Потом Тонио велел мне растопить камин. К тому времени, когда в камине запылал огонь, сумерки и туман скрыли от нас людей, собравшихся вокруг дома.
После этого мы могли лишь слышать приглушенные голоса людей, выгружавших снаряжение, смешанные с шумом прибоя и подъезжающих грузовиков и пикапов. Время от времени на берегу пытались приземлиться вертолеты. Чтобы спасти Барону жизнь, я заперла его в спальне наверху. Мы слышали, как он ходит туда-сюда над нашими головами.
Нараставшие силы неприятеля не только не пугали Тонио, но напротив, укрепляли его дух. Он как будто устраивал представление, и большое количество зрителей свидетельствовало о его успехе. Он даже спросил, нет ли у меня спиртного, чтобы передать людям, мерзнувшим в тумане. Но у нас ничего не оказалось.
Меня раздражала его странная двуликость: беззаботное равнодушие разрушителя, скрывавшееся за детской наивностью. Когда он смеялся, я ощущала облегчение. Когда его глаза темнели, у меня перехватывало дыхание. Дети, кажется, чувствовали то же самое. Но мы все хотели жить, и между нами возникали новые необычные отношения. Порой он вдруг как будто начинал проявлять заботу о нас, и я даже испытывала к нему симпатию.
Мы находились на каком-то странном изолированном острове, непостижимом для остального мира. Внешне наша гостиная выглядела почти идиллически. Индийские ковры, шезлонги, веселые языки пламени в камине. И мы сами казались счастливым семейством на отдыхе. Мать, дети, молодой человек с приятной улыбкой. Потом зажглись телевизионные прожекторы, и Тонио обозлился.
– Скажи им, пусть выключат! – приказал он мне.
Обстановка в комнате сразу изменилась – словно по картине полоснули ножом. Я пошла к окну и попросила выключить свет. Но телевизионщики заупрямились. Инспектор Рассел прикрикнул на них, и свет погас. Я вздохнула с облегчением. Но кошмар отступил лишь на время. Я решила воспользоваться передышкой и сделала еще одну попытку уговорить Тонио.
– Они не уйдут, ты же знаешь, – мягко сказала я ему. – Тебе надо сдаться. Даже если ты нас убьешь, все кончится этим.
– Замолчи, – огрызнулся он. – Я не собираюсь сидеть в «Маттеаване».
– Тебе не надо там сидеть, – возразила я. – Ты можешь освободиться.
Он взглянул на меня с удивлением.
– Пожалуйста, оставь Джоула, – попросила я.
– А что станет со мной?
– Ты не можешь вернуться туда, откуда пришел?
Он не ответил, но по выражению его лица я догадалась, что он вспомнил про что-то скверное.
– Я сидел в черном ящике, – наконец произнес он. – Там не хватало воздуха, и у меня болела голова.
Я не поняла.
– Я кричал, но никто мне не ответил. Меня подбрасывало и било о стенки ящика.
Кажется, я начала догадываться. Похоже, Тонио описывал то, как его отчим катил к реке тележку с сундуком. Мистер Перес сказал жене, что к тому времени Тонио уже умер. Быть может, он и сам так думал, пока не услышал шум и крики бившегося в сундуке Тонио. Когда мистер Перес катил свою тележку, ему пришлось принять нелегкое решение. Парень был негодяем, бандитом. К тому же когда-то жил с брухой. Кто мог сказать, что произойдет, если его выпустить?
– Я долго падал. Потом внутрь стала затекать вода.
Перес сбросил свой груз в воду. Пусть река заберет его, а тяжелый уголь удержит на дне.
– Я не мог дышать, у меня разрывались легкие.
Смерть утопленника ужасна. Опустив голову, он смотрел на свои руки, словно еще видел на них кровавые следы отчаянной борьбы. Но это были руки Джоула – руки Тонио съели угри и крабы.
– Что случилось, когда ты… умер? – спросила я.
– Туман и вода. Больше ничего. Моя бруха говорила, что придут духи, мои предки, друзья, которые меня любили.
Он замолчал, и я представила себе боль и разочарование одинокого существа, затерявшегося в каком-то туманном краю между жизнью и смертью.
– Потом я нашел путь обратно, – продолжал он. – Не знаю как. Может быть, потому, что я так ненавидел Переса. Он очень нехорошо поступил со мной. Мне удалось вернуться на Вторую улицу. Я видел Переса. Видел мою мать. Я пытался дать им знать о себе. Сбросил на пол свою фотокарточку. Но у меня не хватало сил. Потом моя мать испугалась и стала зажигать защитные благовония. Они меня не беспокоили. Но я устал от того, что меня никто не видит. И я хотел убить Переса. Мне не хватало только одного – тела Тогда я стал посещать свою прежнюю квартиру. Была уже зима. Перес вынес мои вещи, перекрасил стены. Там появился новый жилец.
