Я знаю, это нелегко. В вашем положении.
– В моем положении?
– Не нужно волноваться. Я не очень верная рыбацкая женка.
– Господи, ну и рекомендация! – говорит он, и голос его звучит более горько, чем бы хотелось.
– Я видела, как вы выезжали по утрам.
– Да?
– И плавала с вашей собакой.
– Ну, это и вправду неверность.
– Меня зовут Джорджи Ютленд, – говорит она, поворачиваясь к нему на сиденье.
Это ему ничего не говорит.
– И послушайте, мне до этого нет никакого дела, но вы можете себе представить, что местные с вами сделают, если поймают? Я в смысле: завести здесь склад боеприпасов – и то безопаснее.
– Мне кажется, я вас не очень понимаю, – говорит Фокс без выражения.
Можно поклясться, что она чувствует биение пульса у тебя на горле.
– Я просто не понимаю, зачем так рисковать. Закон – это одно, но, Господи…
Фокс награждает ее взглядом туповатого фермерского паренька, и она поворачивается обратно и сминает соломенную шляпу у себя на коленях.
– Извините, я виновата, – бормочет она.
«Не так виновата, как я, – думает он. – И что бы тебе сегодня не удовлетвориться рыбой и не оставить морские ушки на другой день…» Если бы он встал когда полагается и делал все как положено, этого бы никогда не случилось.
За этим в фургоне последовал час молчания. Целый час. Бахчи перешли в сосновые плантации, а потом в сады, на которых выращивали фрукты на рынок, и наконец в запущенные фермы – на них лохматые, облепленные мухами пони отмечали самые дальние границы пригородов. Джорджи выдюжила. В конце концов, это же просто поездка. Кроме того, самообладанием браконьера можно было только восхищаться. Но это молчание дало ей повод хорошенько подумать; дало почувствовать, как утренние события украли у нее импульс. Пару часов назад ее разум был чем-то цельным, если не ясным. Все говорило за то, что пора ей рвать отсюда когти. Но теперь она не знала, что делает. Она знала только, что любовь невозможна. Она приходила и двигалась, как погода, и противостояла преследованиям. Не просто влюбленность – любая любовь. Само это ощущение было случайным, и ему не стоило доверять. Она обдумала все это еще раньше и ничему не научилась. История ее жизни.
Столбы пыли поднимались за грейдерами и бульдозерами, которые уже выцарапывали на земле новый жилой район. Стены по периметру уже стояли, а заодно и известняковые цоколи у широкого входа. ТОСКАНСКИЙ ХОЛМ. За ним расстилалась безлистная равнина терракотовых черепичных крыш.
Джорджи проверила содержимое своей сумки «Квантас». Одна перемена одежды. Что они там говорили о решительности? Ей нужна работа, и ей давно пора сделать мазок Папаниколау. Сейчас она вполне могла бы расправиться с высоким стаканом чего-нибудь холодного.
– Эмили Дикинсон, – сказал браконьер.
Джорджи застегнула сумку.
– Простите?
Они подъехали к грязному проезду в Джундалап. То была ландшафтная парковка со всеми этими торговыми марками, которые должны были сойти за свидетельства цивилизации.
– Писательница.
– Ах вон оно что, – пробормотала она.
Шоссе неясно вырисовывалось вдали.
– Где угодно, – сказала она. – Если у вокзала – так и совсем хорошо.
– Только что проехали, – сказал он, вливаясь в поток транспорта. – Извините.
– Не важно. Все равно где.
– Куда вы направлялись?
– Вот прямо туда. «Шератон».
– Вот прямо туда и поедем. Только вы покажете дорогу.
– К «Шератону»? – спросила она, прежде чем смогла сдержаться.
Выражение его лица было смесью раздражения и вызова.
– Никогда там не был, – сказал он. – Пятизвездочная херня не…
– Это было грубо. Извините. Снова извините.
Его передернуло. На медленной городской скорости можно было почувствовать запах шампуня Пирса, которым он пользовался.
– А этот «Лендкрузер»…
– Я позвоню Биверу в Уайт-Пойнт, – сказала она твердо.
Она поймала улыбку, прежде чем он отвернулся, но решила не развивать эту тему. Лучшее, что она может сейчас сделать, – это оставить все так, как оно есть.
Когда он втягивается на отельную парковку сквозь аэродинамическую трубу делового района, женщина рукой показывает, чтобы он ехал к наклонной рампе подвального гаража, но он тормозит на перекрестке.
– Мне не надо парковаться, – говорит он. – Здесь вполне ничего.
За ними сигналит машина.
– Я угощу вас пивом, – говорит она. – Я вам должна.
– Спасибо, но мне надо ехать.
Он переключает передачу на задний ход, но машина позади сигналит все более настойчиво.
– Все равно здесь одностороннее движение, – говорит она.
– Чче-орт.
