Лавренцов нехотя встал и направился на кухню варить кофе. Посудой при разделе жена не обделила, одарив аж двумя коробками всяческого хлама. Пару месяцев назад, въехав в «каморку папы Карло» — как нарек новое жилище Аркадий, он высыпал содержимое фанерных ящиков на пол посреди пустой шестиметровой кухни и отыскал первым делом турку и помятую временем, старую чашечку, выполненную каким-то древним мастером, похоже, из серебра…
Впрочем, назвать кухню совсем пустой было бы неправильно. Из отцовского гаража отставной чекист перевез на Опеле обеденный стол от старинного букового гарнитура и теперь одну его половину занимал компьютер, не так давно в спешке эвакуированный из брошенного офиса. Иногда Лавренцов, переместив единственный стул с трапезной половины стола к компьютерной, присаживался напротив монитора. Рядом с системным блоком в беспорядке лежали диски со свежими игрушками, но голова, сплошь загруженная насущными проблемами, воспринимала только карточные игры для начинающих или туго соображавших пользователей.
Подхватив со слабого огня турку с закипающим кофе, Аркадий плеснул напиток в чашку и, привычно стукнув указательным пальцем по пробелу, запустил компьютер…
— Надоело… Как все осточертело — спасу нет… пошариться что ли по сайтам с тетками в неглиже? — мучился он, глядя в большой экран, — вся моя жизнь в последнее время ни дать, ни взять — порнография! Сам скоро в одном неглиже останусь… Донцову что ли позвонить?..
Взгляд Лавренцова бессмысленно блуждал от монитора с броской заставкой, скользил по столу и, дойдя до порожних бутылок, притулившихся друг к другу на косо прибитой полке, вновь возвращался к экрану. Так продолжалось, пока зрение не сфокусировалось на начатой бутылке мартини, стоящей отдельно от длинной «батареи» пустой посуды. Выпить, как и бедному Штирлицу в осажденном Берлине, было не с кем. Но того хоть изредка развлекали фрау Заурих, Габби и бродячие псы. У Аркадия оставался только единственный друг — Семен Данилович Донцов, но и тот, собиравший по крохам средства для существования небольшой семьи, появлялся в его сумрачной, померкшей действительности крайне редко…
* * *
«Опять напился… Каждый день заканчивается одним и тем же… — глумились едва ворочавшиеся, мутные мысли, не способные отогнать тяжелый сон, — Когда же наступит просвет? Хоть не просыпайся…»
Аркадий все же попытался пересилить слабость и продрать глаза. С первой попытки не получилось…
«Господи, к тебе обращаюсь… Помоги вспомнить, где лежит цитрамон? Ну что я тебе сделал плохого? Намекни, или наведи на таблетки луч солнца…»
Приподняв невыносимо тяжелую голову от кожаного валика, Лавренцов посмотрел вокруг. Солнце не проглядывало сквозь серый слой облачности, и день за окном грозил надолго остаться пасмурным. Кое-как придав верхней части тела вертикальное положение, мужчина сел и снова в изнеможении прикрыл веки — в голове шарахало при каждом ударе сердца. Положив палец на запястье, он принялся считать пульс…
— Мама… — пробормотал страдалец и, встав окончательно, пошлепал босиком в душ.
Подполковнику запаса недавно исполнилось сорок два — не такой уж предсмертный возраст, как считал он сам. Седина пробивалась только на груди, оставляя нетронутой густую, темную шевелюру головы. Морщины обосновались в единственном месте — вокруг глаз и становились заметными лишь с близкой, почти интимной дистанции. Небольшой животик, разумеется, появился, но при его росте и достаточно стройной фигуре в целом, сей недостаток в глаза не бросался и общего вида не портил. Иногда, после пробуждения в добром здравии, Аркаша по давней привычке делал зарядку — отжимался по пятьдесят раз от пола и тягал пятикилограммовые гантели. При разделе имущества, несмотря на его настойчивые предложения, жена взять самодельные чугунные болванки, наотрез отказалась…
— Седина на груди — вся жизнь впереди… — оптимистично заявлял друг Семен, когда, бывало, в совместных застольях речь заходила о возрасте офицеров запаса.
