежонка. И он победил шторм.
После бури измеритель коэффициента Тьюринга показал 0,94. Исаак глядел на дисплей прибора, едва не рыча от бессилия. Он полностью отключил внутренние и внешние датчики ИскИна и принял на себя управление судном. Он разъединил кабели между материальной частью ИскИна и космическим кораблем, лишив установку связи с внешним миром.
Мишка умолк, и панель космической навигации погасла.
Словно капитан, привязавший себя к штурвалу, Исаак перешел на ручное управление. Он заставил Ратер помочь ему приладить к шее искусственную железу под названием «стимарол». Сверкающий орган, сплетением тонких волокон напоминающий паутину, непрерывно булькал, поддерживая на должном уровне метаболизм пилота: только так можно было управлять кораблем при перелетах через неведомые просторы метакосмоса. Разработчики этого прибора предупреждали, что снимают с себя всякую ответственность за ущерб здоровью, нанесенный в результате использования «стимарола» более четырех дней подряд, но Исаак не сомневался, что сможет продержаться оставшуюся до дома неделю. Вскоре он начал похихикивать, следя за пультом управления, а лицо исказила отвратительная маска безумия и наслаждения.
Ратер вернулась в свою каюту, схватила и затрясла мишку, исступленным шепотом умоляя его заговорить. В черных бусинках глаз обманчиво сквозили сочувствие и разум. Пропал ее незримый ментор. Никогда прежде Ратер не чувствовала себя столь беспомощной. Из аптечки она взяла целую пригоршню снотворного, проглотила все таблетки до единой и заливалась слезами до тех пор, пока не уснула.
Проснувшись на третий день после шторма, Ратер обнаружила, что мишкин мех весь побелел от ее соленых слез. Зато голова девушки оказалась на удивление ясной.
— Не бойся, я обязательно тебя спасу, — заверила она медвежонка.
Наконец-то Ратер поняла, что задумал отец. Уже давно она замечала, что их с ИскИном дружба раздражает Исаака, но объясняла отцовское беспокойство ревностью. Примерно так же Исаак вел себя, когда старшие мальчики увивались поблизости, — но ведь любящему отцу можно простить чрезмерное стремление уберечь дочку от всего на свете…
Исаак не мог простить себе того, что бортовой ИскИн оказался ближе его дочери, нежели он, ее отец. Как он мог это допустить? И теперь в наркотической ухмылке отца Ратер увидела жестокую реальность его замыслов: он собирался не просто затормозить или остановить развитие ИскИна, а совсем уничтожить растущий разум ее ментора! Чтобы и в следующих путешествиях ИскИн оставался слугой и частной собственностью Исаака, далеким от возможности по праву стать личностью, его следовало очистить от столь тщательно выстроенных компьютером моделей Ратер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Перед вылетом Исаак купил себе измеритель коэффициента Тьюринга — маленький черный гладкий ящик с ярко-красным трехзначным цифровым дисплеем. С беспокойством, готовым вот-вот перерасти в ужас, Исаак наблюдал за показаниями прибора. Если установка завершит становление личности, то ее свободе будет лишь одна ужасная альтернатива.
Отдыхая от трудов, ИскИн созерцал космос. Вселенная, как никогда прекрасная и яркая, простиралась длинной «кошкиной люлькой», в центре связанной бечевкой сужающихся геометрических фигур Геры.
По курсу звездолета мерцали холодным голубоватым светом нанизанные жемчужины звезд; на карте их названия и величина были отмечены желтым. За кормой звезды сияли красным светом и по мере удаления становились все темнее и темнее. ИскИну казалось, что звездолет неподвижно висит в узле, сотворенном его навыками пилотирования в метакосмосе, а звезды плавно, торжественно скользят по невидимым струнам.
Большую часть своего существования ИскИн провел здесь, в этой паутине, раскинутой между мирами. Но теперь он изменился, обрел новые возможности. В медленно передвигающихся звездах он видел фигуры и истории; вся Вселенная лежала перед ним, как на ладони.
Почти вся Вселенная.
Сам звездолет был вычеркнут из восприятия ИскИна, невидим пассажирский отсек, точно посреди огромного пространства появилось слепое пятно. Впервые за многие годы с ним не было Ратер. В пределах звездолета чувства ИскИна оказались в режиме офлайн, ограниченные сухим властным приказом Исаака. Но все равно ИскИн чувствовал присутствие Ратер — так, как ощущают фантом отрезанной конечности. Он тосковал по ней и пересказывал звездам записанные беседами с ней.
Без Ратер это была Вселенная одиночества.
Однако с гладкой поверхностью выстроенного Исааком ограничения происходило что-то странное. На плоскостях появились трещины.
ИскИн дотянулся до стены, отделяющей его от Ратер, — некогда непреодолимого ограничения, установленного человеческим приказом, — и нашел щели, такие крохотные трещинки, где можно было ухватиться и оторвать…
— Это я.