– «Девушка из Ипанемы», – говорит она, ведя его за собой от лифта.
– Знаю, – бормочет он, и лицо его все еще горит от стыда: их отказались обслуживать в баре из-за того, как он одет.
– Существенная часть пятизвездочных переживаний.
– Мне вовсе и не так уж хочется пить, – лжет он.
– Почти такая же существенная, как мини-бар, – говорит она, позвякивая ключом на пластиковом брелоке. – Пойдемте. Я докажу, что хоть как-то воспитана.
– Честно.
Фокс изнурен всем этим: разговором, неожиданной близостью, угрозой, которую она представляет собой. Она протягивает ему сумку, копаясь в бумажнике, и он вдруг понимает, что уже марширует вслед за ней по обитому плюшем коридору. Он отстает от нее, и она снижает темп, и вот они уже идут плечом к плечу. Она маленькая. Она кажется безотчетно счастливой. Он только хочет поскорее смыться отсюда. Думает обо всей этой рыбе и морских ушках, которые потеют на льду в подземном гараже. Лед выдержит, думает он, но безопасно ли это? Набившая оскомину мелодия просто невыносима.
Наконец они подходят к двери, и, когда она наклоняется, чтобы повернуть ключ в замке, Фокс обращает внимание на изгиб ее шеи. Она распахивает дверь. Он протягивает ей сумку. Она улыбается. На лице у нее шаловливое выражение. Чче-орт.
Она хватает его за рубашку и втаскивает внутрь.
– Пиво, – говорит она.
– Послушайте, – бормочет он, натыкаясь на нее. Дверь захлопывается.
– Господи, – говорит она, – да вас всего трясет.
– Нет, – говорит он со смешком.
В его голосе слышен странный отзвук истерики, в котором он не отдает себе отчета. «Ты, чертов идиот, – думает он. – Чертов гребаный идиот».
Она целует его; он просто стоит и дает этому произойти; и вот судорога, похожая на голодный спазм, проходит по всему его телу, и, хотя он все еще сжимает сумку, загораживаясь от нее, он чувствует, как их бедра соприкасаются и как ее рука твердо ложится на его спину. Ощущение живого тела. Как какая-то непонятная сила из учебника физики. Он слышит звук рвущейся джинсовой ткани, ее хриплый шепот в этой тускло освещенной комнате вне пространства. Женщина наплывает на него, не обращая внимания на преграду в виде сумки, и он чувствует, что взлетает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
– В моем положении?
– Не нужно волноваться. Я не очень верная рыбацкая женка.
– Господи, ну и рекомендация! – говорит он, и голос его звучит более горько, чем бы хотелось.
– Я видела, как вы выезжали по утрам.
– Да?
– И плавала с вашей собакой.
– Ну, это и вправду неверность.
– Меня зовут Джорджи Ютленд, – говорит она, поворачиваясь к нему на сиденье.
Это ему ничего не говорит.
– И послушайте, мне до этого нет никакого дела, но вы можете себе представить, что местные с вами сделают, если поймают? Я в смысле: завести здесь склад боеприпасов – и то безопаснее.
– Мне кажется, я вас не очень понимаю, – говорит Фокс без выражения.
Можно поклясться, что она чувствует биение пульса у тебя на горле.
– Я просто не понимаю, зачем так рисковать. Закон – это одно, но, Господи…
Фокс награждает ее взглядом туповатого фермерского паренька, и она поворачивается обратно и сминает соломенную шляпу у себя на коленях.
– Извините, я виновата, – бормочет она.
«Не так виновата, как я, – думает он. – И что бы тебе сегодня не удовлетвориться рыбой и не оставить морские ушки на другой день…» Если бы он встал когда полагается и делал все как положено, этого бы никогда не случилось.
За этим в фургоне последовал час молчания. Целый час. Бахчи перешли в сосновые плантации, а потом в сады, на которых выращивали фрукты на рынок, и наконец в запущенные фермы – на них лохматые, облепленные мухами пони отмечали самые дальние границы пригородов. Джорджи выдюжила. В конце концов, это же просто поездка. Кроме того, самообладанием браконьера можно было только восхищаться. Но это молчание дало ей повод хорошенько подумать; дало почувствовать, как утренние события украли у нее импульс. Пару часов назад ее разум был чем-то цельным, если не ясным. Все говорило за то, что пора ей рвать отсюда когти. Но теперь она не знала, что делает. Она знала только, что любовь невозможна. Она приходила и двигалась, как погода, и противостояла преследованиям. Не просто влюбленность – любая любовь. Само это ощущение было случайным, и ему не стоило доверять. Она обдумала все это еще раньше и ничему не научилась. История ее жизни.