Полковник Донцов, в отличие от закадычного приятеля и сослуживца вообще никогда не унывал. Если бы ни его неиссякаемая энергия и поддержка во всех начинаниях, Лавренцов давно бы напрочь спился…
Час спустя отставной фээсбэшник почувствовал облегчение. Голова не раскалывалась, но все же настойчиво напоминала о вчерашнем пасьянсе под мартини. Он опять сидел на диване, служившем и офисной мебелью, и пристанищем для ночлега и местом, где отменно думалось и болталось с самим собой. Рядом с диваном покоилась стопка старых договоров с клиентами. Аркадий нехотя опускал руку, брал несколько верхних скрепленных листочков и, пробежав взглядом по вписанным фамилиям и адресам, небрежно бросал их обратно на пол…
Унылым голосом чекист ворчал:
— Отчего все так скверно происходит?.. Ну почему пару лет назад все складывалось нормально, а потом пошло-покатилось под откос!?
Всю свою недлинную жизнь он полагался исключительно на судьбу. Любимым девизом давно стала расхожая фраза: что ни делается — все к лучшему. Возможно оттого, что течение плавно несло его, минуя опасные пороги и отмели, или потому что никогда не ставил заоблачных целей, по большому счету, все происходящее до последнего, кошмарного года, устраивало и не давало повода к философскому переосмыслению действительности. Волюнтаризм Шопенгауэра и превознесение воли до основ человеческого бытия, вместе с заумными книгами остались в далекой юности и постепенно были преданы забвению…
Звонить Ефиму Плотникову, на которого свалились немногие оставшиеся дела риэлторской фирмы, не хотелось. На связь они выходили пару раз в неделю скорее по привычке — все равно выгодных сделок не происходило и разговоры с молодым агентом — не слишком разворотливым парнем, вызывали лишь раздражение и досаду.
Гробовая тишина «каморки папы Карло» одолевала с каждым днем все сильнее. Даже тихие соседи — мечта любого жильца, понемногу начинали выводить из себя…
— Ну, чем же заняться? Опять пасьянс, мартини, цитрамон?.. Может жениться на богатенькой дуре? — он взял маленькое зеркальце и глянул в размытое отражение: — физиономия явно не с обложки журнала. Особенно сейчас — с перепоя. Но, в принципе, идея заслуживает тщательного пережевывания… Да, но для этого нужно еще развестись с Валькой. Какого хрена она тянет с разводом? Что ей еще от меня надо?
Монолог мог тянуться до захода солнца, но, продолжая с тоской и меланхолично просматривать документы, Аркадий неожиданно наткнулся на один из первых договоров. Прочитав текст внимательнее, он откинулся на спинку дивана и блаженно прикрыл глаза. Да, та сделка от начала до конца проистекала образцово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Впрочем, назвать кухню совсем пустой было бы неправильно. Из отцовского гаража отставной чекист перевез на Опеле обеденный стол от старинного букового гарнитура и теперь одну его половину занимал компьютер, не так давно в спешке эвакуированный из брошенного офиса. Иногда Лавренцов, переместив единственный стул с трапезной половины стола к компьютерной, присаживался напротив монитора. Рядом с системным блоком в беспорядке лежали диски со свежими игрушками, но голова, сплошь загруженная насущными проблемами, воспринимала только карточные игры для начинающих или туго соображавших пользователей.
Подхватив со слабого огня турку с закипающим кофе, Аркадий плеснул напиток в чашку и, привычно стукнув указательным пальцем по пробелу, запустил компьютер…
— Надоело… Как все осточертело — спасу нет… пошариться что ли по сайтам с тетками в неглиже? — мучился он, глядя в большой экран, — вся моя жизнь в последнее время ни дать, ни взять — порнография! Сам скоро в одном неглиже останусь… Донцову что ли позвонить?..
Взгляд Лавренцова бессмысленно блуждал от монитора с броской заставкой, скользил по столу и, дойдя до порожних бутылок, притулившихся друг к другу на косо прибитой полке, вновь возвращался к экрану. Так продолжалось, пока зрение не сфокусировалось на начатой бутылке мартини, стоящей отдельно от длинной «батареи» пустой посуды. Выпить, как и бедному Штирлицу в осажденном Берлине, было не с кем. Но того хоть изредка развлекали фрау Заурих, Габби и бродячие псы. У Аркадия оставался только единственный друг — Семен Данилович Донцов, но и тот, собиравший по крохам средства для существования небольшой семьи, появлялся в его сумрачной, померкшей действительности крайне редко…
* * *
«Опять напился… Каждый день заканчивается одним и тем же… — глумились едва ворочавшиеся, мутные мысли, не способные отогнать тяжелый сон, — Когда же наступит просвет? Хоть не просыпайся…»
Аркадий все же попытался пересилить слабость и продрать глаза. С первой попытки не получилось…
«Господи, к тебе обращаюсь… Помоги вспомнить, где лежит цитрамон? Ну что я тебе сделал плохого? Намекни, или наведи на таблетки луч солнца…»
Приподняв невыносимо тяжелую голову от кожаного валика, Лавренцов посмотрел вокруг. Солнце не проглядывало сквозь серый слой облачности, и день за окном грозил надолго остаться пасмурным. Кое-как придав верхней части тела вертикальное положение, мужчина сел и снова в изнеможении прикрыл веки — в голове шарахало при каждом ударе сердца. Положив палец на запястье, он принялся считать пульс…
— Мама… — пробормотал страдалец и, встав окончательно, пошлепал босиком в душ.
