Однако эти "сигналы" должны выглядеть весьма убедительно.
Проэль кладет в рот кусочек гуляша и машинально жует, не сознавая даже, что он ест. Из всех предложенных "сигналов" остановились на трех. Во-первых, красные могли бы устроить покушение на жизнь Гитлера. Во-вторых - взорвать "Коричневый дом" в Мюнхене. В-третьих, можно было бы "посигналить" огнем здесь, в Берлине: поджечь какое-нибудь большое общественное здание, например, биржу, рейхстаг или арсенал.
И вот прошло уже два дня, а Проэль все еще не сдвинулся с места. Против обыкновения, он медлит принять окончательное решение. Что окажется удачнее - покушение на Адольфа, взрыв в Мюнхене или пожар в Берлине - предсказать трудно, все это дело случая. Все три "сигнала" одинаково нелепы, но возможно, и даже весьма вероятно, что именно своей нелепостью они и подействуют на массы.
Проэль отодвигает тарелку с остатками гуляша, придвигает десерт шоколадный торт со сбитыми сливками, - кладет кусочек в рот и запивает глотком кофе. Теперь, Манфред, перестанем на минутку думать об этих дурацких "сигналах", пошлем их к дьяволу, а затем уж, на свежую голову, не мешкая, примем решение. Из груды газет и журналов, наваленных на столе, он берет первый попавшийся номер - это "Звезда Германии". Она-то ему и нужна. Он пробегает оглавление. Оскар Лаутензак - "О сущности счастья". Ладно, поглядим, в чем сущность счастья. "Счастье - это свойство... Я стою за дерзость, которая, по мнению древних..." Как бы не так! Не вернее ли другое мнение древних: дураки всегда найдутся.
Ну и ловкач этот Оскар Лаутензак! Ничего собой не представляет, ничего не знает и не умеет, просто нацепил на себя вывеску "Я дельфийский оракул" - и стал им.
"О сущности счастья". Какой из трех "сигналов" избрать - это ведь тоже вопрос счастья. Счастье - свойство. Звучит недурно, но, если хорошенько вдуматься - всего лишь глубокомысленная болтовня, чепуха. Однако бывают случаи, бывают. Как, например, решить вопрос о "сигналах"? Тут разум бессилен. В пользу каждого из трех "сигналов" есть столько же доводов, сколько и против. Да, бывают случаи, когда даже Манфред Проэль не может ничего добиться с помощью разума и вынужден полагаться на детское непосредственное восприятие вещей, на свой инстинкт. Но, увы, на сей раз и инстинкт нем как рыба.
"О сущности счастья". Для чего же партия позволяет себе такую роскошь, как дорогостоящий ясновидец? Ведь в этом как раз и состоит его профессия он заставляет говорить онемевший инстинкт. Проэль сам часто бывал этому свидетелем, и друзья не раз передавали ему, что Лаутензак во время своих экспериментов извлекал из них именно то, что они смутно чувствовали, но не могли выразить словами. А что, если обратиться к этому Лаутензаку? Пусть-ка займется им, Проэлем, и подхлестнет его инстинкт. Итак, решено. Сойдем вглубь, к праматерям. Шагом марш!
Проэль дал знать Оскару Лаутензаку, что вечером намерен у него ужинать.
Начальник штаба прикидывался веселым, но был взбудоражен. Он любил крупную игру. А это была крупная, смелая игра: поставить решение такой важной задачи, может быть, даже судьбу партии, в зависимость от того, что пробормочут уста одержимого дегенбуржца!
Оскар впервые очутился наедине с начальником штаба. Он почувствовал, что за легкой, оживленной болтовней Проэля кроется то смущение, та нервная напряженность, которую все ищущие у него совета стараются прикрыть скептическим и небрежным разговором. Оскар и сам был взволнован. Он давно жаждал показать свою силу именно этому могущественному человеку, этому опасному, циничному насмешнику.
- Я полагаю, дорогой мой, - начал Проэль после ужина, - что ваш внутренний голос уже шепнул вам, ради чего я пришел. Партия снова идет на риск, ставка крупная. Что же делает Манфред Проэль? Он направляется к нашему высокочтимому Калхасу и предлагает, так сказать, погрузиться в недра судьбы.
Бойкий, несколько банальный тон начальника штаба не мог обмануть Оскара. Этот человек уже готов, лучшего и желать нельзя. Он чувствует себя в присутствии Оскара, как пациент в присутствии врача. Он ждет слова, которое послужит ему ориентиром.
- Если вы желаете, - вежливо отозвался Оскар, - я с удовольствием проведу с вами сеанс.
- Одно попадание есть, - ответил Проэль, - именно об этом я и хотел вас просить. Загляните-ка в меня поглубже. Моя интуиция что-то пошаливает. Как видно, где-то произошло короткое замыкание. Попытайтесь, может быть, вам удастся извлечь наружу то, что заваривается во мне и вокруг меня.