– Джоул, – непроизвольно вырвалось у меня.
– Некоторое время я изучал его. Забавно было наблюдать за англо. Он много читал. Баловался с наркотиками. Сначала с кифом, который он привез из Марокко. Потом ЛСД. Тут-то я и подловил его. Он валялся на полу, его ум широко раскрылся, и мне не стоило труда проскользнуть туда. Потом я огляделся и попробовал смотреть его глазами, слушать его ушами, пошевелил его рукой. Это было все равно что украсть машину. Когда действие ЛСД кончилось, я уже мог управлять телом. Ты пришла на следующий день после моего новоселья.
Значит, Джоул действительно не принимал ЛСД в день нашего обеда. Меня потрясла мысль о том, что Тонио почти двадцать четыре часа экспериментировал с беспомощным телом моего несчастного брата.
Но когда его скрутили и повезли в «Бельвю», Тонио, должно быть, очень испугался. Психиатрическая клиника хуже, чем хижина брухи, хуже, чем Ла-Эсмеральда. И он понял, что нужно срочно замаскироваться.
Поэтому он позволил Джоулу считать всю историю неудачным опытом с ЛСД и, благодаря Эрике, переправился на волю.
В первую же ночь он вылез из окна и спустился по стеблям вистерии, чтобы отомстить мистеру Пересу. Потом он забавлялся, наблюдая психотерапевтические сеансы Эрики и вечеринки с нью-йоркской богемой, на которые водила Джоула Шерри.
В конце концов Тонио, очевидно, надоело только наблюдать, и на дне рождения Джоула он вступил в игру сам. Но когда Шерри ушла, в нем опять вспыхнула ненависть, связанная с образом некогда любимой и, так же как Шерри, беспутной матери.
– Я подложил тебе в кофе снотворное, – рассказывал он, – и отправился к Шерри. Их привратник ушел в полночь. Я позвонил, и кто-то открыл мне – в таких случаях всегда кто-нибудь находится. А она даже не заперла свою дверь. Я просто вошел, и, когда она обернулась и увидела меня, я ее схватил. У меня есть свой отработанный прием. Я схватил ее за волосы, посадил на стул и встал сзади. Очень удобно. Кровью не запачкаешься. Пять минут – и все готово. А потом можно делать все, что хочешь.
Очевидно, он имел в виду отрезание головы. В его словах звучала явная гордость профессионала.
– Когда я жил с брухой, мне часто приходилось резать свиней и кур. Прежде чем вернуться домой, я сходил в парк и зарыл свой нож в укромном месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
После этого мы могли лишь слышать приглушенные голоса людей, выгружавших снаряжение, смешанные с шумом прибоя и подъезжающих грузовиков и пикапов. Время от времени на берегу пытались приземлиться вертолеты. Чтобы спасти Барону жизнь, я заперла его в спальне наверху. Мы слышали, как он ходит туда-сюда над нашими головами.
Нараставшие силы неприятеля не только не пугали Тонио, но напротив, укрепляли его дух. Он как будто устраивал представление, и большое количество зрителей свидетельствовало о его успехе. Он даже спросил, нет ли у меня спиртного, чтобы передать людям, мерзнувшим в тумане. Но у нас ничего не оказалось.
Меня раздражала его странная двуликость: беззаботное равнодушие разрушителя, скрывавшееся за детской наивностью. Когда он смеялся, я ощущала облегчение. Когда его глаза темнели, у меня перехватывало дыхание. Дети, кажется, чувствовали то же самое. Но мы все хотели жить, и между нами возникали новые необычные отношения. Порой он вдруг как будто начинал проявлять заботу о нас, и я даже испытывала к нему симпатию.
Мы находились на каком-то странном изолированном острове, непостижимом для остального мира. Внешне наша гостиная выглядела почти идиллически. Индийские ковры, шезлонги, веселые языки пламени в камине. И мы сами казались счастливым семейством на отдыхе. Мать, дети, молодой человек с приятной улыбкой. Потом зажглись телевизионные прожекторы, и Тонио обозлился.
– Скажи им, пусть выключат! – приказал он мне.
Обстановка в комнате сразу изменилась – словно по картине полоснули ножом. Я пошла к окну и попросила выключить свет. Но телевизионщики заупрямились. Инспектор Рассел прикрикнул на них, и свет погас. Я вздохнула с облегчением. Но кошмар отступил лишь на время. Я решила воспользоваться передышкой и сделала еще одну попытку уговорить Тонио.
– Они не уйдут, ты же знаешь, – мягко сказала я ему. – Тебе надо сдаться. Даже если ты нас убьешь, все кончится этим.
– Замолчи, – огрызнулся он. – Я не собираюсь сидеть в «Маттеаване».
– Тебе не надо там сидеть, – возразила я. – Ты можешь освободиться.
Он взглянул на меня с удивлением.
– Пожалуйста, оставь Джоула, – попросила я.