Столбы пыли поднимались за грейдерами и бульдозерами, которые уже выцарапывали на земле новый жилой район. Стены по периметру уже стояли, а заодно и известняковые цоколи у широкого входа. ТОСКАНСКИЙ ХОЛМ. За ним расстилалась безлистная равнина терракотовых черепичных крыш.
Джорджи проверила содержимое своей сумки «Квантас». Одна перемена одежды. Что они там говорили о решительности? Ей нужна работа, и ей давно пора сделать мазок Папаниколау. Сейчас она вполне могла бы расправиться с высоким стаканом чего-нибудь холодного.
– Эмили Дикинсон, – сказал браконьер.
Джорджи застегнула сумку.
– Простите?
Они подъехали к грязному проезду в Джундалап. То была ландшафтная парковка со всеми этими торговыми марками, которые должны были сойти за свидетельства цивилизации.
– Писательница.
– Ах вон оно что, – пробормотала она.
Шоссе неясно вырисовывалось вдали.
– Где угодно, – сказала она. – Если у вокзала – так и совсем хорошо.
– Только что проехали, – сказал он, вливаясь в поток транспорта. – Извините.
– Не важно. Все равно где.
– Куда вы направлялись?
– Вот прямо туда. «Шератон».
– Вот прямо туда и поедем. Только вы покажете дорогу.
– К «Шератону»? – спросила она, прежде чем смогла сдержаться.
Выражение его лица было смесью раздражения и вызова.
– Никогда там не был, – сказал он. – Пятизвездочная херня не…
– Это было грубо. Извините. Снова извините.
Его передернуло. На медленной городской скорости можно было почувствовать запах шампуня Пирса, которым он пользовался.
– А этот «Лендкрузер»…
– Я позвоню Биверу в Уайт-Пойнт, – сказала она твердо.
Она поймала улыбку, прежде чем он отвернулся, но решила не развивать эту тему. Лучшее, что она может сейчас сделать, – это оставить все так, как оно есть.
Когда он втягивается на отельную парковку сквозь аэродинамическую трубу делового района, женщина рукой показывает, чтобы он ехал к наклонной рампе подвального гаража, но он тормозит на перекрестке.
– Мне не надо парковаться, – говорит он. – Здесь вполне ничего.
За ними сигналит машина.
– Я угощу вас пивом, – говорит она. – Я вам должна.
– Спасибо, но мне надо ехать.
Он переключает передачу на задний ход, но машина позади сигналит все более настойчиво.
– Все равно здесь одностороннее движение, – говорит она.
– Чче-орт.
– «Девушка из Ипанемы», – говорит она, ведя его за собой от лифта.
– Знаю, – бормочет он, и лицо его все еще горит от стыда: их отказались обслуживать в баре из-за того, как он одет.
– Существенная часть пятизвездочных переживаний.
– Мне вовсе и не так уж хочется пить, – лжет он.
– Почти такая же существенная, как мини-бар, – говорит она, позвякивая ключом на пластиковом брелоке. – Пойдемте. Я докажу, что хоть как-то воспитана.
– Честно.
Фокс изнурен всем этим: разговором, неожиданной близостью, угрозой, которую она представляет собой. Она протягивает ему сумку, копаясь в бумажнике, и он вдруг понимает, что уже марширует вслед за ней по обитому плюшем коридору. Он отстает от нее, и она снижает темп, и вот они уже идут плечом к плечу. Она маленькая. Она кажется безотчетно счастливой. Он только хочет поскорее смыться отсюда. Думает обо всей этой рыбе и морских ушках, которые потеют на льду в подземном гараже. Лед выдержит, думает он, но безопасно ли это? Набившая оскомину мелодия просто невыносима.
Наконец они подходят к двери, и, когда она наклоняется, чтобы повернуть ключ в замке, Фокс обращает внимание на изгиб ее шеи. Она распахивает дверь. Он протягивает ей сумку. Она улыбается. На лице у нее шаловливое выражение. Чче-орт.
Она хватает его за рубашку и втаскивает внутрь.
– Пиво, – говорит она.
– Послушайте, – бормочет он, натыкаясь на нее. Дверь захлопывается.
– Господи, – говорит она, – да вас всего трясет.
– Нет, – говорит он со смешком.
В его голосе слышен странный отзвук истерики, в котором он не отдает себе отчета. «Ты, чертов идиот, – думает он. – Чертов гребаный идиот».
Она целует его; он просто стоит и дает этому произойти; и вот судорога, похожая на голодный спазм, проходит по всему его телу, и, хотя он все еще сжимает сумку, загораживаясь от нее, он чувствует, как их бедра соприкасаются и как ее рука твердо ложится на его спину. Ощущение живого тела. Как какая-то непонятная сила из учебника физики. Он слышит звук рвущейся джинсовой ткани, ее хриплый шепот в этой тускло освещенной комнате вне пространства. Женщина наплывает на него, не обращая внимания на преграду в виде сумки, и он чувствует, что взлетает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90