Он поехал к Гансйоргу.
Господина государственного советника не было дома. Когда Оскар стал настойчиво спрашивать, где же брат, ему нерешительно ответили, что господин государственный советник поехал к фрау фон Третнов.
Оскар отправился к баронессе. Была поздняя ночь. Дверь ему открыл заспанный швейцар. Узнав его, швейцар как будто удивился и смутился. Оскар заявил, что здесь его брат, с которым ему надо срочно повидаться. Швейцар, все еще смущенный, попросил его подождать и исчез. Некоторое время спустя он вернулся и доложил, что господин государственный советник был здесь, но уже уехал.
Гансйорг отступился от него. Оскар растерялся, как еще никогда в жизни. Они, конечно, ждут его на улице. Выходя из машины, он заметил неподалеку другую машину. Здесь, у баронессы, он в безопасности. Оскар не хотел уходить. Это произойдет сегодня, но пока его отделяет от тех людей вот эта дверь, ему еще разрешается дышать. Неправда, что Гансйорг уехал. Он здесь, под этой крышей, его брат Гансль, покинувший его в час смертельной опасности.
Смущенный и недовольный швейцар все еще стоял перед ним, ожидая, пока странный посетитель уйдет. Оскар тоже стоял, грузный, во фраке, и не собирался уходить.
- Я неважно себя чувствую, - сказал он наконец, - принесите мне водки. - И он сунул кредитку в руку швейцара.
Тот, помедлив, удивленно ответил:
- Если так, господин Лаутензак... - и удалился.
Оскар сидел в высоком, дорогом, старинном кресле, цилиндр он поставил возле себя на пол. Швейцар вернулся с коньяком.
- Не мог достать ничего лучше, господин Лаутензак, повсюду уже закрыто, - сказал он.
- Теперь это уже не имеет значения, - отозвался Оскар и выпил.
- Извините, господин доктор, - вдруг обратился к нему швейцар, - я ведь читал, что вы стали почетным доктором. Я видел в "Иллюстрированной газете" ваши портреты и снимки вашей академии. Это замечательно. Я вас сердечно поздравляю.
- Спасибо, спасибо, - сказал Оскар. - А теперь я, пожалуй, пойду.
- Может быть, хотите остаться? - спросил швейцар. - Может быть, переночуете здесь? Не позвать ли врача?
Оскар размышлял. Если ему притвориться больным, то здесь, в доме баронессы фон Третнов, в присутствии врача, они вряд ли нападут на него, а если даже нападут, если его прикончат на глазах у Гансля, то поделом ему, этому Иуде, этому братоубийце, пусть воспоминание о смерти брата преследует его всю жизнь.
Но какой смысл оставаться? Ведь все равно уйти в конце концов придется. Если остаться, надо брать себя в руки, надо лгать, разыгрывать роль. И какой прок от того, что ему будет подарена еще одна ночь или, быть может, еще один день со всей его ложью, отвратительным притворством и жестоким, давящим сердце страхом.
- Спасибо, - сказал Оскар. - Нет, пожалуй, я лучше поеду домой.
Тяжело шагая, вышел он из дома баронессы фон Третнов, так и не повидав брата.
А те все еще тут? Кажется, да. Оскар не был в этом уверен. Он сел в машину. Но куда же ехать? Опять в какой-нибудь ночной ресторан? Ему были противны свет, музыка, шум, были противны смеющиеся, веселящиеся, куда-то спешащие люди. Но еще страшнее Зофиенбург, большой пустынный дом с его бессмысленной роскошью. Там уж его наверняка схватят. Некоторое время Оскар бесцельно ездил по улицам. Затем направился в ресторан "Табарин". Встретил здесь знакомых, женщин, пил.
Когда он вышел из ресторана, - швейцар уже распахнул дверцу его машины, - те двое подошли к нему.
- Я думаю, господин доктор Лаутензак, - сказал один из них, - что теперь вам лучше сесть в нашу машину.
Другой чуть заметным движением указал на нескольких молодчиков, стоявших поблизости. Была ночь, но чувствовалось, что скоро настанет утро. Оскар огляделся вокруг. Улица была пустынна. Швейцар, чуя недоброе, незаметно ушел: как будто испарился. Оскару хотелось кричать, громко кричать о своей загубленной жизни. Но тогда они его сейчас же прикончат, а если он будет вести себя тихо, то проживет еще несколько минут.
- Прошу вас, - сказал человек, и в его тоне звучали и насмешка, и угроза, и приказание, - сам Оскар не мог бы произнести эти слова лучше. Он сел в машину, на которую ему указали. Это была удобная машина. Кроме него, в ней сидело четверо.
- Куда мы поедем? - спросил Оскар.
Ему не ответили.
Машина быстро неслась по безлюдным улицам. Оскар хорошо знал эти улицы, он часто проезжал по ним в такой же предрассветный час; они были населены видениями - немало он пережил на этих улицах, это был тот Берлин, который он завоевал. В нем пробудилось множество воспоминаний, и еще больше страхов, и еще больше - бешено несущихся мыслей. Возможно ли спасение? Существует ли оно? Но все эти воспоминания, страхи, мысли заслонил один вопрос: увижу ли я утро, хотя бы первый рассветный луч?