– А что станет со мной?
– Ты не можешь вернуться туда, откуда пришел?
Он не ответил, но по выражению его лица я догадалась, что он вспомнил про что-то скверное.
– Я сидел в черном ящике, – наконец произнес он. – Там не хватало воздуха, и у меня болела голова.
Я не поняла.
– Я кричал, но никто мне не ответил. Меня подбрасывало и било о стенки ящика.
Кажется, я начала догадываться. Похоже, Тонио описывал то, как его отчим катил к реке тележку с сундуком. Мистер Перес сказал жене, что к тому времени Тонио уже умер. Быть может, он и сам так думал, пока не услышал шум и крики бившегося в сундуке Тонио. Когда мистер Перес катил свою тележку, ему пришлось принять нелегкое решение. Парень был негодяем, бандитом. К тому же когда-то жил с брухой. Кто мог сказать, что произойдет, если его выпустить?
– Я долго падал. Потом внутрь стала затекать вода.
Перес сбросил свой груз в воду. Пусть река заберет его, а тяжелый уголь удержит на дне.
– Я не мог дышать, у меня разрывались легкие.
Смерть утопленника ужасна. Опустив голову, он смотрел на свои руки, словно еще видел на них кровавые следы отчаянной борьбы. Но это были руки Джоула – руки Тонио съели угри и крабы.
– Что случилось, когда ты… умер? – спросила я.
– Туман и вода. Больше ничего. Моя бруха говорила, что придут духи, мои предки, друзья, которые меня любили.
Он замолчал, и я представила себе боль и разочарование одинокого существа, затерявшегося в каком-то туманном краю между жизнью и смертью.
– Потом я нашел путь обратно, – продолжал он. – Не знаю как. Может быть, потому, что я так ненавидел Переса. Он очень нехорошо поступил со мной. Мне удалось вернуться на Вторую улицу. Я видел Переса. Видел мою мать. Я пытался дать им знать о себе. Сбросил на пол свою фотокарточку. Но у меня не хватало сил. Потом моя мать испугалась и стала зажигать защитные благовония. Они меня не беспокоили. Но я устал от того, что меня никто не видит. И я хотел убить Переса. Мне не хватало только одного – тела Тогда я стал посещать свою прежнюю квартиру. Была уже зима. Перес вынес мои вещи, перекрасил стены. Там появился новый жилец.
– Джоул, – непроизвольно вырвалось у меня.
– Некоторое время я изучал его. Забавно было наблюдать за англо. Он много читал. Баловался с наркотиками. Сначала с кифом, который он привез из Марокко. Потом ЛСД. Тут-то я и подловил его. Он валялся на полу, его ум широко раскрылся, и мне не стоило труда проскользнуть туда. Потом я огляделся и попробовал смотреть его глазами, слушать его ушами, пошевелил его рукой. Это было все равно что украсть машину. Когда действие ЛСД кончилось, я уже мог управлять телом. Ты пришла на следующий день после моего новоселья.
Значит, Джоул действительно не принимал ЛСД в день нашего обеда. Меня потрясла мысль о том, что Тонио почти двадцать четыре часа экспериментировал с беспомощным телом моего несчастного брата.
Но когда его скрутили и повезли в «Бельвю», Тонио, должно быть, очень испугался. Психиатрическая клиника хуже, чем хижина брухи, хуже, чем Ла-Эсмеральда. И он понял, что нужно срочно замаскироваться.
Поэтому он позволил Джоулу считать всю историю неудачным опытом с ЛСД и, благодаря Эрике, переправился на волю.
В первую же ночь он вылез из окна и спустился по стеблям вистерии, чтобы отомстить мистеру Пересу. Потом он забавлялся, наблюдая психотерапевтические сеансы Эрики и вечеринки с нью-йоркской богемой, на которые водила Джоула Шерри.
В конце концов Тонио, очевидно, надоело только наблюдать, и на дне рождения Джоула он вступил в игру сам. Но когда Шерри ушла, в нем опять вспыхнула ненависть, связанная с образом некогда любимой и, так же как Шерри, беспутной матери.
– Я подложил тебе в кофе снотворное, – рассказывал он, – и отправился к Шерри. Их привратник ушел в полночь. Я позвонил, и кто-то открыл мне – в таких случаях всегда кто-нибудь находится. А она даже не заперла свою дверь. Я просто вошел, и, когда она обернулась и увидела меня, я ее схватил. У меня есть свой отработанный прием. Я схватил ее за волосы, посадил на стул и встал сзади. Очень удобно. Кровью не запачкаешься. Пять минут – и все готово. А потом можно делать все, что хочешь.
Очевидно, он имел в виду отрезание головы. В его словах звучала явная гордость профессионала.
– Когда я жил с брухой, мне часто приходилось резать свиней и кур. Прежде чем вернуться домой, я сходил в парк и зарыл свой нож в укромном месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46