– Как конечную цель, я представляю себе слияние двух существ в одно – в то, что… вы слыхали о древнеегипетском культе Озириса… в то, символом чего является «Гермафродит».
Я слушал напряженно.
– Гермафродит?
– То-есть магическое соединение мужского и женского человеческого элемента в полубоге. Как конечная цель! Нет, не конечная цель, а начало нового пути, который вечен, не имеет конца.
– И вы надеетесь найти того, кого вы ищете? – взволнованно спросил я. – Не может разве быть, что он живет в какой-нибудь далекой стране или совершенно не существует на земле?
– Этого я не знаю, – просто сказала она. – Я могу только ждать. Если он отделен от меня временем и пространством, чего я не думаю, чем бы я тогда была связано с гетто? Или, может быть, я отделена от него бездной взаимного неузнавания… и я не найду его, и тогда, значит, вся моя жизнь не имела никакой цели и была бессмысленной игрой какого-то глупого демона… Но я вас очень прошу, не будем больше говорить об этом, – взмолилась она, – стоит только высказать мысль, как она приобретает уже отвратительный привкус земного, а я не хотела бы…
Она внезапно остановилась.
– Чего вы не хотели бы, Мириам?
Она подняла руку. Быстро встала и сказала:
– К вам идут, господин Пернат!
Шелковое платье зашелестело у двери.
Громкий стук в дверь, и…
Ангелина!
Мириам хотела уйти, но я удержал ее.
– Позвольте представить: дочь моего друга… графиня…
– Невозможно проехать. Всюду испорчена мостовая. Когда же поселитесь в достойном вас месте, майстер Пернат? На улице тает снег, небо сияет так, что грудь разрывается, а вы заперлись в каменной норе, как старая жаба… да, кстати, знаете, я вчера была у моего ювелира, и он сказал мне, что вы величайший из современных художников по части камей, а может быть, и величайший из всех когда-либо живших резчиков, – слова Ангелины лились водопадом, и я был очарован. Смотрел в ее сияющие голубые глаза, на маленькие ножки в крохотных лакированных туфлях, смотрел на капризное лицо, выглядывавшее из груды меха, на розовые кончики ушей.
Она едва успевала перевести дух.
– На углу стоит мой экипаж. Я боялась, что уже не застану вас дома. Вы, вероятно, еще не обедали? Мы сперва поедем – да, куда мы сперва поедем? Мы сперва поедем… подождите… да: пожалуй, в парк или вообще куда-нибудь на свободу, где по-настоящему чувствуешь прорастание весенних почек. Идемте же, идемте, берите шляпу, потом мы закусим у меня… вечером поболтаем. Берите же шляпу. Чего вы ждете? Там в экипаже теплый мягкий плед: мы закутаемся до ушей и так прижмемся друг к другу, что нам станет жарко.
Что я мог сказать? – Вот только что мы собирались ехать с дочерью моего друга…
Но прежде чем я успел это выговорить, Мириам быстро попрощалась с Ангелиной.
Я проводил ее за дверь, хотя она ласково протестовала.
– Послушайте, Мириам, я не могу здесь вам на лестнице сказать, как я привязан к вам… насколько охотнее я бы с вами…
– Не заставляйте даму ждать, – торопила она, – до свидания, господин Пернат! Веселитесь!
Она сказала это очень сердечно, ласково и непринужденно, но я видел, что глаза ее перестали блестеть.
Она спускалась по лестнице, и боль сжала мне горло.
Мне казалось, что я потерял целый мир.
Как в чаду, сидел я рядом с Ангелиной. Мы быстро мчались по многолюдным улицам.
Жизнь кипела кругом меня, так что, полуоглушенный, я мог различать только блики света в проплывавшей мимо меня картине: сверкающие камни в серьгах и в цепочках от муфт, блестящие цилиндры, белые перчатки дам, пудель с розовым ошейником, который с лаем гнался за нашим колесом, вспененные лошади, мчавшиеся нам навстречу в серебряной упряжи, витрина, в которой светились нити жемчугов и переливающиеся огнями камни, блеск шелка на стройных талиях девушек.
Опьянявшая меня близость горячего тела Ангелины чувствовалась еще резче от порывов дувшего на нас ветра.
Постовые на перекрестках почтительно отскакивали в сторону, когда мы мчались мимо них.
Потом мы ехали тихим шагом по набережной, усыпанной множеством экипажей, мимо обвалившегося каменного моста, мимо толпы зевак, глазевших на всю эту картину.
Я почти не смотрел по сторонам. Малейшее слово из уст Ангелины, ее ресницы, быстрая игра ее губ – все было мне бесконечно дороже, чем наблюдать, как каменные обломки подставляют свои плечи громоздящимся на них ледяным глыбам…
Мы ехали парком. Утоптанная упругая земля. Затем шелест травы под копытами лошадей, влажный воздух, обнаженные исполинские деревья с бесчисленными вороньими гнездами, безжизненная зелень луга с белеющими островками снега – все проносилось предо мной, как во сне.