Подполковнику запаса недавно исполнилось сорок два — не такой уж предсмертный возраст, как считал он сам. Седина пробивалась только на груди, оставляя нетронутой густую, темную шевелюру головы. Морщины обосновались в единственном месте — вокруг глаз и становились заметными лишь с близкой, почти интимной дистанции. Небольшой животик, разумеется, появился, но при его росте и достаточно стройной фигуре в целом, сей недостаток в глаза не бросался и общего вида не портил. Иногда, после пробуждения в добром здравии, Аркаша по давней привычке делал зарядку — отжимался по пятьдесят раз от пола и тягал пятикилограммовые гантели. При разделе имущества, несмотря на его настойчивые предложения, жена взять самодельные чугунные болванки, наотрез отказалась…
— Седина на груди — вся жизнь впереди… — оптимистично заявлял друг Семен, когда, бывало, в совместных застольях речь заходила о возрасте офицеров запаса.
Полковник Донцов, в отличие от закадычного приятеля и сослуживца вообще никогда не унывал. Если бы ни его неиссякаемая энергия и поддержка во всех начинаниях, Лавренцов давно бы напрочь спился…
Час спустя отставной фээсбэшник почувствовал облегчение. Голова не раскалывалась, но все же настойчиво напоминала о вчерашнем пасьянсе под мартини. Он опять сидел на диване, служившем и офисной мебелью, и пристанищем для ночлега и местом, где отменно думалось и болталось с самим собой. Рядом с диваном покоилась стопка старых договоров с клиентами. Аркадий нехотя опускал руку, брал несколько верхних скрепленных листочков и, пробежав взглядом по вписанным фамилиям и адресам, небрежно бросал их обратно на пол…
Унылым голосом чекист ворчал:
— Отчего все так скверно происходит?.. Ну почему пару лет назад все складывалось нормально, а потом пошло-покатилось под откос!?
Всю свою недлинную жизнь он полагался исключительно на судьбу. Любимым девизом давно стала расхожая фраза: что ни делается — все к лучшему. Возможно оттого, что течение плавно несло его, минуя опасные пороги и отмели, или потому что никогда не ставил заоблачных целей, по большому счету, все происходящее до последнего, кошмарного года, устраивало и не давало повода к философскому переосмыслению действительности. Волюнтаризм Шопенгауэра и превознесение воли до основ человеческого бытия, вместе с заумными книгами остались в далекой юности и постепенно были преданы забвению…
Звонить Ефиму Плотникову, на которого свалились немногие оставшиеся дела риэлторской фирмы, не хотелось. На связь они выходили пару раз в неделю скорее по привычке — все равно выгодных сделок не происходило и разговоры с молодым агентом — не слишком разворотливым парнем, вызывали лишь раздражение и досаду.
Гробовая тишина «каморки папы Карло» одолевала с каждым днем все сильнее. Даже тихие соседи — мечта любого жильца, понемногу начинали выводить из себя…
— Ну, чем же заняться? Опять пасьянс, мартини, цитрамон?.. Может жениться на богатенькой дуре? — он взял маленькое зеркальце и глянул в размытое отражение: — физиономия явно не с обложки журнала. Особенно сейчас — с перепоя. Но, в принципе, идея заслуживает тщательного пережевывания… Да, но для этого нужно еще развестись с Валькой. Какого хрена она тянет с разводом? Что ей еще от меня надо?
Монолог мог тянуться до захода солнца, но, продолжая с тоской и меланхолично просматривать документы, Аркадий неожиданно наткнулся на один из первых договоров. Прочитав текст внимательнее, он откинулся на спинку дивана и блаженно прикрыл глаза. Да, та сделка от начала до конца проистекала образцово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49