- Думаю, удастся, - ответил Оскар и устремил на своего гостя дерзкие синие глаза. Его четко очерченное массивное лицо, на котором и теперь еще, среди зимы, сохранился загар, представляло резкий контраст с бледно-розовым лицом собеседника. - Но предупреждаю вас, - продолжал он, погрузиться в самого себя иной раз бывает небезопасно.
- Ну, не так уж это страшно, - ответил своим скрипучим голосом Проэль. - И давайте, пророк, без выкрутасов. Оседлайте-ка вашего драгоценного "демона". Валяйте.
- Начинаю, господин начальник штаба, - ответил Оскар.
Чем больше этот человек небрежничал, тем яснее видел Оскар его нервную подавленность и тем спокойнее становился сам.
- Постарайтесь, пожалуйста, ослабить всякое напряжение, - предложил он Проэлю, - свободнее, не замыкайтесь, не сопротивляйтесь.
- Что? - удивился Проэль. - А где же ваш таинственный кабинет? Где кристалл? Вот так, запросто, на ходу? Как у окошечка почты?
- Я сегодня в хорошей форме, - ответил Оскар, - мне не нужны вспомогательные средства. - И он пристально стал смотреть на гостя.
- Надо же напустить хоть немножко туману, - сказал с какой-то судорожной развязностью Проэль, - иначе кто вам поверит?
- Дайте-ка вашу руку, - произнес в ответ Оскар.
- Пожалуйста, если это вам чем-нибудь поможет, - сказал Проэль и вложил свою белую пухлую руку в большую, грубую руку Оскара.
Он продолжал болтать, но Оскар уже не слушал его. Умолк и Проэль. Оскар смотрел на него не отрываясь, и из глаз его, от его руки Проэлю как бы передавалось какое-то странное волнение. Оно связывало, оно притягивало. Притягивало и отталкивало. Оно усыпляло и в то же время пробуждало, проясняло. Оно было сладковатое и противное, вызывало желание обороняться, но в то же время хотелось, чтобы оно становилось все сильнее.
Рука Оскара легко держала руку гостя, но глаза не отпускали его, цеплялись за него, присасывались. Оскар ждал. И вот оно приблизилось, оно было уже здесь. Ему почудился тонкий звук, как будто рвалась ткань, окружавшие его предметы исчезли, лицо стало пустым, челюсть немного отвисла. Он выпустил руку Проэля. Почувствовал, что вышел за пределы самого себя. Он "видит".
Но то, что он видел, было мучительным и радостным в одно и то же время, оно создавало какую-то страшную связь между ним и человеком по имени Проэль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Проэль кладет в рот кусочек гуляша и машинально жует, не сознавая даже, что он ест. Из всех предложенных "сигналов" остановились на трех. Во-первых, красные могли бы устроить покушение на жизнь Гитлера. Во-вторых - взорвать "Коричневый дом" в Мюнхене. В-третьих, можно было бы "посигналить" огнем здесь, в Берлине: поджечь какое-нибудь большое общественное здание, например, биржу, рейхстаг или арсенал.
И вот прошло уже два дня, а Проэль все еще не сдвинулся с места. Против обыкновения, он медлит принять окончательное решение. Что окажется удачнее - покушение на Адольфа, взрыв в Мюнхене или пожар в Берлине - предсказать трудно, все это дело случая. Все три "сигнала" одинаково нелепы, но возможно, и даже весьма вероятно, что именно своей нелепостью они и подействуют на массы.
Проэль отодвигает тарелку с остатками гуляша, придвигает десерт шоколадный торт со сбитыми сливками, - кладет кусочек в рот и запивает глотком кофе. Теперь, Манфред, перестанем на минутку думать об этих дурацких "сигналах", пошлем их к дьяволу, а затем уж, на свежую голову, не мешкая, примем решение. Из груды газет и журналов, наваленных на столе, он берет первый попавшийся номер - это "Звезда Германии". Она-то ему и нужна. Он пробегает оглавление. Оскар Лаутензак - "О сущности счастья". Ладно, поглядим, в чем сущность счастья. "Счастье - это свойство... Я стою за дерзость, которая, по мнению древних..." Как бы не так! Не вернее ли другое мнение древних: дураки всегда найдутся.
Ну и ловкач этот Оскар Лаутензак! Ничего собой не представляет, ничего не знает и не умеет, просто нацепил на себя вывеску "Я дельфийский оракул" - и стал им.
"О сущности счастья". Какой из трех "сигналов" избрать - это ведь тоже вопрос счастья. Счастье - свойство. Звучит недурно, но, если хорошенько вдуматься - всего лишь глубокомысленная болтовня, чепуха. Однако бывают случаи, бывают. Как, например, решить вопрос о "сигналах"? Тут разум бессилен. В пользу каждого из трех "сигналов" есть столько же доводов, сколько и против. Да, бывают случаи, когда даже Манфред Проэль не может ничего добиться с помощью разума и вынужден полагаться на детское непосредственное восприятие вещей, на свой инстинкт. Но, увы, на сей раз и инстинкт нем как рыба.