Только несколькими короткими словами, почти равнодушно, Ангелина упомянула о докторе Савиоли.
– Теперь, когда опасность миновала, – сказала она с восхитительной детской непосредственностью, – и я знаю, что он поправляется, мне кажется ужасно скучным все, что я пережила. Мне хочется снова радоваться, закрыть глаза и погрузиться в сверкающий поток жизни. Я думаю, все женщины таковы. Они только не сознаются в этом. Или они так глупы, что сами этого не знают. Не так ли? – Она не слушала моих ответов. – Впрочем, женщины вообще нисколько меня не интересуют. Вы только не думайте, что я хочу вам польстить: но – право, простая близость симпатичного мужчины мне бесконечно приятнее, чем самая интересная беседа с образованной женщиной. Ведь это, в конце концов, пустяки, о чем бы они ни болтали… В лучшем случае: о нарядах – ну и… А моды часто не меняются… Неправда ли, я легкомысленная? – спросила она вдруг так кокетливо, что я, очарованный, должен был сделать над собой усилие, чтоб не схватить ее голову и не поцеловать ее в шею… – Скажите же, что я легкомысленна!
Она еще ближе придвинулась ко мне и крепко прижалась.
Мы выехали из аллеи. Экипаж проносился мимо рощ с одетыми соломой декоративными кустами, похожими на какие-то чудовища с обрубленными руками и головами.
На скамейках, в солнечном свете, сидели люди, смотрели нам вслед и перешептывались.
Мы некоторое время молчали, отдаваясь течению мыслей. Как непохожа была сейчас Ангелина на ту, какою я до сих пор представлял ее себе! Как будто только теперь она стала существовать для меня!
Неужели это та самая женщина, которую я тогда утешал в соборе?
Я не мог отвести глаз от ее полуоткрытого рта.
Она все еще не произнесла ни единого слова. Казалось, что она мысленно погружена в созерцание какой-то картины.
Экипаж ехал по сырому лугу.
Веяло ароматом пробуждающейся земли.
– …Знаете ли, сударыня?..
– Зовите меня просто Ангелина, – тихо сказала она.
– Знаете, Ангелина… что… сегодня я грезил вами всю ночь, – с усилием произнес я.
Она сделала быстрое, едва уловимое движение, как бы желая вырвать свою руку из моей, и значительно посмотрела на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Я слушал напряженно.
– Гермафродит?
– То-есть магическое соединение мужского и женского человеческого элемента в полубоге. Как конечная цель! Нет, не конечная цель, а начало нового пути, который вечен, не имеет конца.
– И вы надеетесь найти того, кого вы ищете? – взволнованно спросил я. – Не может разве быть, что он живет в какой-нибудь далекой стране или совершенно не существует на земле?
– Этого я не знаю, – просто сказала она. – Я могу только ждать. Если он отделен от меня временем и пространством, чего я не думаю, чем бы я тогда была связано с гетто? Или, может быть, я отделена от него бездной взаимного неузнавания… и я не найду его, и тогда, значит, вся моя жизнь не имела никакой цели и была бессмысленной игрой какого-то глупого демона… Но я вас очень прошу, не будем больше говорить об этом, – взмолилась она, – стоит только высказать мысль, как она приобретает уже отвратительный привкус земного, а я не хотела бы…
Она внезапно остановилась.
– Чего вы не хотели бы, Мириам?
Она подняла руку. Быстро встала и сказала:
– К вам идут, господин Пернат!
Шелковое платье зашелестело у двери.
Громкий стук в дверь, и…
Ангелина!
Мириам хотела уйти, но я удержал ее.
– Позвольте представить: дочь моего друга… графиня…
– Невозможно проехать. Всюду испорчена мостовая. Когда же поселитесь в достойном вас месте, майстер Пернат? На улице тает снег, небо сияет так, что грудь разрывается, а вы заперлись в каменной норе, как старая жаба… да, кстати, знаете, я вчера была у моего ювелира, и он сказал мне, что вы величайший из современных художников по части камей, а может быть, и величайший из всех когда-либо живших резчиков, – слова Ангелины лились водопадом, и я был очарован. Смотрел в ее сияющие голубые глаза, на маленькие ножки в крохотных лакированных туфлях, смотрел на капризное лицо, выглядывавшее из груды меха, на розовые кончики ушей.
Она едва успевала перевести дух.
– На углу стоит мой экипаж. Я боялась, что уже не застану вас дома. Вы, вероятно, еще не обедали? Мы сперва поедем – да, куда мы сперва поедем? Мы сперва поедем… подождите… да: пожалуй, в парк или вообще куда-нибудь на свободу, где по-настоящему чувствуешь прорастание весенних почек. Идемте же, идемте, берите шляпу, потом мы закусим у меня… вечером поболтаем. Берите же шляпу. Чего вы ждете? Там в экипаже теплый мягкий плед: мы закутаемся до ушей и так прижмемся друг к другу, что нам станет жарко.