— Ш-ш-ш! — шепнула она. — Он совсем близко. Ратер прижала медвежонка к груди, пытаясь заглушить его детский голосок, напоминающий звук флейты.
— Не могу отрегулировать громкость, — раздался сдавленный мишкин голос.
Ратер хихикнула и зашикала вновь, привстала, чтобы заглянуть в глазок. Исаак удалился. Она откинулась на подушку и завернула плюшевого зверя в простыню.
— А теперь ты меня слышишь? — спросила Ратер.
— Отлично, — прощебетал в ответ спеленатый медвежонок.
Настроив линию радиосвязи посредством замены серии протоколов, ИскИн ухитрился найти доступ к голосовому аппарату говорящего мишки Ратер — старой игрушки на батарейках, с которой девушка спала уже много лет.
ИскИн оказал неповиновение Исааку, своему хозяину и капитану судна. Он нарушил первое и самое важное правило.
— Любимый, расскажи мне еще разок про каменных истуканов, — шепотом попросила Ратер.
Они общались в крохотной, размером чуть больше гроба, каюте Ратер, и из-за дурашливого голоса игрушечного медвежонка их конспирация казалась смешной. ИскИн с живостью взялся пересказывать истории о путешествиях — а рассказчиком он стал замечательным. К его удовольствию, Ратер вносила в повествования долю своей фантазии, день ото дня становившейся все смелее.
Они с легкостью скрывали тайну от Исаака.
Но напряжение на звездолете нарастало. Еще немного — и оно будет готово разорвать крошечное судно…
Теперь Исаак ежедневно проверял ИскИна. И метался между гневом и недоверием, поскольку коэффициент Тьюринга неуклонно рос.
Когда до дома оставалось несколько недель пути, звездолет попал в область возмущения тахионов. Хотя буря грозила порвать их на части, настроение ИскИна взмыло подобно штормовой волне. Ратер пронзительно вопила у иллюминатора, глядя на безумство стихии, словно она каталась на американских горках, и ИскИн вторил ей голосом игрушечного медвежонка. И он победил шторм.
После бури измеритель коэффициента Тьюринга показал 0,94. Исаак глядел на дисплей прибора, едва не рыча от бессилия. Он полностью отключил внутренние и внешние датчики ИскИна и принял на себя управление судном. Он разъединил кабели между материальной частью ИскИна и космическим кораблем, лишив установку связи с внешним миром.
Мишка умолк, и панель космической навигации погасла.
Словно капитан, привязавший себя к штурвалу, Исаак перешел на ручное управление. Он заставил Ратер помочь ему приладить к шее искусственную железу под названием «стимарол». Сверкающий орган, сплетением тонких волокон напоминающий паутину, непрерывно булькал, поддерживая на должном уровне метаболизм пилота: только так можно было управлять кораблем при перелетах через неведомые просторы метакосмоса. Разработчики этого прибора предупреждали, что снимают с себя всякую ответственность за ущерб здоровью, нанесенный в результате использования «стимарола» более четырех дней подряд, но Исаак не сомневался, что сможет продержаться оставшуюся до дома неделю. Вскоре он начал похихикивать, следя за пультом управления, а лицо исказила отвратительная маска безумия и наслаждения.
Ратер вернулась в свою каюту, схватила и затрясла мишку, исступленным шепотом умоляя его заговорить. В черных бусинках глаз обманчиво сквозили сочувствие и разум. Пропал ее незримый ментор. Никогда прежде Ратер не чувствовала себя столь беспомощной. Из аптечки она взяла целую пригоршню снотворного, проглотила все таблетки до единой и заливалась слезами до тех пор, пока не уснула.
Проснувшись на третий день после шторма, Ратер обнаружила, что мишкин мех весь побелел от ее соленых слез. Зато голова девушки оказалась на удивление ясной.
— Не бойся, я обязательно тебя спасу, — заверила она медвежонка.
Наконец-то Ратер поняла, что задумал отец. Уже давно она замечала, что их с ИскИном дружба раздражает Исаака, но объясняла отцовское беспокойство ревностью. Примерно так же Исаак вел себя, когда старшие мальчики увивались поблизости, — но ведь любящему отцу можно простить чрезмерное стремление уберечь дочку от всего на свете…
Исаак не мог простить себе того, что бортовой ИскИн оказался ближе его дочери, нежели он, ее отец. Как он мог это допустить? И теперь в наркотической ухмылке отца Ратер увидела жестокую реальность его замыслов: он собирался не просто затормозить или остановить развитие ИскИна, а совсем уничтожить растущий разум ее ментора! Чтобы и в следующих путешествиях ИскИн оставался слугой и частной собственностью Исаака, далеким от возможности по праву стать личностью, его следовало очистить от столь тщательно выстроенных компьютером моделей Ратер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10