Машина ехала на запад, все дальше и дальше, в район Зофиенбурга.
Промчались и через этот район. Выехали к лесу и свернули на узкую дорогу. Оскар знал эти места. А вот еще более узкая - машина шла здесь с трудом. И вот остановилась.
- Вылезай, - приказал один из сопровождающих.
Оскар сидел. Рассвет еще не забрезжил. Он чувствовал страшную слабость, его знобило.
- Вылезай, - повторил человек тем же холодным, насмешливо-угрожающим тоном.
- А шляпу и пальто взять с собой? - глупо, по-детски спросил Оскар. "Выиграть время, время, время выиграть", - думал он. Все четверо сидевших в машине ухмыльнулись.
- Шляпу и пальто можешь взять с собой, - сказал один из них.
Оскар неуклюже вылез из машины. Посреди реденькой рощи стоял он во фраке, пальто и цилиндре. Дорога здесь кончалась, вокруг был лес; тонкий, бледный полумесяц едва светил и висел на небе уже очень низко, так что был едва виден сквозь деревья. Оскар очень ослабел, его трясло, хотя было не холодно.
- Пошли, - сказал штурмовик.
- Нельзя ли подождать до утра? - заикаясь, жалобно спросил Оскар и дрожащей рукой достал бумажник.
- А ну, пошли, - вместо ответа повторил сопровождающий. Оскара окружили, заставили идти. Вели все глубже в лес. Шли, натыкаясь на кусты, на корни деревьев. Остановились.
- Теперь беги, - услышал он приказ, - беги туда. - И ему указали на лесную чащу.
Оскар оглядел своих палачей одного за другим долгим молящим, тоскующим взглядом. На их лицах не было ничего похожего на чувство, ничего, кроме холодного, деловитого стремления выполнить приказ. Утро еще не наступило, но надежды не было. Он направил всю свою волю на то, чтобы дотянуть до утра, но, увидев эти холодные лица, понял: его последнее желание, последняя воля бессильны - снова осечка.
Он отвел глаза от этих людей. Еще раз посмотрел вокруг. Увидел деревья, слабо освещенное небо, бледный низкий месяц, темноту. Надел цилиндр и повернулся лицом к лесу - к дороге.
Ему очень хотелось, чтобы в нем зазвучала музыка, какая-нибудь торжественная мелодия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Господина государственного советника не было дома. Когда Оскар стал настойчиво спрашивать, где же брат, ему нерешительно ответили, что господин государственный советник поехал к фрау фон Третнов.
Оскар отправился к баронессе. Была поздняя ночь. Дверь ему открыл заспанный швейцар. Узнав его, швейцар как будто удивился и смутился. Оскар заявил, что здесь его брат, с которым ему надо срочно повидаться. Швейцар, все еще смущенный, попросил его подождать и исчез. Некоторое время спустя он вернулся и доложил, что господин государственный советник был здесь, но уже уехал.
Гансйорг отступился от него. Оскар растерялся, как еще никогда в жизни. Они, конечно, ждут его на улице. Выходя из машины, он заметил неподалеку другую машину. Здесь, у баронессы, он в безопасности. Оскар не хотел уходить. Это произойдет сегодня, но пока его отделяет от тех людей вот эта дверь, ему еще разрешается дышать. Неправда, что Гансйорг уехал. Он здесь, под этой крышей, его брат Гансль, покинувший его в час смертельной опасности.
Смущенный и недовольный швейцар все еще стоял перед ним, ожидая, пока странный посетитель уйдет. Оскар тоже стоял, грузный, во фраке, и не собирался уходить.
- Я неважно себя чувствую, - сказал он наконец, - принесите мне водки. - И он сунул кредитку в руку швейцара.
Тот, помедлив, удивленно ответил:
- Если так, господин Лаутензак... - и удалился.
Оскар сидел в высоком, дорогом, старинном кресле, цилиндр он поставил возле себя на пол. Швейцар вернулся с коньяком.
- Не мог достать ничего лучше, господин Лаутензак, повсюду уже закрыто, - сказал он.
- Теперь это уже не имеет значения, - отозвался Оскар и выпил.
- Извините, господин доктор, - вдруг обратился к нему швейцар, - я ведь читал, что вы стали почетным доктором. Я видел в "Иллюстрированной газете" ваши портреты и снимки вашей академии. Это замечательно. Я вас сердечно поздравляю.
- Спасибо, спасибо, - сказал Оскар. - А теперь я, пожалуй, пойду.
- Может быть, хотите остаться? - спросил швейцар. - Может быть, переночуете здесь? Не позвать ли врача?
Оскар размышлял. Если ему притвориться больным, то здесь, в доме баронессы фон Третнов, в присутствии врача, они вряд ли нападут на него, а если даже нападут, если его прикончат на глазах у Гансля, то поделом ему, этому Иуде, этому братоубийце, пусть воспоминание о смерти брата преследует его всю жизнь.