Что я мог сказать? – Вот только что мы собирались ехать с дочерью моего друга…
Но прежде чем я успел это выговорить, Мириам быстро попрощалась с Ангелиной.
Я проводил ее за дверь, хотя она ласково протестовала.
– Послушайте, Мириам, я не могу здесь вам на лестнице сказать, как я привязан к вам… насколько охотнее я бы с вами…
– Не заставляйте даму ждать, – торопила она, – до свидания, господин Пернат! Веселитесь!
Она сказала это очень сердечно, ласково и непринужденно, но я видел, что глаза ее перестали блестеть.
Она спускалась по лестнице, и боль сжала мне горло.
Мне казалось, что я потерял целый мир.
Как в чаду, сидел я рядом с Ангелиной. Мы быстро мчались по многолюдным улицам.
Жизнь кипела кругом меня, так что, полуоглушенный, я мог различать только блики света в проплывавшей мимо меня картине: сверкающие камни в серьгах и в цепочках от муфт, блестящие цилиндры, белые перчатки дам, пудель с розовым ошейником, который с лаем гнался за нашим колесом, вспененные лошади, мчавшиеся нам навстречу в серебряной упряжи, витрина, в которой светились нити жемчугов и переливающиеся огнями камни, блеск шелка на стройных талиях девушек.
Опьянявшая меня близость горячего тела Ангелины чувствовалась еще резче от порывов дувшего на нас ветра.
Постовые на перекрестках почтительно отскакивали в сторону, когда мы мчались мимо них.
Потом мы ехали тихим шагом по набережной, усыпанной множеством экипажей, мимо обвалившегося каменного моста, мимо толпы зевак, глазевших на всю эту картину.
Я почти не смотрел по сторонам. Малейшее слово из уст Ангелины, ее ресницы, быстрая игра ее губ – все было мне бесконечно дороже, чем наблюдать, как каменные обломки подставляют свои плечи громоздящимся на них ледяным глыбам…
Мы ехали парком. Утоптанная упругая земля. Затем шелест травы под копытами лошадей, влажный воздух, обнаженные исполинские деревья с бесчисленными вороньими гнездами, безжизненная зелень луга с белеющими островками снега – все проносилось предо мной, как во сне.
Только несколькими короткими словами, почти равнодушно, Ангелина упомянула о докторе Савиоли.
– Теперь, когда опасность миновала, – сказала она с восхитительной детской непосредственностью, – и я знаю, что он поправляется, мне кажется ужасно скучным все, что я пережила. Мне хочется снова радоваться, закрыть глаза и погрузиться в сверкающий поток жизни. Я думаю, все женщины таковы. Они только не сознаются в этом. Или они так глупы, что сами этого не знают. Не так ли? – Она не слушала моих ответов. – Впрочем, женщины вообще нисколько меня не интересуют. Вы только не думайте, что я хочу вам польстить: но – право, простая близость симпатичного мужчины мне бесконечно приятнее, чем самая интересная беседа с образованной женщиной. Ведь это, в конце концов, пустяки, о чем бы они ни болтали… В лучшем случае: о нарядах – ну и… А моды часто не меняются… Неправда ли, я легкомысленная? – спросила она вдруг так кокетливо, что я, очарованный, должен был сделать над собой усилие, чтоб не схватить ее голову и не поцеловать ее в шею… – Скажите же, что я легкомысленна!
Она еще ближе придвинулась ко мне и крепко прижалась.
Мы выехали из аллеи. Экипаж проносился мимо рощ с одетыми соломой декоративными кустами, похожими на какие-то чудовища с обрубленными руками и головами.
На скамейках, в солнечном свете, сидели люди, смотрели нам вслед и перешептывались.
Мы некоторое время молчали, отдаваясь течению мыслей. Как непохожа была сейчас Ангелина на ту, какою я до сих пор представлял ее себе! Как будто только теперь она стала существовать для меня!
Неужели это та самая женщина, которую я тогда утешал в соборе?
Я не мог отвести глаз от ее полуоткрытого рта.
Она все еще не произнесла ни единого слова. Казалось, что она мысленно погружена в созерцание какой-то картины.
Экипаж ехал по сырому лугу.
Веяло ароматом пробуждающейся земли.
– …Знаете ли, сударыня?..
– Зовите меня просто Ангелина, – тихо сказала она.
– Знаете, Ангелина… что… сегодня я грезил вами всю ночь, – с усилием произнес я.
Она сделала быстрое, едва уловимое движение, как бы желая вырвать свою руку из моей, и значительно посмотрела на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58