"О сущности счастья". Для чего же партия позволяет себе такую роскошь, как дорогостоящий ясновидец? Ведь в этом как раз и состоит его профессия он заставляет говорить онемевший инстинкт. Проэль сам часто бывал этому свидетелем, и друзья не раз передавали ему, что Лаутензак во время своих экспериментов извлекал из них именно то, что они смутно чувствовали, но не могли выразить словами. А что, если обратиться к этому Лаутензаку? Пусть-ка займется им, Проэлем, и подхлестнет его инстинкт. Итак, решено. Сойдем вглубь, к праматерям. Шагом марш!
Проэль дал знать Оскару Лаутензаку, что вечером намерен у него ужинать.
Начальник штаба прикидывался веселым, но был взбудоражен. Он любил крупную игру. А это была крупная, смелая игра: поставить решение такой важной задачи, может быть, даже судьбу партии, в зависимость от того, что пробормочут уста одержимого дегенбуржца!
Оскар впервые очутился наедине с начальником штаба. Он почувствовал, что за легкой, оживленной болтовней Проэля кроется то смущение, та нервная напряженность, которую все ищущие у него совета стараются прикрыть скептическим и небрежным разговором. Оскар и сам был взволнован. Он давно жаждал показать свою силу именно этому могущественному человеку, этому опасному, циничному насмешнику.
- Я полагаю, дорогой мой, - начал Проэль после ужина, - что ваш внутренний голос уже шепнул вам, ради чего я пришел. Партия снова идет на риск, ставка крупная. Что же делает Манфред Проэль? Он направляется к нашему высокочтимому Калхасу и предлагает, так сказать, погрузиться в недра судьбы.
Бойкий, несколько банальный тон начальника штаба не мог обмануть Оскара. Этот человек уже готов, лучшего и желать нельзя. Он чувствует себя в присутствии Оскара, как пациент в присутствии врача. Он ждет слова, которое послужит ему ориентиром.
- Если вы желаете, - вежливо отозвался Оскар, - я с удовольствием проведу с вами сеанс.
- Одно попадание есть, - ответил Проэль, - именно об этом я и хотел вас просить. Загляните-ка в меня поглубже. Моя интуиция что-то пошаливает. Как видно, где-то произошло короткое замыкание. Попытайтесь, может быть, вам удастся извлечь наружу то, что заваривается во мне и вокруг меня.
- Думаю, удастся, - ответил Оскар и устремил на своего гостя дерзкие синие глаза. Его четко очерченное массивное лицо, на котором и теперь еще, среди зимы, сохранился загар, представляло резкий контраст с бледно-розовым лицом собеседника. - Но предупреждаю вас, - продолжал он, погрузиться в самого себя иной раз бывает небезопасно.
- Ну, не так уж это страшно, - ответил своим скрипучим голосом Проэль. - И давайте, пророк, без выкрутасов. Оседлайте-ка вашего драгоценного "демона". Валяйте.
- Начинаю, господин начальник штаба, - ответил Оскар.
Чем больше этот человек небрежничал, тем яснее видел Оскар его нервную подавленность и тем спокойнее становился сам.
- Постарайтесь, пожалуйста, ослабить всякое напряжение, - предложил он Проэлю, - свободнее, не замыкайтесь, не сопротивляйтесь.
- Что? - удивился Проэль. - А где же ваш таинственный кабинет? Где кристалл? Вот так, запросто, на ходу? Как у окошечка почты?
- Я сегодня в хорошей форме, - ответил Оскар, - мне не нужны вспомогательные средства. - И он пристально стал смотреть на гостя.
- Надо же напустить хоть немножко туману, - сказал с какой-то судорожной развязностью Проэль, - иначе кто вам поверит?
- Дайте-ка вашу руку, - произнес в ответ Оскар.
- Пожалуйста, если это вам чем-нибудь поможет, - сказал Проэль и вложил свою белую пухлую руку в большую, грубую руку Оскара.
Он продолжал болтать, но Оскар уже не слушал его. Умолк и Проэль. Оскар смотрел на него не отрываясь, и из глаз его, от его руки Проэлю как бы передавалось какое-то странное волнение. Оно связывало, оно притягивало. Притягивало и отталкивало. Оно усыпляло и в то же время пробуждало, проясняло. Оно было сладковатое и противное, вызывало желание обороняться, но в то же время хотелось, чтобы оно становилось все сильнее.
Рука Оскара легко держала руку гостя, но глаза не отпускали его, цеплялись за него, присасывались. Оскар ждал. И вот оно приблизилось, оно было уже здесь. Ему почудился тонкий звук, как будто рвалась ткань, окружавшие его предметы исчезли, лицо стало пустым, челюсть немного отвисла. Он выпустил руку Проэля. Почувствовал, что вышел за пределы самого себя. Он "видит".
Но то, что он видел, было мучительным и радостным в одно и то же время, оно создавало какую-то страшную связь между ним и человеком по имени Проэль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92