Но какой смысл оставаться? Ведь все равно уйти в конце концов придется. Если остаться, надо брать себя в руки, надо лгать, разыгрывать роль. И какой прок от того, что ему будет подарена еще одна ночь или, быть может, еще один день со всей его ложью, отвратительным притворством и жестоким, давящим сердце страхом.
- Спасибо, - сказал Оскар. - Нет, пожалуй, я лучше поеду домой.
Тяжело шагая, вышел он из дома баронессы фон Третнов, так и не повидав брата.
А те все еще тут? Кажется, да. Оскар не был в этом уверен. Он сел в машину. Но куда же ехать? Опять в какой-нибудь ночной ресторан? Ему были противны свет, музыка, шум, были противны смеющиеся, веселящиеся, куда-то спешащие люди. Но еще страшнее Зофиенбург, большой пустынный дом с его бессмысленной роскошью. Там уж его наверняка схватят. Некоторое время Оскар бесцельно ездил по улицам. Затем направился в ресторан "Табарин". Встретил здесь знакомых, женщин, пил.
Когда он вышел из ресторана, - швейцар уже распахнул дверцу его машины, - те двое подошли к нему.
- Я думаю, господин доктор Лаутензак, - сказал один из них, - что теперь вам лучше сесть в нашу машину.
Другой чуть заметным движением указал на нескольких молодчиков, стоявших поблизости. Была ночь, но чувствовалось, что скоро настанет утро. Оскар огляделся вокруг. Улица была пустынна. Швейцар, чуя недоброе, незаметно ушел: как будто испарился. Оскару хотелось кричать, громко кричать о своей загубленной жизни. Но тогда они его сейчас же прикончат, а если он будет вести себя тихо, то проживет еще несколько минут.
- Прошу вас, - сказал человек, и в его тоне звучали и насмешка, и угроза, и приказание, - сам Оскар не мог бы произнести эти слова лучше. Он сел в машину, на которую ему указали. Это была удобная машина. Кроме него, в ней сидело четверо.
- Куда мы поедем? - спросил Оскар.
Ему не ответили.
Машина быстро неслась по безлюдным улицам. Оскар хорошо знал эти улицы, он часто проезжал по ним в такой же предрассветный час; они были населены видениями - немало он пережил на этих улицах, это был тот Берлин, который он завоевал. В нем пробудилось множество воспоминаний, и еще больше страхов, и еще больше - бешено несущихся мыслей. Возможно ли спасение? Существует ли оно? Но все эти воспоминания, страхи, мысли заслонил один вопрос: увижу ли я утро, хотя бы первый рассветный луч?
Машина ехала на запад, все дальше и дальше, в район Зофиенбурга.
Промчались и через этот район. Выехали к лесу и свернули на узкую дорогу. Оскар знал эти места. А вот еще более узкая - машина шла здесь с трудом. И вот остановилась.
- Вылезай, - приказал один из сопровождающих.
Оскар сидел. Рассвет еще не забрезжил. Он чувствовал страшную слабость, его знобило.
- Вылезай, - повторил человек тем же холодным, насмешливо-угрожающим тоном.
- А шляпу и пальто взять с собой? - глупо, по-детски спросил Оскар. "Выиграть время, время, время выиграть", - думал он. Все четверо сидевших в машине ухмыльнулись.
- Шляпу и пальто можешь взять с собой, - сказал один из них.
Оскар неуклюже вылез из машины. Посреди реденькой рощи стоял он во фраке, пальто и цилиндре. Дорога здесь кончалась, вокруг был лес; тонкий, бледный полумесяц едва светил и висел на небе уже очень низко, так что был едва виден сквозь деревья. Оскар очень ослабел, его трясло, хотя было не холодно.
- Пошли, - сказал штурмовик.
- Нельзя ли подождать до утра? - заикаясь, жалобно спросил Оскар и дрожащей рукой достал бумажник.
- А ну, пошли, - вместо ответа повторил сопровождающий. Оскара окружили, заставили идти. Вели все глубже в лес. Шли, натыкаясь на кусты, на корни деревьев. Остановились.
- Теперь беги, - услышал он приказ, - беги туда. - И ему указали на лесную чащу.
Оскар оглядел своих палачей одного за другим долгим молящим, тоскующим взглядом. На их лицах не было ничего похожего на чувство, ничего, кроме холодного, деловитого стремления выполнить приказ. Утро еще не наступило, но надежды не было. Он направил всю свою волю на то, чтобы дотянуть до утра, но, увидев эти холодные лица, понял: его последнее желание, последняя воля бессильны - снова осечка.
Он отвел глаза от этих людей. Еще раз посмотрел вокруг. Увидел деревья, слабо освещенное небо, бледный низкий месяц, темноту. Надел цилиндр и повернулся лицом к лесу - к дороге.
Ему очень хотелось, чтобы в нем зазвучала музыка, какая-нибудь торжественная мелодия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92